9 Дело генерала Л.Г.Корнилова Том 1

ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ I
Торжественная обстановка встречи на полковника Рябцева произвела впечатление бутафории. Ему казалось, что у кого-то был определенный расчет подчеркнуть торжественность встречи генерала Корнилова по сравнению с приемом членов Временного правительства. Однако в дальнейшем, за время Совещания, он получил убеждение, что тогда не было со стороны Ставки никакой опасности переворота, было только известное настроение, при коем возможно возникновение замыслов о перевороте. Что касается передвижений войск, то ему действительно представлялась сомнительной цель возбужденного телеграммой генерала Романовского около 9—10 августа вопроса о необходимости перевода в Москву 7-го Сибирского казачьего полка на время Совещания, вследствие чего он и запротестовал против перевода и полк был остановлен в Кашире и других местах.
Впоследствии выяснилось, как видно из сведений, представленных Комиссии Отделом военных сообщений штаба Московского военного округа (т. III д. л.1), что большинство из передвигавшихся эшелонов было обычными эшелонами пополнения, а из числа казачьих эшелонов, за исключением уже известного 7-го Сибирского казачьего полка, один шел по июньскому наряду, другой шел действительно на замену подлежавшего смене полка, а третий, шедший из Киева через Курск, имел направление на Кавказский фронт.
Спрошенный в качестве свидетеля начальник контрразведывательного отделения штаба Петроградского военного округа Н.Д. Миронов показал следующее". В качестве приват-доцента по кафедре языкознания он осенью 1916 г. стал читать лекции по санскриту в Петроградском университете. В апреле 1917 г. он был приглашен в Комиссию по разработке дел бывшего Департамента полиции180. Здесь, разрабатывая агентурные дела, он познакомился с методами тайного розыска, доведенного в учреждениях бывшего департамента полиции до виртуозности, и заинтересовался преимущественно делами, связанными со шпионажем, контрразведкой и особенно делами о шпионаже или работе в интересах врага под политическим флагом. В половине июня он был привлечен бывшим министром Переверзевым к организации контрразведывательного отдела Министерства юстиции, а с 28 июля был назначен на должность начальника контрразведывательного отделения штаба Петроградского военного округа. Необходимость обоих этих видов контрразведки вызывается тем, что военная контрразведка борется исключительно с вражеским шпионажем в чистом виде, то есть преимущественно коммерческим, между тем «Германия после революции быстро перестроила свою форму шпионажа, используя некоторые политические организации», — свидетель ссылается на «дело Козловского и Ленина» ш, а еще раньше на1" деятельность «Союза вызволения Украины»182.
Так как чины военной контрразведки были слишком мало подготовлены для такой работы, не разбирались в политических группировках и часто не имели достаточной решительности, то он и принял на себя эту должность «революционного жандарма». Другой задачей той же контрразведки была «борьба с контрреволюцией или вообще попытками ниспроверждения существующего строя». Свидетель полагал, что, обладая теоретическими познаниями по методу розыска, старым опытом конспиративной работы, он может взять на себя подобную
I Д.л. — дело, лист. Номера дела и листа не указаны.
II Протокол допроса начальника контрразведывательного отделения штаба Петроградского военного округа Н.Д. Миронова от 19 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 53-58. (См. документ № 43 — т. 2).
ш  Предлог та» впечатан над строкой.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
195
обязанность. В контрразведке по Министерству юстиции у него было два помощника, из коих один — прапорщик Афанасьев. Относительно работы у них было условлено, что действовать они будут только сообща, коллегиально.
Контрразведка эта была утверждена лишь в порядке внутреннего управления Министерством и чересчур зависела от отношения к делу министра. Последнее время отделение было обречено на бездействие, особенно при бывшем министре Зарудном, относившемся к отделению неблагосклонно. Работа сводилась к негласному наблюдению и информации правительства, самостоятельных же дознаний почти не производилось. Начиная с августа месяца свидетель стал получать и выполнять поручения управляющего Военным министерством Савинкова и А.Ф. Керенского.
Выступление генерала Корнилова было для Н.Д. Миронова полной неожиданностью, и никаких предвестников такового выступления он1 раньше не имел. За несколько дней перед этим свидетель ездил с Савинковым в Ставку для негласного расследования на месте деятельности Союза офицеров, однако попытки завязать некоторые связи в Ставке среди ее антидемократических элементов не удались. В августе помощники свидетеля принимали участие в ликвидации заговора Хитрово183, но сам свидетель стоял от этого дела в стороне, считая его несерьезным, раздутым, что впоследствии и подтвердилось.
В августе «носились слухи о каких-то контрреволюционных монархических интригах», причем не оставалась без внимания и Ставка, хотя сам генерал Корнилов не возбуждал сомнений, и лишь Савинков полагал, что окружающие его могут толкнуть его на авантюру. В тот же период времени поступали сведения о «Союзе монархистов»184 с Дюсиметьером, Клерже и другими лицами. Направленное в эту сторону расследование дало результаты довольно скудные, установить же какую-либо связь «Союза монархистов» со Ставкой не удалось. 27 августа Н.Д. Миронов, по указаниям Б.В. Савинкова и А.Ф. Керенского, произвел несколько обысков и арестов лиц, заподозренных в соучастии с генералом Корниловым. Переписку, отобранную при этом у полковника Дюсиметьера, свидетель представил Комиссии11. Материалы, отобранные у полковника Дюсиметьера, были осмотрены Комиссией. Они составляют всякого рода переписку, частную и деловую, за несколько лет, начиная с 1905 г., на русском и французском языках, счета, записные книжки, телеграммы, письма и т.п. Во всех этих материалах каких-либо следов, указывающих на прикосновенность полковника Дюсиметьера к выступлению генерала Корнилова против Временного правительства, не имеется. (Протокол осмотра от 1 октября).
Н.Д. Миронов удостоверяет, что Б.В. Савинков получил от французских офицеров сведения, доставленные из Стокгольма, о предстоящем большевистском выступлении между 1-5 сентября. Позже такие же сведения были доставлены и в Генеральный штаб заграничной агентурой.
Как видно из показания М.М. Филоненко111, одной из нитей «заговора» генерала Корнилова он считал доложенное ему при отъезде из Могилева явившимся к нему офицером сведение о том, что он «из числа тех, которые вызваны как бы для обучения бомбометному делу, но на самом деле с другой целью, которую Вы ведь знаете, г. комиссар». И об этой нити со своей стороны М.М. Филоненко довел до сведения А.Ф. Керенского. О той же группе офицеров, вызы-
I Слово «он» вписано над строкой.
II Переписку, изъятую у Л.П. Дюсиметьера, см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 90. Л. 1-352.
III Показание М.М. Филоненко от 25 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 22. Л. 3-35 об. (См. документ № 65 — т. 2).
196
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
вавшихся в Ставку для обучения бомбометному делу, 2 сентября сообщил Чрезвычайной комиссии прокурор Московской судебной палаты Сталь. Из этого сообщения видно, что в Москве к нему явился поручик Александров и заявил, что, явившись в Ставку для обучения бомбометному делу, он убедился, что ничему их обучать не будут, а предложили ему, как и ряду других офицеров, выехать в Петроград и явиться к проживающим на частных квартирах в Петрограде офицерам и генералам, дабы заготовить там кадры офицеров, могущих стать во главе войск, которые откажутся поддерживать Правительство. Поручик Александров объявил при этом две явки: Фонтанка 22, Дюсиметьеру, и Сергиевская 46, генералу Федорову.
Спрошенный в качестве свидетеля поручик А.В. Александров1 показал следующее. В Ставку он был командирован командиром полка по телефонограмме для ознакомления с английскими бомбометами и минометами и прибыл в Ставку 27 августа утром. В тот же день, часов в 12, у генерал-квартирмейстера заместитель последнего" обратился к свидетелю и еще к трем неизвестным свидетелям с речью приблизительно такого содержания: «В Петрограде готовится выступление большевиков, страшно сильное... Туда привезено много германских и австрийских пленных, которых там вооружили... Все это для того, чтобы кончить войну... Предполагается взорвать там пороховые заводы, а тогда война, конечно, должна уже кончиться... Ведь заводы те последние... И все это делается на немецкие деньги... Правительство, надо полагать, тоже в лице некоторых его членов принадлежит к большевикам... Поэтому оно должно быть реконструировано... Советы солдатских и рабочих депутатов должны быть распущены... Генерал Корнилов временно должен быть провозглашен диктатором».
На вопрос свидетеля, останется ли во Временном правительстве Керенский, дававший объяснения капитан Генерального штаба ответил, что Керенский, вероятно, будет сохранен в правительстве. В заключение капитан Генерального штаба предложил свидетелю и трем офицерам ехать в Петроград, чтобы там руководить несколькими солдатами, предупреждать во время выступления большевиков избиение жителей, предупреждать взрывы пороховых и других заводов и взрывы мостов. Говорил еще капитан, что большевики решили вырезать офицеров и интеллигенцию, что Керенский должен был приехать в Ставку и не приехал или потому, что за ним следят, или что он уже арестован; что правительство находится под давлением Советов солдатских и рабочих депутатов, которые настроены большевистски. Капитан вообще обвинял правительство в бездействии власти, в том, что возле него возникла большевистская организация, и только из Ставки о том предупредили правительство и приняли меры к поражению большевиков. Мотивы показались свидетелю убедительными, и он решил ехать в Петроград. Выехал он 28 августа утром. В Орше появились слухи, что поезд может не дойти до Петрограда, так как разобран путь. Ввиду этих слухов свидетель решил ехать через Москву. Дорогой он узнал о разрыве генерала Корнилова с Временным правительством и с А.Ф. Керенским и в Петроград не поехал, а в Москве сделал упомянутое заявление. Подобно свидетелю, вновь появлявшиеся офицеры подходили группами к капитану Генерального штаба, и он обращался к ним, очевидно, с одной и той же речью. Это свидетель понял, беседуя потом с другими офицерами о событиях, которые должны были разыг-
I В тексте ошибочно — «Л В. Александров». Протокол допроса поручика 248-го пехотного Славяно-сербского полка А.В, Александрова от 1 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 33-34. (См. документ № 108 — т. 2).
II Слово «последнего» впечатано над строкой.
ЧАСТЬ I, ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
197
раться в Петрограде, куда они все ехали, чтобы спасти Россию от большевиков и немцев. Свидетелю в Петрограде указали два адреса, куда он должен был явиться за инструкциями. Это: «1) Фонтанка 22, полковнику (имени свидетель не помнит) и 2) Сергиевская, генерал-майору Федорову».
Ввиду неполноты сведений о задачах и целях, для осуществления коих вызывались офицеры на бомбометные курсы в Ставку, а затем были отправлены в Петроград, заключающихся как в показании М.М. Филоненко, так и в объяснениях поручика Александрова, Чрезвычайная комиссия приняла меры к освещению этого обстоятельства с возможной полнотой.
Ею была осмотрена книга для записи офицеров, приезжавших в Ставку, ведущаяся в Управлении коменданта Главной квартиры, и всех записанных в книгу в качестве лиц, приехавших «для изучения бомбометов и минометов», Комиссия подвергла подробному допросу в порядке особых поручений. Наряду с полученными таким образом ответами Комиссия располагает представленными ей комиссаром Временного правительства армий Западного фронта и полковником Коротковым1, бывшим «уполномоченным для организации гарнизона на станции Орша и наблюдения за передвижением войск», показаниями тех офицеров, равным образом командировавшихся в Ставку для изучения бомбометов и минометов, которые были допрошены или по требованию упомянутого комиссара, или полковника Короткова, задерживавшего на станции Орша, начиная с 30 августа, всех офицеров, выезжавших из Могилева.
В общем, Комиссия располагает показаниями 38 офицеров11, сущность коих сводится к следующему.
Все офицеры командировывались по распоряжению своего начальства с определенной целью для изучения английских бомбометов и минометов. Прибывали они в Ставку в течение 26, 27, 28 и 29 августа. Обращавшиеся в Могилеве прямо к коменданту Главной квартиры направлялись за получением указаний в отдел генерал-квартирмейстера к полковнику Пронину, обращавшиеся же первоначально к дежурному генералу ошибочно направлялись оттуда в Главное полевое артиллерийское управление и лишь затем попадали в генерал-квар-тирмейстерскую часть.
Разъяснения офицерам о цели прибытия давались подполковником Прониным и капитаном Роженко. Но, кроме этих двух лиц, в некоторых случаях присоединялись к собеседовавшим также с некоторыми объяснениями «какой-то полковник с Георгиевским Крестом», «какой-то штабс-ротмистр» и «какой-то подпоручик». Более точно эти офицеры ни в одном из показаний не названы. Во всяком случае их участие в разъяснениях носило случайный характер, и степень такового участия незначительна. Разъяснения давались по мере прибытия офицеров, по группам, и происходили или в помещении генерал-квартирмей-стерской части, или в штабных вагонах на станции, где некоторым офицерам было отведено место для ночлега. Немногие офицеры непосредственных разъяснений подполковника Пронина и капитана Роженко не слышали и узнавали о них от своих товарищей. Никакого секрета из самого акта разъяснений дававшими таковые не делалось: так, разговоры в генерал-квартирмейстерской части велись в проходной комнате, через которую проходили не только офицеры и
I Протоколы допросов, представленные комиссаром Западного фронта и полковником А.И. Коротковым, см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 60-62.
II Показания, снятые командирами полков, представители которых направлялись для изучения английских бомбометов в Ставку в г.Могилев, см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. (См. также комментарии № 107, 166 — т. 2; см. документы № 110-116 — т. 2).
198
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
солдаты, но и посторонние, кое-кто из офицеров запомнил проходившего студента. В полном противоречии с изложенным находится показание прапорщика Филатова1. Он характеризует беседу в вагоне следующим образом: «Всматриваясь в окружающих офицеров, я видел, что среди нас есть немало офицеров, далеко не окопных бомбометчиков, было видно, что это штабные офицеры, пронизывающие взглядами попавшуюся публику, учитывали каждое слово, сказанное прибывшими офицерами, переглядывались».
Объясняя, почему он дал11 согласие поехать в Петроград, прапорщик Филатов указывает, что «другого выхода не было, кругом вагонов стояли офицеры Штаба группами, а дальше солдаты Туземной дивизии, зорко посматривавшие кругом». Место службы прапорщика Филатова в протоколе его допроса не обозначено. Судя по показанию другого офицера, оказавшегося случайно компаньоном прапорщика Филатова, можно предположить, что последний принадлежит к 19-му Плевненскому полку. Компаньон прапорщика Филатова, подобно всем другим офицерам, обстановки разговора в вагоне, изложенной в показании прапорщика Филатова, не подтвердил.
Самое содержание разъяснений, дававшихся подполковником Прониным и капитаном Роженко, в главных чертах таково. Занятия с бомбометами и минометами временно откладываются ввиду наступивших событий государственной важности. В Петрограде обнаружен заговор большевиков, которые хотят устроить восстание темных масс, арестовать Временное правительство, вырезать офицеров и интеллегенцию, захватить власть в свои руки, объявить диктатуру пролетариата и затем, с распространением их влияния, открыть фронт и заключить сепаратный мир с Германией. Ввиду столь грозных обстоятельств генерал Корнилов обращается к данной группе офицеров с просьбой прийти ему на помощь и, отправившись в Петроград, своим содействием смягчить ужасы надвигающегося бедствия. Практически офицерам придется охранять мосты, телеграфы, банки, словом, общественные и государственые учреждения, для чего каждому из них будет дано под команду человек 5—10 юнкеров и солдат не из числа большевиков. Для более активной борьбы генералом Корниловым посылаются в Петроград войска, и если они будут введены в Петроград, придется действовать и офицерам. Обращение генерала Корнилова обязательной силы не имеет, ничьей воли не насилует, и каждый на него должен ответить так, как ему подскажет добрая воля и внутреннее убеждение. По поводу изложенных разъяснений со стороны некоторых офицеров было задано несколько вопросов, главным образом, известно ли это Керенскому и как ко всему этому относится Временное правительство. На эти вопросы дававшие разъяснения1" отвечали, что генерал Корнилов находится в полном согласии с А.Ф. Керенским и что посылка войск имеет своим назначением не что иное, как поддержку Временного правительства, выручку его от большевиков. Обращение от имени генерала Корнилова было прямо направлено «к совести каждого офицера как гражданина, который должен поддержать и защищать Временное правительство». Вызванным для изучения бомбометов и минометов офицерам эти объяснения показались настолько убедительными и не внушающими подозрений, что 27 августа почти все приняли предложение и в тот же день выехали, получив однообразные предписания отправиться в г. Петроград «для производства испытаний с новыми
I Показание прапорщика Филатова (не ранее 28 августа 1917 г.) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 44, 44 об. (См. документ №114 — т. 2).
II Слово «дал» впечатано над строкой.
III Так в тексте.
ЧАСТЫ. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
199
образцами минометов и бомбометов» и по 150 рублей суточных денег за 10 дней. На предписаниях исходящего номера не обозначено, подпись генерал-майора Романовского литографская, а подполковника Пронина — подлинная, от руки. В деле имеются подлинные предписания поручику Смирнову и подпоручику Нефедьеву1. Что касается следующих дней, то есть 28 и 29, когда из воззваний и объявлений стало известно о возникшем конфликте между генералом Корниловым и Временным правительством, большая часть офицеров отказалась ехать в Петроград: так, 29 августа из 15 человек выразило согласие ехать в Петроград только 4.
Относительно того, к кому надлежит в Петрограде явиться и от кого получить указания, свидетели называют полковника Дюсиметьера — Фонтанка, 22, генерала Федорова — Сергиевская, 46 и Главное управление воздухоплавания. Отдельные свидетели, кроме того, упоминают, что они должны были явиться к подполковнику Сидорину, подпоручику Кравченко (без обозначения их места и рода службы), к коменданту, и что вовсе не надо никуда являться, и что, начиная со станции Дно, везде будут войска, отправленные к Петрограду, или что в Петрограде они, то есть офицеры, будут встречены на вокзале и там получат дальнейшие указания. Ввиду того, что офицеры отправлялись группами в особых вагонах, многие из них, полагаясь на других, вовсе не знали адресов-явок, другие или позабыли, а некоторым их и не сообщали при поспешном отъезде, говоря «от старшего в вагоне узнаете». Что же касается тех, кому стали известны адреса явок в Петрограде, то из их показаний представляется неясным, кто именно сообщал им эти адреса — подполковник Пронин, капитан Роженко, или те офицеры, кто присоединялся к группам беседующих, или еще кто-нибудь, и только в трех показаниях таким лицом прямо называется капитан Роженко (штабс-капитан Гогоберидзе, капитан Тарханов и хорунжий Горбунов1), а в четвертом (свидетель поручик Диаковский11) указывается, что адрес, к кому явиться, был дан штабс-ротмистром, который должен был ехать с офицерами в Петроград.
Все выехавшие офицеры по пути были задержаны: большая часть на станции Вырица с передовыми эшелонами дикой дивизии, другие — в Витебске, третьи — в Орше. Доехавшие до Вырицы вступили в разговоры с офицерами дикой дивизии, и от них могли узнать лишь то, что они также идут с согласия Временного правительства против большевиков, выступление которых началось случайно раньше 1 сентября. Ничего больше от этих офицеров «бомбометчики» узнать не могли. Когда же стали появляться телеграммы, изобличающие генерала Корнилова в мятеже, ряд офицеров, пройдя 40 верст пешком, постарались вернуться в свои части, а остальные последовали участи эшелонов дикой дивизии.
I Предписания поручику 291-го пехотного Трубчевского полка А. Смирнову и подпоручику 218-го пехотного Горбатовского полка С.С. Нефедьеву от 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 82, 97.
II Протоколы допросов штабс-капитана 114-го Новоторжского пехотного полка Г.Г. Гогоберидзе от 4 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 84. Л. 10, 10 об. (Опубл.: Революционное движение в России... С. 450—453). (См. документ № 111); командира саперного батальона 2-го Кавказского инженерного полка капитана Н.Г. Тарханова от 16 октября 1917 г. см.: Там же. Л. 72—75; хорунжего Астраханского казачьего полка полковника Горбунова от 18 октября 1917 г. см.: Там же. Л. 76-77.
III Протокол допроса подпоручика 8-го гренадерского Московского полка Диаковского, 15 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 83, 83 об.
200
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Офицеры, отказавшиеся от поездки в Петроград, остались в Могилеве; им было отведено общежитие в здании женского епархиального училища и 29 августа предложено, частью через коменданта Главной квартиры, частью через Главный комитет Союза офицеров, приступить к исполнению обязанностей цензоров на телеграфе, в редакциях и типографиях ввиду объявления города на осадном положении. При существовании некоторых несовпадений в различных частях показаний 38 офицеров-свидетелей по двум вопросам разногласие отсутствует совершенно: во-первых, предложение поехать в Петроград никакими обещаниями, в случае принятия его, или угрозами, в случае отказа, не сопровождалось, и, во-вторых, никаких действий командируемых в Петроград офицеров против Временного правительства не предполагалось и не обсуждалось.
Из числа 38 показаний офицеров различных частей армии, в главнейших частях совпадающих между собой и изображающих обстоятельства вызова таковых офицеров в Ставку, а затем командированные в Петроград так, как они изложены выше, Чрезвычайная комиссия полагает необходимым отметить и некоторые особенности, не повторяющиеся в общей массе показаний.
Так, относительно повода вызова в Ставку свидетели: подпоручик Георгиевский, капитан Тарханов и подпоручик Денисенко1 передают слова подполковника Пронина и капитана Роженко следующим образом. Первый: «Занятий пока не будет, теперь не время для этого, и вы вызваны фиктивно» — относится" к капитану Роженко; второй: «Командировка с целью обучения бомбометанию — фикция, вызваны для более важного государственного дела». (Эти слова свидетелем приписываются подполковнику Пронину), и третий: «Подполковник Пронин заявил, что вызов для изучения бомбометов — фикция», но сюда же пришел капитан Роженко и сказал, что «вызвали действительно для изучения бомбометов, но благодаря таким событиям бомбометы отложили, не до них».
В связи с только что изложенными тремя показаниями надлежит поставить и показание поручика Чака1", который объяснил, что когда офицерам были розданы предписания, в которых было написано, что они командируются в Петроград «для производства испытаний с новыми образцами минометов и бомбометов», то тогда было разъяснено, что «настоящая цель поездки есть усмирение большевиков, защита Временного правительства и предупреждение возможных эксцессов».
Относительно политической позиции, защищать которую придется в Петрограде офицерам, можно отметить оттенки в показаниях в зависимости от того, когда они выслушивали разъяснения капитана Роженко. Получившие разъяснения 28 августа услышали слова о том, что «возник в такое тяжелое время конфликт между Верховным главнокомандующим и министром-председателем, и желающие помочь генералу Корнилову должны ехать в Петроград, где они получат дальнейшие указания» (штабс-капитан Карандашев17), или что «занятия отменили ввиду случившихся в это время трений с Временным правитель-
I Протоколы допросов подпоручика 2-го гренадерского Ростовского полка Георгиевского от 15 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 101, 101 об.; подпоручика 3-го гренадерского Перновского полка B.C. Денисенко от 31 августа 1917 г. см.: Там же. Л. 60-62 (см. документ № 112 — т. 2) и от 8 сентября 1917 г. см.: Там же. Л. 38—39 об.
II Слово «относится» впечатано над строкой.
III Протокол допроса поручика 529-го пехотного Ардатовского полка А.Л. Чаки от 4 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 6.
17 Протокол допроса штабс-капитана 30-го Полтавского пехотного полка В.В. Карандаше-ва от 17 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 51-58.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
201
ством и выступления в Петрограде большевиков» (прапорщик Ткачев1), или, по изложении в хронологическом порядке всех переговоров генерала Корнилова как непосредственно с А.Ф. Керенским, так и через В.Н. Львова и Б.В. Савинкова, прямое заявление, что «генерал Корнилов ждет поддержки его справедливых требований» (подпоручик Шадрин11)- Что касается тех офицеров, которые получили инструкции от капитана Роженко 29 августа, то в их показаниях упоминается более реально и определенно о предстоящих задачах: «армии и стране нужна твердая власть, генерал Корнилов желает создать ее, а для этого нужно прежде всего произвести чистку (аресты) членов во Временном правительстве, в котором были лица, действительно работавшие в руку немцев» (подпоручик Янковский111); «в настоящее время в Петрограде полное безвластие. Генерал Корнилов решил взять всю военную власть в свои руки и подчинить себе Советы, ожидая со стороны последних вооруженное сопротивление, генерал Корнилов решил ввести в Петроград верные ему войска» (подпоручик Жуйков™).
Наконец, надлежит отметить из показания штабс-капитана Гогоберидзе, что «капитан Роженко говорил, что было вызвано из полков разных фронтов более трех тысяч офицеров в Петроград под различными предлогами», и из показания поручика Александрова, что «офицеры, командированные в Петроград, должны были держать свое назначение в секрете». Тот же свидетель Гогоберидзе при втором допросе360 показания о «3 тысячах офицеров» не повторил, и обстоятельство это ни в какой степени не находит себе подтверждения ни у одного из остальных свидетелей, а относительно необходимости офицерам хранить в секрете свою командировку в Петроград имеются объяснения, что это нужно было скрывать преимущественно от большевиков, против которых и были направлены эти командировки.
Установить точным образом число офицеров, командированных в Петроград, не представляется возможным, согласно же свидетельским показаниям, можно предположить, что 26 августа их было отправлено весьма мало, 27 со скорым поездом выехало 30-40 человек, 28 августа днем было у капитана Роженко около 40 человек, и вечером около 15, и 29 числа также человек 15. При этом 29 августа из 15 офицеров изъявило согласие выехать в Петроград только четверо, и 28 августа процент согласившихся был также не очень велик.
Спрошенный по данному поводу подполковник Пронин объяснил следующее1. В конце августа при Ставке предполагалось произвести испытание минометов и бомбометов новейших систем. По этому поводу в Ставку приезжал англичанин, который должен был доставить бомбометы, и разговаривал с генералом
I Показания прапорщика 71-го пехотного Макарьевского полкаА.П. Ткачева от 14 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 48-49.
II Рапорт подпоручика 178-й отдельной инженерной роты Шадрина начальнику дивизии от 31 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 35-36 об. (См. документ № 115 — т. 2).
III Показание подпоручика 11-го Туркестанского стрелкового полка Янковского от 31 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 32, 32 об. (См. документ № 116 —т. 2).
w Протокол допроса подпоручика 289-го пехотного Короточкского полка В.П. Жуйкова от 25 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л. 29, 29 об.
v Протокол допроса штабс-капитана 114-го пехотного Новиторжского полка Г.Г. Гогоберидзе от 16 октября 1917 г.см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 21. Л.9-'0 об.
vn Протокол допроса подполковника Генерального штаба В.М. Пронина от 24 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 171-172 об., показание В.М. Пронина от 4-6 сентября 1917 г. см.: Там же. Д. 11. Л. 136-146 об.
202
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Корниловым и Штабом. После этого по приказанию генерал-квартирмейстера были вызваны с ближайшего Западного фронта офицеры, примерно по одному от полка. Телеграмму эту скреплял он, подполковник Пронин, и потому, когда офицеры начали прибывать, а именно 26 августа, указания и разъяснения им давал также он. Впрочем, объяснения эти он давал только один раз, 26, в вагоне, а затем поручил эту обязанность капитану Роженко. В речи к офицерам он говорил о том, что бомбометы еще не доставлены и потому занятий с ними не будет, а приехавшим офицерам генерал Корнилов предлагает отправиться в Петроград в распоряжение командира 3-го конного корпуса генерала Крымова для оказания ему поддержки в выполнении возложенной на него задачи — подавления восстания большевиков и Советов. На соответствующие вопросы офицеров подполковник Пронин указал, что конный корпус двигается в Петроград по просьбе Временного правительства, что генерал Корнилов находится в полном единении с Правительством, и объяснил, какими печальными для страны и армии последствиями грозит захват власти большевиками. Офицерам, изъявившим согласие отправиться в Петроград, подполковник Пронин выдал в виде аванса по 150 руб. Расписок он при этом не отбирал, полагая, что фамилии офицеров известны, так как они являлись к коменданту. В свою очередь подполковник Пронин деньги получил от генерала Корнилова ввиду того, что было поздно и нельзя было потребовать денег от казначея. Генерал Корнилов выдал деньги с тем, чтобы эта денежная операция была впоследствии оформлена документально, что, насколько подполковнику Пронину известно, сделано не было ввиду наступивших затем событий. Никаких разговоров о выступлении против Временного правительства подполковник Пронин с офицерами не вел. Говорить о том, что офицеры вызывались лишь под предлогом обучения бомбометному делу, а на самом деле для какой-то другой цели, подполковник Пронин не говорил и не мог говорить, так как действовал открыто, официально и никаких задних мыслей не имел ни тогда, ни теперь. Он, подполковник Пронин, офицерам предлагал явиться именно к генералу Крымову либо еще на пути к Петрограду, вернее всего на станции Дно, либо в самом Петрограде, причем в Петрограде никаких частных адресов не указывал и думает, что никто другой указывать их не мог.
Капитан Роженко в полной мере подтвердил показание подполковника Пронина и со своей стороны добавил1: выдавая офицерам по 150 рублей, он расписок не брал, а фамилии их записывал, причем список фамилий положил на стол подполковнику Пронину, но от него слышал впоследствии, что тот этого списка не видел. Указывая офицерам, куда они должны явиться, капитан Роженко говорил, что со станции Дно до Петрограда будут казачьи части отряда Крымова. Никаких частных адресов он в Петрограде не давал. Фамилию Дюси-метьера в связи с этим делом услышал в первый раз от генерала Алексеева, говорившего по приезде в Ставку об арестах в Петрограде. На Сергиевской 46 помещается бюро Военной лиги185, и там, насколько известно капитану Роженко, живет председатель Лиги инженер генерал Федоров. Знает он об этом потому, что еще в мае месяце был там в составе Главного комитета Союза офицеров для обсуждения вопроса о слиянии Союза с Военной лигой. В ту пору соглашение было достигнуто, но с июня месяца отношения между этими союзами стали натянутыми.
1 Протокол допроса капитана Генерального штаба В.Е. Роженко от 24 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 169-170 об.; показание В.Е. Роженко от 4-7 сентября 1917 г. см.: Там же. Д. 11. Л. 169-175 об. (См. документ № 53 — т. 2).
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
203
Разговаривая с офицерами, капитан Роженко никогда не говорил им, что они вызваны лишь под предлогом обучения бомбометанию, на самом деле с другой целью. Наоборот, однажды во время собеседования кто-то из1 пехотных офицеров сказал: «Когда нас вызывали, то мы почувствовали, что тут что-то не то», — и капитан Роженко ему ответил, что его предположения напрасны, командировка офицеров в Петроград является случайной и обусловлена ходом событий.
Припоминает капитан Роженко и такой случай. Во время разговора с одной из групп офицеров в приемной Ставки какой-то офицер выразил желание вернуться в часть. Капитан Роженко на это заметил, что это его частное дело и что никакого принуждения здесь нет. Тут со стороны некоторых офицеров по адресу этого офицера было сделано несколько замечаний, возникла пикировка, по поводу которой капитан Роженко обратился ко всем с просьбой не оказывать давления и не высказывать своего мнения.
Чрезвычайной комиссией была изъята из делопроизводства генерал-квартир-мейстерской части Ставки нижеследующая телеграмма, на основании которой вызывались офицеры для обучения бомбометному делу: «Наштазап. В конце текущего месяца в Ставке будут произведены испытания английских минометов и бомбометов новейших систем под руководством майора английской службы Финлейстена точка. Для ознакомления с системами бомбометов и минометов в целях распространения их в войсках наштаверх приказал командировать [в] Ставку к 26 августа по три кадровых офицера от пехотной, кавалерийской и казачьей дивизии и по одному офицеру [от] инженерных [частей] от каждого корпуса точка. Командировка продлится около десяти дней. [№] 11461. Романовский»11. Телеграмма отправлена срочно 22 августа в 19 час. 30 минут.
По поводу изложенных в этой телеграмме обстоятельств Чрезвычайной комиссией был допрошен генерал английской миссии при Штабе Верховного главнокомандующего Чарльз Бартер, который показал111, что еще при генерале Брусилове он предложил вызвать в Могилев офицеров и солдат для присутствования при опытах минометания из английских минометов. Затем в бытность генерала Корнилова Верховным главнокомандующим он повторил это предложение, и в последних числах августа должен был прибыть в Ставку полковник Финлей-стен186 и офицеры, подлежавшие обучению.
23 августа полковник Финлейстен приехал в Ставку, но опыты состояться не могли, так как минометы или бомбы, будучи высланы из Архангельска, где-то по дороге были задержаны. Приблизительно за неделю до допроса свидетеля (допрос происходил 27 сентября) он вновь просил генерала-квартирмейстера и генерала Дитерихса вызвать офицеров и солдат для обучения их минометанию на начало октября.
Показание генерала Бартера в последней части было подтверждено свидетелем генералом Дитерихсом17.
I Предлог «из» впечатан над строкой.
II Телеграмму И.П. Романовского начальнику штаба Западного фронта генерал-лейтенанту Н.Н. Духонину от 22 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 53-54. (Опубл.: Революционное движение в России... С. 420).
III Показания генерала английской миссии Ч. Бартера от 27 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 224, 224 об.
п Протокол допроса генерал-майора М.К. Дитерихса от 28 сентября 1917 г. см.: ГА РФ Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 226, 226 об. (См. документ № 18 — т. ?); от 31 августа — 1 сентября 1917 г. см.: Там же. Л. 241-248. (См. документ № 17 — т. 2).
204
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
По делу был допрошен упоминающийся в показаниях офицеров-бомбометчи-ков генерал Федоров, который показал1, что он состоял председателем Главного совета Военной лиги, помещавшегося на Сергиевской улице в доме № 46.
Цель этой лиги — оказание всемерной помощи по восстановлению боеспособности Русской армии, безусловно отвергая при этом какую бы то ни было политическую работу.
В конце июля генерал Федоров подал письменное заявление в Главный совет о сложении с себя полномочий председателя и затем в 20-х числах августа о том же заявил устно на заседании этого Совета.
Военная лига была в контакте с Союзом офицеров армии и флота, причем при Военной лиге в Петрограде был сформирован Петроградский отдел Союза офицеров. Этот отдел был только что сформирован для развития подразделений Союза офицеров армии и флота в частях Петроградского гарнизона. Это было в конце июля 1917 г. От имени Отдела были посланы во все части плакаты о том, что при Военной лиге сформирован Отдел Союза офицеров с указанием условий вступления в члены. Ответы были получены только от Морского корпуса и от Медицинской академии. Главный комитет Союза офицеров в августе месяце просил Военную лигу устроить при Петроградском отделе Союза офицеров общежитие для приезжающих офицеров. На этом основании помещение стали подыскивать, но реального еще ничего не было сделано. Лично генерал Федоров ни с кем из Главного комитета никаких переговоров или переписки по поводу командирования офицеров не имел. О конфликте между генералом Корниловым и Временным правительством узнал только из газет 28 августа. Никто из офицеров к нему не приезжал. Полковника Дюсиметьера генерал Федоров знает только поверхностно. Капитан Роженко, так же как полковники Сидорин и Новосильцев и хорунжий Кравченко, — приезжали в июле месяце для установления контакта между Союзом офицеров [и] Военной лиги". С Роженко после этого генерал Федоров больше не виделся, но переписывался с ним по поводу добровольческих организаций; с полковником Новосильцевым генерал Федоров виделся еще раз 15 июля в кабинете военного министра, а с Сидориным и Кравченко — один раз в начале августа. Были ли они в конце августа в Петрограде, генералу Федорову неизвестно. Следственной властью был произведен у генерала Федорова обыск, причем при осмотре всех бумаг оказалось, что они по содержанию своему никакого значения для настоящего дела не имеют111.
Как упоминалось выше, бывшим управляющим Военным министерством Б.В. Савинковым было установлено наблюдение контрразведки за B.C. Завойко на том основании, что он ходатайствовал за Кюрца, подозревавшегося в германском шпионстве. Личность Кюрца выясняется из показания А.В. Палиби-на1У, состоявшего в прикомандировании к контрразведывательному отделению штаба Юго-Западного фронта (д. л. 114 и следственный] т[ом] судебного] следователя] Коренкова). До войны Кюрц вращался в Петрограде в высшем обще-
I Протокол допроса военного инженера генерал-майора И.И. Федорова от 12 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 165-166.
II Так в тексте.
III Протокол осмотра бумаг, изъятых у генерал-майора И.И. Федорова, от 12 сентября 1917 г. и их опись см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 161-164.
w Показание бывшего служащего обер-прокурорского стола в 1-м Департаменте Правительствующего Сената А.В. Палибина от 13 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 114-119.
ЧАСТЫ. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
205
стве и называл себя корреспондентом Matin1 и представителем187, вместе с тем он был преподавателем французского языка в одном из кадетских корпусов в Петрограде. Во время войны Кюрц поступил на службу в контрразведку и, устроив в Бухаресте центр нашей заграничной контрразведки, давал отличные сведения о немецком шпионстве, причем сведения его касались обычно самого главного. Чтобы добывать такие точные сведения, по мнению свидетеля, необходимо быть «двойником», то есть работать на обе стороны, и потому он «убежден», что Кюрц был двойником. Но так как он оплачивался нами громадными суммами, то нам он давал отличные сведения, а противнику о нас — второстепенные. Немцы знали о существовании Кюрца и прилагали все усилия при Румынском правительстве, чтобы удалить Кюрца из-за границы и разрушить его организацию. Немцы добились своего: по приказанию из Петрограда, кажется, в мае 1916 г., Кюрц был отозван и доставлен в Петроград, причем офицер, отвозивший Кюрца в Петроград, говорил свидетелю, что все отказывались и нельзя было установить, по чьему же наконец приказанию был Кюрц арестован Matin и вынут, так сказать, из центральной организации. Последная распалась, а с ней пропала и вся наша заграничная агентура, которая и до самого последнего времени не может быть восстановлена. Свидетелю известно, что до войны Кюрц, бывая в обществе, называл Завойко своим другом. Что же касается Завойко, то он к контрразведке отношения не имел и по делам ее не проходил.
Выясняя вопрос о том, существовал ли в действительности заговор, возглавлявшийся генералом Корниловым и направленный против Временного правительства, Чрезвычайная комиссия допросила по этому поводу бывшего министра юстиции А. С. Зарудного11, причем оказалось, что никаких других данных, кроме изложенных с его слов выше, ему известно не было. В частности, ничего ему не было известно и от Миронова, являвшегося начальником специальной контрразведки при Министерстве юстиции, хотя от названного Миронова он слышал, что последний в августе был занят исполнением поручений А.Ф. Керенского по каким-то розыскам. Дело о заговоре, по которому обвиняется фрейлина Хитрово, насколько известно А.С. Зарудному, не имеет к делу Корнилова никакого отношения.
Бьгвший министр труда М.И. Скобелев111 показал, что в день доклада Временному правительству об ультимативном требовании генерала Корнилова А.Ф. Керенский говорил министрам, что он уже ранее чувствовал, что здесь неладно, что теперь это вскрылось, но никаких конкретных данных о существовании заговора до этого момента он не сообщал.
По показанию бывшего министра Н.В. Некрасова™, существование заговора подтверждалось главным образом посылкой Туземной дивизии, назначением, вопреки уговору, генерала Крымова и всей предыдущей политикой Ставки в отношении Временного правительства. Так, отдельные факты, которым раньше не придавалось значения, приобретали теперь особый смысл. Таким фактом,
I Слово «Matin» вписано от руки.
II Показание министра юстиции АС. Зарудного от 18 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 51—52 об. (Частично опубл.: Революционное движение в России... С. 444-445). (См. документ № 23 — т. 2).
III Протокол допроса министра труда М.И. Скобелева от 9 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 8. Л. 1-2. (См. документ №"62 —т. 2).
17 Протокол допроса финляндского генерал-губернатора Н.В. Некрасова от 2 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 11-15 (см. документ № 45 —т. 2); от 15 сентября 1917 г. см.: Там же. Л. 1—5 об. (см. документ № 44 — т. 2).
206
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
например, являлась телеграмма генерала Корнилова с демонстративной поддержкой требований Союза офицеров. Что касается вызова к Петрограду конного корпуса, то свидетель показал, что первоначальная мысль о вызове в Петроград более надежных войск возникла по поводу получавшихся правительством сведений о большевистском движении. Вопрос этот относился к числу секретных и обсуждался в закрытом заседании Временного правительства, и по этому вопросу особого постановления закрытого заседания и не должно было быть.
Вызов новых войск ни в коем случае не преследовал наступательных целей и вызывался исключительно ожидавшимся выступлением большевиков, с которыми, как и вообще со всеми элементами, восставшими против Временного правительства, ему и приходилось вести борьбу.
Что касается требований генерала Корнилова о мерах поднятия боеспособности армии, то принципиально признавалось неизбежным пойти им навстречу, однако надо отметить, что в истории с этими требованиями Б.В. Савинков вел вместе с М.М. Филоненко свою самостоятельную линию, не совпадающую с намерениями А.Ф. Керенского и большинства членов Временного правительства. Достаточно сказать, что вторая записка генерала Корнилова, содержавшая наиболее неприемлемые требования, была подписана также Филоненко и Савинковым, причем по поводу той ее части, которая касалась мероприятий в тылу, милитаризации железных дорог и промышленности, ген. Корнилов высказывался, что ему важны результаты, а в вопросе о средствах по гражданской части он не считает себя вполне компетентным. Разговор этот происходил в тот момент, когда докладная записка об упомянутых мероприятиях ген. Корниловым не была еще подписана, но имела уже подписи Филоненко и Савинкова.
Первыми свидетелями, допрошенными 2 сентября Чрезвычайной комиссией при первом ее выезде в Могилев, были члены сформировавшегося накануне в Могилеве Времен[ного] революционного бюро охраны революции188, специально командированные этим бюро в Комиссию для информации ее.
Свидетель Засорин1 показал, что главную вину ген. Корнилова они видят в том, что он посягнул по своей воле и инициативе на Врем[енное] правительство, которое было поддерживаемо революционной демократией.
Из всех его воззваний видно, что он хотел взять всю власть в свои руки в форме диктатуры. Мнение большинства было то, что он намерен ввести политический строй по образцу французской республики, который членами Бюро по охране революции признается неудовлетворительным как строй буржуазный, меньшинство полагало даже, что он может вернуться к самодержавию, опираясь на те круги, среди которых теперь обнаружен контрреволюционный заговор. Осуществить свое намерение ген. Корнилов хотел, безусловно, путем вооруженного восстания. Так, он ввел в Могилев Корниловский полк и дагестанцев. Кроме того, он хотел здесь ссадить артилерию, но та заявила, что поддержит Врем[енное] правительство, и проехала дальше.
Дагестанцы в городе показывались мало, они несли караульную службу за городом, Корниловский же полк окарауливал город. Говорили, что где-то расставлена артиллерия, пулеметы, что в его распоряжении имеются бронированные автомобили, членам ИК СС и РД сообщали воображаемые места их расположения, но при проверке — свидетель сам переодевался, ездил, искал и проверял — все это оказалось вымыслом. Фортификационных работ вокруг Ставки или го-
1 Протокол допроса рядового 2-й тыловой автомобильной мастерской М.Ф. Засорина и фельдфебеля 92-го пехотного Печорского полка Н.И. Минина от 2 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 19-22 об. (См. документ № 24 —т. 2).
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
207
рода не производилось. Свидетель считал, что на первых порах ген. Корнилов опирался главным образом на Союз офицеров армии и флота, который он считал способным на переворот еще со времени Тарнопольского прорыва189, но конкретных данных для обоснования этого предположения у свидетеля нет.
Было ли ядро заговорщиков вокруг генерала Корнилова, свидетель Засорин не знает, «глубоко убежден», что такое ядро было, и просит допросить об этом другого члена Бюро Минина, который об этом может дать обильный материал. Роль комиссара Филоненко в данном деле, по свидетельству Засорина, представляется подозрительной. С самого начала прибытия его в Могилев представители революционной демократии хотели установить с ним связь, контакт, но он назначал им официально разные сроки приема и так и не принял, за исключением одного раза, когда их делегация являлась к нему по специальному поводу — ареста прапорщика Гольмана1. Не принял он и представителя Временного правительства губернского комиссара Певзнера, добившегося этого приема. Странным казалось и то, что он, Филоненко, был сначала задержан генералом Корниловым, а затем как-то неожидано выехал.
Другой представитель Временного революционного бюро охраны революции Никита Минин показал, что он специально занимался вопросом о том, какие части поддерживали генерала Корнилова, где они расположены и как они предполагают защищаться. За последнее время прибыли в Могилев следующие части: Корниловский ударный полк с пулеметами, два польских легиона без пулеметов и еще какой-то небольшой отряд не то дагестанцев, не то ингушей. Из разговоров с поляками свидетель выяснил, что они ни на одну сторону не перейдут, а лишь будут поддерживать порядок в городе.
Ингуши стали где-то за городом, и числа их свидетелю установить не удалось. Вместе с ударниками прибыло 8 орудий, но их куда-то двинули по направлению к Орше. 28 августа в Могилев прилетели откуда-то два аэроплана и 29 они кружились над городом, 30 и 31 были там же, но уже не летали.
Первые слухи о назревающих событиях в Ставке и в Могилеве появились 28 августа. Говорили, что Петроград в руках большевиков, что Временного правительства нет фактически, что туда послан для подавления большевиков корпус генерала Крымова. По этому поводу для обмена мнениями собрался Исполнительный комитет, и на этом собрании офицеры предлагали резолюцию о сохранении спокойствия. Комитет отчасти верил слухам, а отчасти нет. Последнее, главным образом, потому, что по настроению в Ставке чувствовалось, что происходит что-то неладное. Офицеры говорили, что план генерала Корнилова — сформирование диктатуры с участием Керенского и Савинкова. Комитет, однако, не мог принять эту комбинацию, так как считал, что это лишь переходный этап к диктатуре единоличной. Кроме того, они думали, что главная роль в этом деле принадлежит не генералу Корнилову, а окружающим его генералу Лукомскому и главным деятелям Исполнительного комитета, каковыми свидетель считает полковника Пронина, подполковника Новосильцева, капитанов Роженко и Кравченко и прапорщика Иванова. Генералу Лукомскому приписывали главную роль ввиду его благосклонного отношения к идее формирования отдельных частей из Георгиевских кавалеров, которых предполагалось подчинить особым начальствующим лицам и при помощи этих частей очистить тыл.
В силу каковых соображений и данных свидетель приписывает главную роль в выступлении генерала Корнилова наряду с генералом Лукомским и наиболее деятельным членам Исполнительного комитета Союза офицеров, Н. Минин не
1  Об аресте прапорщика Гольмана см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 112-152.
208
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
объяснил. На вопрос о том, чье активное участие в развившихся событиях привлекало к себе внимание, свидетель Минин ответил, что он может сказать только, что активное участие в событиях принимали полковник Сахаров и капитан Брагин. По распоряжению первого из них 30 числа должны были печататься воззвания Офицерского союза, а второй, капитан Брагин, 29 августа сам лично явился в типографию в бюро печати и под угрозой смерти заставил печатать первое воззвание и телеграмму генерала Корнилова190.
Ввиду того выдающегося служебного положения, которое занимал М.М. Филоненко в Ставке, и исключительной важности, которую имеют для настоящего дела его показания, а равно и связи с характеристикой его деятельности со стороны представителя могилевских демократических организаций Чрезвычайная комиссия предложила А.Ф. Керенскому вопрос о служебной карьере Филоненко. «Филоненко очень мало мне известная личность»1, — ответил А.Ф. Керенский. Савинков также очень плохо его знал до встречи с ним во время операций на Юго-Западном фронте. В 8-ой армии он проявил во время наступления большое мужество, действуя не только уговорами, но и фактическим участием в наступлениях. Там он и сошелся с Савинковым. В последующем, когда А.Ф. Керенский хотел назначить Верховным комиссаром Савинкова, последний порекомендовал Филоненко как человека, работавшего уже с генералом Корниловым и привыкшего к нему. Затем уже, сообразно своей особой черте отстаивать преданных ему людей до конца, Савинков каждый раз ставил вопрос о Филоненко, как о себе лично.
Наконец, Чрезвычайная комиссия не считает возможным не упомянуть о препровожденном ей дивизионным комитетом запасного броневого автомобильного дивизиона протоколе общего собрания солдат и офицеров 9-го броневого автомобильного дивизиона, явившегося результатом дознания, возбужденного комитетом 28 июля 1917 года сношением за № 195. Содержание протокола следующее: «Довести до сведения военного министра Керенского, Совета рабочих и солдатских депутатов и Исполнительного комитета съезда Советов Р и СД, что вся предыдущая деятельность Филоненко в бытность его офицером в дивизионе, выражавшаяся в систематическом издевательстве над соладатами, для которых у него не было иного названия, как «болван», «дурак» и т.п., в сечении розгами, например, ефрейтора Разина, причем, будучи адъютантом, применял порку без разрешения командира дивизиона, исключительно опираясь на свое положение, что ему никто не смел перечить, в мордобитии, которым он всегда грозил, и цинично проповедовал, и самом невозможном оскорбительном" отношении к солдатам, на которых он смотрел, как на низшие существа, а потому, принимая во внимание эту деятельность, считаем, что Филоненко не может занимать поста комиссара революционного правительства и что он мог занять его лишь вследствие своей гибкости и приспособляемости к тем, у кого в настоящее время сила и власть»1".
Помимо упомянутых выше представителей Временного революционного бюро охраны революции, Чрезвычайная комиссия тогда же опросила председателей или их заместителей частей войск Могилевского гарнизона: команды писарей
1 Здесь цитируется стенограмма допроса А.Ф. Керенского от 8 октября 1917 г. Стенограмму допроса см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 2. Л. 16, 2-75. (Опубл.: Керенский А.Ф. Дело Корнилова. М., 1918). (См. документ №28 —т. 2).
"  Так в тексте.
111 Цитируется протокол общего собрания солдат и офицеров 9-го броневого автомобильного дивизиона от 28 июля 1917 г. Протокол см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 23. Л. 125.
ЧАСТЫ. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
209
Ставки, Георгиевского батальона, Текинского и Корниловского ударного полков. Кроме того, из состава Корниловского полка были опрошены еще четыре офицера, навлекшие на себя в дни выступления генерала Корнилова обвинение со стороны полка в измене как генералу Корнилову, так и полку. Показания одного из этих офицеров прапорщика Путилина сводятся к следующему1. Основная идея их полка — удар, а не политика, и о политике у них мало говорят. После последних боев их полк укомплектовывался в Проскурове. Укомплектование не было еще окончено, когда их повезли на Север в район Нарвы для боевых операций. Об этом был отдан приказ. По пути на север в Могилеве их высадили, кто говорил, что для окончания укомплектования, а некоторые говорили, что для смотра генерала Корнилова. На следующий день на смотру как им, так и Георгиевскому батальону генерал Корнилов сказал, что Временное правительство ему предлагает сдать должность, но что заместить его некому, поэтому он остается на посту и приглашает Временное правительство приехать к нему. Относительно причин требования Временного правительства сдать должность он сказал приблизительно то, что потом было изложено в воззвании его «По линиям железных дорог»11. Затем он спрашивал, готовы ли они его поддержать, в ответ на что кричали «ура».
Свидетель категорически заявляет, что для их полка это было полной неожиданностью. До этого момента ни командир полка, ни офицеры, ни солдаты не говорили, что целью их прихода могла быть поддержка чего-либо подобного. После смотра все разошлись и стали нести патрульную службу в городе и на вокзале. Пулеметов у них 24, и они оставались на своих местах, никуда их ни за город, ни на крыши домов и церквей не вывозили и не ставили. Во время несения караульной службы патрули арестовывали как жителей города, так и солдат проезжавших и тех111, кто пытался агитировать в пользу Временного правительства или, например, срывал воззвания генерала Корнилова. Кровопролитий при этом не было, не было, насколько знает свидетель, и насилий.
Первые дни настроение у офицеров и солдат было всецело в пользу генерала Корнилова, верилось в безупречную честность и доблесть его и в то, что на плохое он не поведет. 30, с получением газет, у солдат и у офицеров, собственно, мало осведомленных о положении вещей, появилось сомнение относительно войск, посланных к Петрограду. Командир полка, вообще все эти дни почти ничего не говоривший о событиях ни офицерам, ни соладатам по поводу посылки войск, сказал, что он полка против своих не поведет и что генерал Корнилов войск против своих также не посылал и не пошлет. В этот день свидетель в числе пяти офицеров через товарища председателя полкового комитета собрал полковое собрание, и на нем решили осветить события. Начали с чтения газет. На собрании под влиянием газет настроение стало меняться против генерала Корнилова, но когда пришел командир полка и сообщил, что Временное правительство соглашается на предложение генерала Корнилова, что он остается Верховным главнокомандующим и что в Ставку для переговоров едет генерал Алексеев, настроение снова повернулось в пользу генерала Корнилова, а офицеров, собравших собрание, сочли за изменников полку и генералу Корнило-
I Протокол допроса прапорщика Корниловского ударного полка Н.М. Путилина от 4 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 50, 50 об. (См. документ № 48 — т. 2).
II Здесь имеется в виду телеграмма генерала Л.Г. Корнилова по линиям железных дорог, начальствующим лицам и другим комитетам от 27 августа 1917 г. Телеграмму см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 38. Опубл.: Революционное движение в России... С. 454-455.
III Слова «и тех» впечатаны над строкой.
210
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
ву. Двое из пяти офицеров, Горбацевич и Колоколов, тут же на собрании заявили, что они за Временное правительство, что вызвало сильный шум, хотели их арестовать, кричали «бей!», когда они уходили, три же остальных о том же самом заявили командиру полка после собрания, причем свидетель вместе с тем просил отчислить его от полка. Этих четверых офицеров, как оставшихся в полку, арестовали, а свидетелю предложили оставить помещение полка. Он о происшедшем сообщил командиру Георгиевского батальона, заместителю верховного комиссара и в Исполнительный комитет, прося их позаботиться о товарищах и агитировать среди солдат в пользу Временного правительства. Насколько свидетель наблюдал за событиями, в Могилеве все только исполняли приказания генерала Корнилова, а какой-нибудь организации не было, по крайней мере ничем она не проявлялась.
Трое других из числа пяти офицеров Корниловского полка, упоминавшихся в показании прапорщика Путилина, а именно: прапорщики Горбацевич, Колоколов и Яковенко в дополнение к показанию прапорщика Путилина показали следующее1. Полк их выехал из Проскурова 24 августа, а прибыл в Могилев в 10 или 11 часов утра 27. Остановка и высадка полка была для всех совершенно неожиданной, так как было известно, что полк едет на Северный фронт.
Прапорщик Яковенко в тот же день узнал от своего ротного командира, со слов командира полка, что генерал Корнилов будет диктатором. Сам ли Корнилов объявил себя диктатором или это сделало правительство, свидетелю не сказал, а он не спрашивал. В тот же день командир полка предупреждал офицеров, чтобы они были при ротах, так как назревают события чрезвычайной важности и их могут потребовать каждую минуту. Ночью в общей офицерской спальне прапорщик Горбацевич слышал много таких разговоров, что «правительство сюда приедет и будет арестовано», явно недоброжелательно говорилось о комитетах и комиссарах и других революционных органах. Наутро прапорщик Горбацевич вместе с прапорщиком Колоколовым отправились к губернскому комиссару и, за его отсутствием, помощнику его сообщили о слышанном для принятия каких-нибудь мер. В свою очередь от помощника комиссара они узнали почти буквально следующее: «Комисар Филоненко был арестован, продержался всю ночь до утра под арестом, приблизительно к пяти часам был выпущен, затем опять его задержали уже на станции, и теперь он уехал в товарном вагоне». 30 августа председатель полкового комитета сначала отказал" собрать полковое собрание ввиду объявленного в городе осадного положения, но затем по настоянию товарища председателя подпоручика Кондратьева собрание было созвано. На собрании прапорщик Горбацевич сам просил, чтобы его арестовали. Прапорщик Колоколов, кроме того, добавил, что около 3 час. ночи на 28 августа начальник пулеметной команды был вызван к помощнику командира полка, который сказал, что около 3 час. готовится покушение на генерала Корнилова и что полк должен принять на себя его охрану, и еще сообщил, что готовятся события величайшей важности. Ввиду этого команда выставила у себя во дворе дежурный пулеметный взвод, а одна какая-то рота была отправлена для охраны Ставки.
Представителем полкового комитета Корниловского ударного полка Чрезвычайной комиссией был допрошен за отсутствием председателя товарищ председа-
I Протокол допроса В.П. Полчанинова, прапорщиков Корниловского ударного полка СИ. Горбацевича и Н.Е. Колоколова от 6 сентября см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 151— 154; протокол допроса прапорщика Корниловского полка П.М. Яковенко от 6 сентября см.: Там же. Л. 158-159 об. (См. документ № 66 — т. 2).
II Так в тексте.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
211
теля, упоминавшийся выше подпоручик Кондратьев. Он показал следующее1. В конце августа полк его делегировал в Петроград для выяснения того, что из себя представляет Всероссийский совет солдатских и рабочих депутатов и каково его отношение к фронту и армии. Свидетель побывал на заседаниях и Петроградского Совета и ЦИК, просил предоставить ему слово, но ни в том, ни в другом слова ему не дали, а из частных бесед он вынес впечатление, что эти советы и комитеты не нуждаются в голосе фронта. Вернулся подпоручик Кондратьев в полк как раз в день прибытия его в Могилев. На следующий день был смотр, а после него стали нести усиленную караульную службу в городе и на вокзале. На смотру генерал Корнилов говорил тихо, объяснил, что он решил не подчиняться Временному правительству, потому что оно не пошло навстречу сформированию твердой власти. Поддержки он не просил, но обратился три раза с каким-то вопросом к георгиевцам, те недружно отвечали «так точно», и вместе с ним ответили и ударники. Настроение в полку было твердое за генерала Корнилова, командир полка постоянно говорил, что генерал Корнилов гражданской войны не допустит и все окончится дипломатическим путем, но постепенно местный Совет солдатских и рабочих депутатов и, может быть, какие-нибудь другие организации стали вносить в полк разруху, солдаты стали ходить куда-то за город на собрания. Появились беглецы, просившие об отчислении их от полка. За генерала Корнилова в полку агитировал он, свидетель подпоручик Кондратьев. Он находил и находит необходимость в твердой власти, за которую только и боролся генерал Корнилов. Свидетель слышал от командира полка, что если будет сформирована твердая власть, то он готов уйти со своего поста. Все это свидетель говорил солдатам и призывал их к спокойствию. О своей поездке в Петроград свидетель делал доклад в батальонах полка, причем высказывался как противник Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов в том составе, в каком он его узнал.
Ни на какое вооруженное восстание, по наблюдениям подпоручика Кондратьева и его понятиям, генерал Корнилов не готовился и своего полка к этому не призывал. Полк знал генерала Корнилова и верил ему, был готов исполнять его приказания, но, однако, вера эта имела границу: если бы генерал Корнилов послал их на гражданскую войну, полк этого приказания не исполнил бы. Никакого заговора в полку не было, и свидетель о нем и понятия не имеет.
Выше называвшиеся четыре офицера: прапорщики Горбацевич, Колоколов и др. в полку находятся под бойкотом, но не за то, что 30 августа на общем собрании объявили себя сторонниками Временного правительства, но за то, что, почувствовав, что курс генерала Корнилова падает, они тайно от полка пошли к губернскому комиссару и сообщили ему о настроении полка и чуть ли не послали Временному правительству телеграмму о том, что корниловцы идут против них.
На своем аресте 30 августа эти офицеры сами настаивали, командир полка не хотел этого делать, но требование солдат было категорично, и они были арестованы.
Председатель батальонного комитета Георгиевского батальона штабс-капитан Макас показал11, что на смотру генерала Корнилова он не был, но со слов других выходило так, что генерал Корнилов как бы искал поддержки своему реше-
I Протокол допроса подпоручика Корниловского ударного полка П.Н. Кондратьева от 5 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 81-82 об. (См. документ №30 — т. 2). 5 сентября было допрошено несколько человек и составлен один общий протокол.
II Протокол допроса председателя батальонного комитета Георгиевского батальона штабс-капитана Макаса от 5 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 80 об. — 84.
212
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
нию и спрашивал ответа у георгиевцев и у ударников. Георгиевцы ничего определенного ему не ответили. В общем надо сказать, что генерала Корнилова, не касаясь его личности, а как Верховного главнокомандующего, поддерживали. После смотра стали нести караульную службу и ни к каким боям абсолютно не готовились. Воззвания генерала Корнилова появились 28 числа, к ним в батальоне отнеслись как-то недоверчиво, но ни на чем это не отразилось и жизнь протекала вполне нормально. Воззвания указывали на возможность серьезных последствий, вплоть до гражданской войны, и в связи с этим симпатии к генералу Корнилову стали отпадать. Это стало еще яснее со времени получения газет, но так как батальон был занят в сущности обычным делом, несением караульной службы, то ни в чем себя не проявлял, и жизнь — свидетель это повторяет — протекала вполне нормально, вплоть до самого приезда генерала Алексеева. Никаких эксцессов в городе не было. Был арестован один только солдат их батальона корниловцами, но командир Георгиевского батальона поехал и взял его на поруки. Никакой агитации в батальоне в эти дни ни за правительство, ни за генерала Корнилова не было. Следов проявления какого-нибудь заговора решительно не было. Свидетель убежден, что генерал Корнилов выступил, надеясь найти поддержку исключительно в общественном мнении.
От Текинского конного полка было запрошено два представителя: председатель полкового комитета ст. унт.-оф. Хаджа Непес Джумиев и секретарь комитета мл. унт.-оф. Чульба Пир Непесов1. Накануне допроса этих свидетелей, 4 сентября, в Комиссию поступили через Исполнительный комитет местного Совета солдатских депутатов два письменных заявления солдат того же полка: Арзума-нова и Морозова11. В своем заявлении Морозов сообщает, что за три дня до мятежа командир одного из эскадронов штабс-ротмистр Натензон приказал вахмистру объявить на поверке всадникам, что свободы теперь нет, а настал старый режим. Тогда же полк ездил на смотр, на котором генералом Корниловым были розданы эскадронам по 5 Георгиевских крестов. На второй день мятежа командиром полка полковником фон Кюгельгеном было приказано вывезти все пироксилиновые шашки и бомбы, положить их под мост и взорвать в то время, когда будут через мосты проходить войска Временного правительства; кроме того, на четырех шоссейных дорогах было поставлено по 1 пулемету. В то же время на второй день мятежа упомянутый командир эскадрона штабс-ротмистр Натензон устроил митинги, чтобы все всадники доносили, кто из русских против генерала Корнилова, и те будут преданы смертной казни. Во время мятежа генералом Корниловым были выданы всему полку «осадные деньги» по 1 рублю в сутки на каждого с 28 августа по 2 сентября. Русские солдаты от этих денег отказались. Заявитель Морозов неоднократно повторяет, что он всадников не винит, а винит их офицеров, «так как они немцы».
Из заявления Арзуманова видно, что «в дни корниловского мятежа» полковник Текинского полка Григорьев собрал нестроевую команду и объявил, что необходимо подчиняться всецело распоряжениям генерала Корнилова, а кто не будет ему подчиняться, того он уберет на тот свет в 24 минуты. При этом полковник Григорьев ругал площадными словами Временное правительство и
I Протокол допроса унтер-офицера Текинского конного полка Хаджи Непеса Джулиева и младшего унтер-офицера Чулбы Пир Непесова от 5 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 79-80 об.
II Заявление ефрейтора Текинского конного полка А. Арзуманова от 3 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 77, 77 об.; показание солдата 2-го эскадрона Текинского полка П. Морозова от 3 сентября см.: Там же. Л. 78, 78 об. (См. документ № 121 — т. 2).
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
213
«говорил солдатам совершенно выбить из головы свободу, потому что свободы нет, а идти в бой, куда прикажут». Арзуманов, так же как и Морозов, заявляет, что в полку у них офицерами «все немцы», натравливающие текинцев-всадников на солдат нестроевой роты, и просит «убрать из полка весь командный немецкий состав и полковника Григорьева».
При допросе председателя и секретаря полкового комитета Текинского конного полка Чрезвычайная комиссия имела в виду выяснить как общий ход событий и участие в нем полка, так и те факты, которые указали в заявлениях солдаты нестроевой команды.
Хаджа Непес Джумиев и Чульба Пир Непесов согласно показали, что1 26 августа генерал Корнилов делал им смотр и раздавал Георгиевские кресты. На смотру о Временном правительстве ничего не говорил. 27 их послали в разъезды и вокруг города. И при этом им также никто ничего не объяснил, и они ничего не знали, зачем это и почему. Впервые они узнали о происшествии 28 из разговоров с солдатами Георгиевского батальона и ударного полка. Их офицеры несли службу вместе с ними и ничего не говорили. Знали сами офицеры что-нибудь или нет, всадникам неизвестно, но они полагают, что если бы знали, то непременно бы сказали. Всадники исполняли все приказания. Исполняли и при царе, исполняли приказания при генерале Корнилове, как теперь (5 сентября) исполняют приказания генерала Алексеева. Вот если бы теперь, когда генерал Корнилов сдал пост главнокомандующего, он приказал идти против Временного правительства, то они бы приказания этого не исполнили. Их народ темный и знает только исполнять приказания. Полк их пришел в Могилев в конце июля. В полку у них всадники-текинцы, а нестроевые в обозе — русские. Первых около 700 человек, русских около 100 человек. Русские после революции плохо служат, не хотят работать, смеются над всадниками, зачем они подтягиваются, честь отдают: «На что она», — говорят они. Арзуманов и Морозов оба служат у них в нестроевой команде. О их заявлении Комиссии они слышат впервые. Заявление они подали, а вот с полковым комитетом не посоветовались. Если бы им полковник или кто другой что-нибудь плохое сказал, то они могли и должны были полковому комитету сказать, тогда бы вместе и заявили. Заговора у них в полку никакого не было, генерал Корнилов им ничего не говорил о том, что пойдет против Временного правительства. Офицеры об этом тоже ничего не говорили, просто не было разговора ни о том, что не надо слушаться Временного правительства, ни о какой вражде с солдатами. Равным образом никогда не говорили они и о том, что у них кто-нибудь теперь свободу отнимает или что всадники должны доносить на тех русских, кто против генерала Корнилова. С 28 августа и до приезда генерала Алексеева они охраняли, между прочим, и железнодорожный мост. Когда туда поехали, то было приказано взять и подрывные бомбы. У них в каждом эскадроне имеются такие бомбы и на войне, на походе всегда бывают с собой. Зачем нужны были в данном случае бомбы, никто не объяснил, а был такой слух между собой, что когда нужны они будут, то скажут. В их полку всего два пулемета, из коих один с самого прихода в Могилев стоит во дворе дома главнокомандующего, а другой пулемет все время стоял и стоит в полку. Полковник Григорьев 25 лет в полку служит, очень хороший человек и офицер, таких нет нигде больше. Что касается других офицеров, то с многими из них они четвертый год с самого начала войны служат, вместе на позиции ходили и ничего плохого от них не слыхали и против них никаких заявлений не имеют.
1  Союз «что» впечатан над строкой.
214
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Наконец, Чрезвычайная комиссия допросила председателя и товарища председателя командного комитета Управления дежурного генерала главковерха капитана Полчанинова1 и ст. писаря Акимова". Комитет этот избран общим собранием офицеров и солдат, и данный его состав состоял из пяти писарей и одного офицера.
Капитан Полчанинов впервые о назревающих событиях узнал в день парада, часа за два до него. Под большим секретом один из офицеров ему сказал, что в Ставке что-то готовится, что генерал Корнилов, кажется, объявит себя диктатором. Капитан Полчанинов поделился этим сообщением с одним из товарищей, но оказалось, что в это время уже многие что-то в этом роде слышали за завтраком в столовой и теперь говорили, что не стоит верить слухам, поживем — увидим. Потом часов в 5 свидетель был в качестве зрителя на параде. Смысл речи генерала Корнилова был такой: Родина на краю гибели; нужна твердая власть, он эту власть образует, приглашает Керенского и Савинкова приехать для этого сюда, и что на свободу он не покушается как сын простого казака. Затем он спросил: «Поддержите ли Вы меня?» Ответили молчанием. Он снова сказал: «Георгиевцы, я вас спрашиваю». Тут и георгиевцы и ударники громко закричали: «Поддержим! Ура!» На площади была масса народу, там тоже кричали «ура», бросали шапки, хотя свидетель думает, что речи там не могли слышать.
После парада возникло много разговоров, причем офицеры в массе высказывали крупное недовольство тем, что генерал Корнилов игнорировал офицерский корпус, не спрашивая их мнения и совета.
Однако работа продолжалась, и никто, по мнению свидетеля, не выделялся активностью роли ни в пользу генерала Корнилова, ни против него. Никаких признаков существования заговора или организации какой-нибудь решительно ни в чем заметно не было. Свидетель"1 считает, что толчком для генерала Корнилова послужило отрешение его от Верховного командования.
Стали появляться приказы и воззвания, — проходили они по Управлению 2-го генерал-квартирмейстера. Настроение повышалось, все нервничали, пытаясь разгадать, где правда, об этом только и говорилось. Нервничала и команда, доходило до того, что просили выдать им револьверы, но для кого они были нужны, было совершенно непонятно, команда же со своей стороны лишь указывала на свою беззащитность. Нужно сказать, что в общем настроение команды было против генерала Корнилова. Осуждали генерала Корнилова и многие офицеры, так как была ясна губительность его шага.
Среди воззваний было воззвание и Главного комитета Союза офицеров17. По поводу этого воззвания также высказывалось офицерством недовольство за то, что они выступили, давая повод думать, что они действуют от имени всего офицерства, тогда как мнение офицеров еще не определилось. В таком тяже-
I Протокол допроса и.д. старшего помощника начальника 1-го инженерного отделения Управления дежурного генерала при Верховном главнокомандующем капитана В.П. Полчанинова, прапорщиков Корниловского ударного полка СИ. Горбацевича и Н.Е. Колоколова от б сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 151-154.
II Протокол допроса ст. писаря Управления дежурного Генерального штаба главковерха Г.Акимова от 7 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 180, 180 об. (См. документ № 1 — т. 2).
m  Слово «свидетель» впечатано над строкой.
17 Воззвание Главного комитета Союза офицеров армии и флота от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 15. (См. приложение № 8 — т. 2).
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
215
лом и напряженном положении все находились до самого приезда генерала Алексеева, которого ждали с большим нетерпением.
Товарищ председателя командного комитета писарь Акимов показал, что он мог впервые догадаться о событиях 27 утром, когда в окно увидел, что у текинцев, живших рядом, вместо обычной мирной картины наблюдается вооружение, а в городе уже были их патрули. После смотра уже все знали и говорили о событиях. Среди писарей некоторые радовались, большинство молчало, настроение было нервное. Среди офицеров большинство радовалось, говорили, что теперь будет порядок. Но приходилось слышать среди офицеров и недовольство тем, что их не посвятили в события, что генерал Корнилов с ними не совещался, а отвечать придется всем. Настроение с течением времени становилось все более нервным, так как говорилось, что придет артиллерия и обстреляет Могилев, что будут отбирать подписки, за кого каждый стоит. Свидетель не замечал, чтобы в эти дни кто-нибудь выделялся своей активной ролью, в общем жизнь текла нормально, занятия шли своим чередом. Признаков какого-нибудь заговора не наблюдалось.
2 сентября команда обсуждала вопрос о том, кто из офицеров в эти дни выражал свое сочувствие генералу Корнилову, и составили такой список. Никаких определенных обвинений этим офицерам не выяснилось, и тогда этот список уничтожили.
Допрошенные по вопросу о существовании заговора, направленного против Временного правительства, возглавлявшегося А.Ф. Керенским, генерал Корнилов, чины его Штаба, члены Главного комитета Союза офицеров и ряд других лиц категорически отрицали всякую причастность свою к подобного рода заговору. Мало того, им решительно ничего не известно о существовании такого рода организации или заговора, а отдельные лица из числа вышеназванных при этом выражают весьма большое сомнение в его существовании, полагая, что в противном случае он неминуемо себя обнаружил бы, в особенности в таком маленьком городе, как Могилев. Для всех для них отставка генерала Корнилова, последовавшая 27 августа, была полной неожиданностью. Неожиданность эта была тем более необъяснимой, что, как всем было известно, требования генерала Корнилова о принятии ряда мер, направленных к поднятию боеспособности армии, заявленные им на Московском Государственном совещании1, принципиально правительством были приняты, а слухи циркулировавшие в Ставке в связи с приездами Б.В. Савинкова и В.Н. Львова, утверждали о полном согласии между генералом Корниловым, с одной стороны, и революционными вождями, каковыми почитались А.Ф. Керенский и Б.В. Савинков, с другой.
Большинство членов Главного комитета Союза офицеров не только не разговаривало, но даже и не видало, а если видало, то лишь в офицерской столовой и высших чинов Ставки, — генералов Корнилова, Лукомского, Романовского и лиц, близких к генералу Корнилову, — Завойко, Аладьина и бывшего комиссара М.М. Филоненко. Отношение к последнему, М.М. Филоненко, не имевшему никаких связей с рядовым офицерством Ставки, было или недоверчивым, или даже враждебным, а после разыгравшихся событий по его адресу, равно как и по адресу Савинкова, раздавались клички «провокатор».
Отказ со стороны генерала Корнилова в повиновении Временному правительству, открыто высказанный 27 августа, по мнению допрошенных лиц, был
1 Выступление генерала Л.Г. Корнилова на Московском Государственном совещании 14 августа 1917 г. см.: Государственное совещание...; М.; Л., 1930. С. 61—66. (Опубл: Революционное движение в России... С. 364—369).
216
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
вызван отнюдь не требованиями какой-либо противоправительственной организации, а внезапно сложившимися соответствующим образом обстоятельствами и сознанием им правоты своего образа действий.
Наконец, Чрезвычайная комиссия полагает целесообразным равным1 образом отметить, что ряд произведенных ею обысков в помещениях, занимавшихся высшими чинами Ставки, Главного комитета Союза офицеров и других заподозренных лиц, а равно и в багаже, большом и ручном, принадлежащем жене генерала Корнилова и одному из его личных адъютантов, каковой обыск был произведен в вагоне поезда, с которым ехала жена генерала Корнилова, никаких следов к обнаружению заговора против Временного правительства не дал11.
Одним из лиц, представивших Комиссии наиболее полные сведения о политическом настроении чинов Ставки и об обстоятельствах, предшествовавших разрыву генерала Корнилова с Временным правительством, является прапорщик B.C. Завойко"1, считаемый некоторыми свидетелями вдохновителем «мятежа» генерала Корнилова. Его объяснения заключают в себе следующее. Революция февраля месяца 1917 г. застала его в Ферганской области, откуда он прибыл в Петроград 5 апреля. Пребывание вдали от центра дало ему возможность стать объективным наблюдателем событий, и для него стало ясным, что истерические выкрики о свободах и революции есть ничто иное, как старые вопли «шапками закидаем»; в стремлении повести за собой более культурные страны, указать путь спасения народам, стоящим на деле, а не на словах неизмеримо впереди нас, было для свидетеля прямым показателем того же славянофильского самообольщения и бахвальства, столь близких русскому характеру; в прославлении революции, в неудержимом порыве к словам, к безответственности и безделью, в потакании хищническим и низменным инстинктам, в отсутствии проявления личного геройства и гражданской доблести, в массовых эгоизме и подлости; он, B.C. Завойко, угадал, что переживаемая нами эпоха вовсе не является эпохой великой17 революции, дает в недалеком будущем не установление демократического уклада внутренней жизни, а восстановление монархии в виде всеочищающего чуда от ужаса внутренней самой жестокой анархии. И тогда же он поставил себе задачей спасенье свободы, защиту прогресса, сохранение родины7. Случайная, неожиданная встреча с генералом Корниловым, и выбор был сделан. Он явился к нему и предложил свои услуги и свою работу в качестве человека, знающего страну почти от края до края, работавшего в самых разнообразных условиях в различных областях, имеющего связи и знакомства во всех слоях и классах общества, искусившегося в политической деятельности, располагающего словом и способностью письма. Он говорил генералу, что готов исполнять всякую работу, которую он ему даст, и будет считать своей главнейшей обязанностью оберегать его от влияния всяких политических течений, представители которых будут стремиться привлечь его в свои ряды, но что его задача — стоять выше каких-либо партий и во что бы то ни
I Слово «равным» вписано над строкой.
II Об обысках в Союзе офицеров армии и флота, в помещениях, занимаемых высшими чинами Ставки, генералом Л.Г. Корниловым и его женой, см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 23, 24, 27.
III Показание ординарца генерала Л.Г. Корнилова B.C. Завойко от 6 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 13. Л. 1-135. (См. документ № 22 - т. 2).
w  Слово «великой» вписано над строкой. 7 Так в тексте.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
217
стало объединить всю страну во имя одной великой цели спасения родины от внешнего врага и от восстановления монархии. Предложение было принято, и B.C. Завойко был назначен ординарцем генерала Корнилова.
До этого момента B.C. Завойко был на государственной службе с 1895 по 1898 год в качестве причисленного к Парижскому и Лондонскому посольствам и с 1901 по 1907 г. — в должности Гайсинского уездного предводителя дворянства и председателя уездной земской управы. В последующее время он систематически отказывался от всех делавшихся ему предложений государственной службы до выдающихся постов включительно и предпочел пойти работать в промышленности, где в нефтяной отрасли в самый краткий срок занял одно из первых мест.
Свидетель указывает, что как в прошлом он не преследовал никаких личных целей карьеры или обогащения, так не ставил их и в настоящее время, значительно менее благоприятное для их осуществления. В Петрограде в качестве ординарца B.C. Завойко не нес никаких определенных обязанностей и лишь изредка являлся вечером к генералу Корнилову поговорить и изложить ему свои точки зрения, и при этом постоянно говорил, что в Петрограде генералу не место, что ему надлежит быть на фронте, во главе армии.
Обстоятельства сложились так, что генерал Корнилов был назначен командующим VIII армией, куда и отбыл в конце апреля месяца. B.C. Завойко в армию прибыл через месяц. Здесь с первых же дней приезда из разговоров с генералом Корниловым выяснилось, что прибытие последнего на фронт было встречено недружелюбно со стороны высшего командного состава. Генерал Корнилов был противником того плана июньского наступления, который был выработан генералами Брусиловым и Гутором совместно с Керенским.
Восьмая армия генерала Корнилова 25 июня приняла участие в наступлении, имела сначала большой успех, а затем, за отсутствием поддержки, была вынуждена к отступлению. Генерал Корнилов был в отчаянии, он предвидел грядущую катастрофу. Тогда B.C. Завойко предложил немедленно поехать в г. Каменец-Подольск к комиссару фронта Б.В. Савинкову и изложить ему все положение. Генерал Корнилов одобрил эту мысль и командировал вместе с Завойко для стратегических объяснений полковника Голицына. По прибытии в Каменец-Подольск B.C. Завойко и полковник Голицын немедленно, в гостинице за обедом, изложили все обстоятельства сперва М.М. Филоненко, а затем и Б.В. Савинкову. Результатом этой беседы было собрание председателей всех армейских комитетов Юго-Западного фронта, всех комиссаров и посылка этим собранием телеграммы военному министру, Верховному главнокомандующему с требованием о назначении генерала Корнилова главнокомандующим фронтом. На второй день после возвращения B.C. Завойко из Каменец-Подольска в штаб VIII армии генерал Корнилов был вызван в Ходыков-Великий на свидание с Верховным главнокомандующим. Уже при проезде генерала Корнилова в Ходыков на шоссе наблюдалась жизнь несколько напряженного характера, хотя отступление 8-ой армии еще не началось. В Ходыкове выяснилось, что генерал Корнилов назначается главнокомандующим Юго-Западным фронтом, а М.М. Филоненко угрожает увольнение за его вмешательство в оперативные дела. Генерал Корнилов вернулся в штаб армии, сдал должность командующего VIII армией генералу Черемисову и выехал в Каменец-Подольск. Генерал Корнилов был тяжело задумчив и мрачен и выражал сожаление, что его назначение состоялось слишком поздно, что исправить несчастья1 уже нельзя. Между тем
Так в тексте.
218
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
«жуть Тарнопольского разгрома черною тучею наползала на все окружающее. Нет слов для описания ужаса роковых дней с 7 по 15 июля. Русские полки бежали от одного вида, от одного слуха о наступлении противника...
На полях, которые нельзя даже назвать полями сражений, Русская армия собственными своими руками попирала и убивала былую славу своих боевых знамен. Сплошной ужас. Несмываемый позор. Историческое преступление без возможности искупления и оправдания».
В атмосфере получаемых донесений, телеграмм, рассказов и впечатлений B.C. Завойко, действуя исключительно по личной инициативе, приготовил телеграмму Временному правительству с требованием о введении смертной казни и прочел ее генералу Корнилову. Генерал Корнилов выслушал ее, но от посылки отказался, предпочтя отдать непосредственно на фронт соответствующие распоряжения. Несколько позже B.C. Завойко прочел эту телеграмму М.М. Филоненко, но тот также отказался поддержать предложение об ее отправке. Телеграмма два дня пролежала в столе, и только тогда, когда ужасы окружающего достигли своего высшего развития, B.C. Завойко был приглашен вечером на третий день в дом главнокомандующего, где совместно с Б.В. Савинковым и М.М. Филоненко была составлена окончательная редакция заготовленной Завойко телеграммы и написаны телеграммы от имени Савинкова и Филоненко. Смертная казнь была введена, и Верховный главнокомандующий полностью поддержал требования генерала Корнилова. Приблизительно в это же время состоялся перевод штаба фронта из Каменец-Подольска в Бердичев. Во время пути B.C. Завойко зашел в отделение Б.В. Савинкова и предложил ему совместную работу во имя «спасения родины». Б.В. Савинков любезно, но вместе с тем и чрезвычайно категорически ответил, что это предложение для него неприемлемо, так как в своей работе он вообще всегда был «одиночкой» и таковым же останется, используя окружающих лишь как орудия для достижения поставленной себе цели. После разговора с Б.В. Савинковым B.C. Завойко имел такой же разговор с М.М. Филоненко. С М.М. Филоненко они обоюдно пришли к совершенно противоположному заключению, чем с Савинковым, и, не связывая себя никакими обязательствами в смысле тактики, политической программы и т.д., дали слово временно поддерживать друг друга, пока будут сознавать, что цель их одна и та же и пути совпадают.
После переезда штаба в Бердичев поражения на фронте продолжались. Когда-то дисциплинированная армия «мудрыми мерами безответственного в полном смысле этого слова правительства» была обращена в темную струю людей, целью своей ставящих сохранение собственных личностей во что бы то ни стало. Поэтому понятно, что вслед за телеграммой о восстановлении смертной казни на имя Временного правительства и Верховного главнокомандующего последовал целый ряд телеграмм о необходимых мероприятиях в области спасения и возрождения армии1. В большинстве случаев эти телеграммы составлялись так: генерал Корнилов давал мысль, идею, а разрабатывались они свидетелем, причем, что касается тона телеграмм, он соответствовал тому, что чувствовалось.
1 Здесь имеются в виду телеграммы генерала Л.Г. Корнилова: министру-председателю Временного правительства о положении на фронте и о применении исключительных мер вплоть до введения смертной казни на театре военных действий от 8 июля 1917г. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 15. Опубл.: Революционное движение в России... С. 408); Временному правительству и Верховному главнокомандующему А.А. Брусилову с требованием введения смертной казни для укрепления дисциплины в армии от 11 июля 1917 г. (См.: Там же. Л. 16-20).
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
219