РОССИЯ. XX ВЕК
ДОКУМЕНТЫ
СЕРИЯ ОСНОВАНА В 1997 ГОДУ
ПОД РЕДАКЦИЕЙ АКАДЕМИКА А.Н.ЯКОВЛЕВА
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:
А.Н. Яковлев (председатель), Г.А. Арбатов, Е.Т. Гайдар, В.П. Козлов, В.А. Мартынов, СВ. Мироненко, В.П. Наумов, Е.М. Примаков, Э.С. Радзинский, А.Н. Сахаров, Г.Н. Севостьянов, Н.Г. Томилина, С.А. Филатов, А.О. Чубарьян, А.А. Яковлев, В.Н. Якушев
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОНД «ДЕМОКРАТИЯ», МОСКВА ИЗДАТЕЛЬСТВО «МАТЕРИК», МОСКВА
РОССИЯ. ХХВЕК
ДОКУМЕНТЫ ДЕЛО ГЕНЕРАЛА
Л.Г. КОРНИЛОВА
Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918 г. В 2-х томах
Том 1
https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_b1lsTVlWQlI5OHM/edit?usp=sharing
Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918 г.
Под редакцией академика РАН Г.Н. Севостьянова
Ответственные составители: O.K. Иванцова, ЮТ. Орлова
Составители: КТ. Ляшенко, ВМ. Хрусталев
МОСКВА 2003
ББК 63.3(2)611 Д29
Международный фонд «Демократия» (Фонд Александра И. Яковлева) выражает признательность Федеральной архивной службе России и Государст-венному архиву Российской Федерации за помощь в подготовке издания
Издается при поддержке Института «Открытое общество» (Фонд Сороса)
Д29 Дело генерала Л.Г. Корнилова.
Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918 г. В 2-х томах. Том 1. Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918т. Сборник документов и материалов.
Под ред. Г.Н. Севостьянова; отв. сост. O.K. Иванцова, Ю.Г. Орлова; сост. К.Г. Ляшенко, В.М. Хрусталев. Рецензенты: З.И. Перегудова, А.Д. Степанский
М: МФД, 2003 - 568с. - (Россия. XX век. Документы). ISBN 5-85646-094-4
Публикуемые документы и материалы позволяют по-новому взглянуть как на само выступление генерала Л.Г. Корнилова, так и на всю политическую жизнь предоктябрьской России 1917 г. Изучение опыта функционирования Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем и его соучастниках раскрывает состояние политической и правовой культуры в переломный для жизни страны период.
ББК 63.3 (2)611
© Международный фонд «Демократия» (Фонд Александра H. Яковлева), 2003
© ОК. Иванцова, К.Г. Ляшенко, Ю.Г. Орлова, Г.Н. Севостьянов, В.М. Хрусталев, ISBN 5-85646-094-4 составление, примечания, аппарат, 2003
ПРЕДИСЛОВИЕ
Июль 1917 г. резко изменил картину политической жизни предоктябрьской России. Неудачное выступление левых 3-5 июля в г. Петрограде позволило Временному правительству перетянуть на себя «политическое одеяло» и покончить с двоевластием. Хотя политическим кредо правительства и его главы министра-председателя А.Ф. Керенского по-прежнему оставался центризм с его лозунгом борьбы «на два фронта», и против правых, и против левых, общее соотношение сил в стране заметно изменилось в пользу правых. Очевидная слабость правительства, его неспособность положить конец «революционной анархии» в тылу и на фронте, военные неудачи, напрямую связанные с внутренней экономической и политической нестабильностью, укрепили позиции правых и увеличили численность сторонников правой идеологии и ее крайности — идеи «сильной власти», осуществляемой военной диктатурой. Усиление правых настроений в российском обществе наглядно продемонстрировало Государственное совещание в Москве 12-15 августа 1917 г., одним из центральных моментов которого стало выступление генерала Лавра Георгиевича Корнилова1.
На политический олимп генерал Корнилов взошел в середине июля, а именно 18 июля, когда указом Временного правительства он был назначен Верховным главнокомандующим Российской армии. Сын простого казака, начавший свой путь солдатом; генерал, бежавший из австрийского плена и пользующийся почти безграничным доверием армии; национальный герой, окруженный ореолом славы, — одним словом, в общественном сознании он более, чем кто-либо другой, подходил на роль военного диктатора. И хотя сам Корнилов никогда публично не заявлял о своей приверженности идее военной диктатуры, на политической арене России он выступил не просто с требованиями военной реформы, но с требованиями, имеющими далеко идущие политические последствия.
За этой позицией на многие десятилетия закрепился термин «корниловщина». Но сам термин был рожден в стане политических врагов Корнилова и позже московского совещания — уже после того, как Корнилов отказался выполнить приказ министра-председателя Временного правительства А. Ф. Керенского о сдаче должности Верховного главнокомандующего и потребовал от Петроградского и Московского военных округов и всех фронтов и армии в целом выполнять непосредственно только его распоряжения. Сегодня можно спорить, что произошло на самом деле — «слава нашла своего героя» или «герой нашел свою славу» — и не оказался ли Корнилов просто заложником общественных ожиданий «спасителя» или игрушкой в руках стоявших за его спиной политических
См.: Государственное совещание. Л., 1930.
6
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ 1
сил, но факт остается фактом: 27 августа 1917 г. Верховный главнокомандующий генерал Л.Г. Корнилов выступил против Временного правительства.
* * *
Еще до своего выступления на московском Государственном совещании Корнилов имел возможность не раз выразить свое несогласие с проводимой Временным правительством политикой как в отношении армии, так и в отношении общества в целом; а главное, с его попустительством той разрушительной работе, что вели на фронте и в тылу советы и их комитеты. В начале июля 1917 г. им были посланы телеграммы на имя Верховного главнокомандующего и министра-председателя с требованием принять срочные меры по реформированию армии1. Некоторые требования чисто политического характера, например требование упорядочения и ограничения деятельности армейских комитетов, содержала телеграмма Корнилова, зачитанная на совещании в Ставке высших чинов Российской армии и ряда министров Временного правительства во главе с министром-председателем 16 июля 1917 г.11 Возглавив Российскую армию, Корнилов уже 19 июля отправил в адрес правительства телеграмму с изложением условий, на которых он согласен выполнять обязанности Верховного главнокомандующего, требуя невмешательства в его оперативные распоряжения и назначения высшего военного состава111. Его первые приказы по армии были направлены на поднятие боеспособности, усиление воинской дисциплины, борьбу с братанием, дезертирством, укрепление военно-полевых судов и упорядочение деятельности армейских комитетов. Именно эти действия обеспечили Корнилову полную поддержку со стороны правого офицерства и их организаций — Союза офицеров армии и флота, Союза Георгиевских кавалеров и Военной лиги™.
3 августа Корниловым и генералом А. С. Лукомским, начальником Штаба Верховного главнокомандующего, была составлена докладная записка, в которой с целью нормализации положения в армии и в тылу выдвигались требования о введении на всей территории России военно-революционных судов с применением смертной казни, о восстановлении дасциплинарной власти военных командиров, о точной регламентации прав и обязанностей комитетов и комиссаров и фактически ограничении их деятельностиv. Того же числа Корнилов с намерением обсудить эту записку на заседании Временного правительства прибыл в Петроград и сделал свое первое заявление в прессе^. Однако эта доклад-
I Телеграммы генерала Л.Г. Корнилова Верховному главнокомандующему от 8 и 11 июля 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 15, 16.
II Телеграмму генерала Л.Г. Корнилова от 14 июля 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 21-24. См. также: Протокол совещания в Ставке министра-председателя А.Ф. Керенского, ряда министров Временного правительства и генералитета в Ставке Верховного главнокомандующего 16 июля 1917 г. Там же. Д. 39. Л. 1-62.
III Телеграмму генерала Л.Г. Корнилова А.Ф. Керенскому от 19 июля 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 25.
17 См.: Телеграмма конференции Союза Георгиевских кавалеров министру-председателю А.Ф. Керенскому от 9 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 77. Л. 1.); Письмо президиума Отделения Союза офицеров армии и флота при 318-м пехотном Волховском полку в Главный комитет Союза офицеров от 8 августа 1917 г. (Там же. Д. 40. Л. 52-53).
v См.: Доклад генерала Л.Г. Корнилова // Речь. 6 августа 1917 г. С. 4.
VI См.: Заявление Верховного главнокомандующего // Русские ведомости. 4 августа 1917 г. С. 4.
ПРЕДИСЛОВИЕ
7
ная записка Верховного главнокомандующего не была рассмотрена на заседании Временного правительства: по просьбе управляющего Военным и морским министерством Б.В. Савинкова Корнилов не вынес ее на обсуждение, надеясь на дальнейшую доработку совместно с военным ведомством.
9 августа Верховный главнокомандующий вновь посетил Петроград, куда был вызван для участия в заседании Временного правительства Савинковым. Корнилов рассчитывал в этот раз получить окончательное согласие правительства на предлагаемые им реформы, так как к этому моменту военное ведомство при непосредственном участии Савинкова и комиссара Временного правительства при Штабе Верховного главнокомандующего М.М. Филоненко закончило работу над докладной запиской, развивающей ранее составленную Верховным главнокомандующим с добавлением в нее пункта о милитаризации железных дорог и военной промышленности1. Однако Корнилов был вызван в Петроград без ведома и согласия министра-председателя. Последний не был предварительно ознакомлен с подготовленным проектом военных реформ, поэтому счел себя оскорбленным и не вынес вопрос на пленарное заседание Временного правительства. В результате под давлением кадета Ф.Ф. Кокошкина докладная записка обсуждалась лишь на частном совещании членов Временного правительства 10 августа 1917 г.
Корнилов получил принципиальное согласие с предлагаемыми реформами, за исключением вновь добавленного пункта о милитаризации военной промышленности и железных дорог. Ему было заявлено, что отныне реализация преобразований — это вопрос темпов бюрократической работы. Но для их введения требовалось прежде всего законодательное утверждение на заседании Временного правительства. Однако Керенский, опасаясь роста влияния Верховного главнокомандующего, не торопился выносить вопрос на заседание правительства. Кроме того, после 10 августа резко ухудшились отношения министра-председателя и Савинкова: последний был вынужден подать в отставку, но она не была принята, и по крайней мере внешне их конфликт был исчерпан.
Резко ухудшились и отношения Керенского с Корниловым. Верховный главнокомандующий подавал к этому немало поводов. Так, 9 августа в Петроград Верховный главнокомандующий явился в сопровождении военного отряда с пулеметами. Его приезд на московское Государственное совещание был обставлен так, что это не могло не вызвать раздражения со стороны главы правительства. Следовательно, не было ничего неожиданного в том, что во время Государственного совещания Корнилов получил от министра-председателя уведомление о запрещении ему выступать с критикой общей политики Временного правительства. Сочтя это личным оскорблением, Верховный главнокомандующий в своей речи все же не ограничился рассмотрением положения на фронте.
На Государственном совещании программа Корнилова встретила если не полное одобрение, то по крайней мере сочувствие. В унисон с Верховным главнокомандующим выступили высшие чины Российской армии — генерал М.В. Алексеев и генерал А.М. Каледин11. Но еще до Государственного совещания в поддержку Корнилова и его программы выступили делегаты проходившего 8-9 августа также в Москве Совещания общественных деятелей. Последнее было созвано по инициативе кадетской партии и в своей политической резолюции практически полностью солидаризировалось с заявленной Верховным
I См.: Последние известия // Речь. 11 августа 1917 г. С. 3.; К отставке Б.В. Савинкова // Там же. 12 августа 1917 г. С. 4.
II См.: Государственное совещание. Л., 1930.
8
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ 1
главнокомандующим обеспокоенностью политической и экономической анархией внутри страны и неспособностью правительства переломить ситуацию к лучшему. Отдельным предметом обсуждения на Совещании стала программа Корнилова1. И хотя депутаты не решились принять военную резолюцию, а некоторые из предлагаемых Корниловым мер показались им слишком радикальными, в адрес Верховного главнокомандующего была послана приветственная телеграмма за подписью председателя Совета Совещания М.В. Родзянко с выражением поддержки", что, несомненно, свидетельствовало о растущем признании Корнилова со стороны крупнейшей политической силы страны — кадетов.
После Государственного совещания политическая активность Верховного главнокомандующего стала очевидной для всех. Правая пресса начала внимательно следить за каждым его заявлением и шагом. В ответ в левой печати развернулась откровенная травля Корнилова. Это, а также активно курсирующие слухи о готовящемся отстранении Корнилова от должности Верховного главнокомандующего подтолкнули Главный комитет Союза офицеров армии и флота, а также Союз георгиевских кавалеров начать широкомасштабную кампанию в его защиту. В адрес Временного правительства и главных комитетов офицерских организаций поступили десятки писем с резолюциями офицерских и солдатских собраний в поддержку Корнилова111. В результате прокатившейся по всей армии волны протеста против травли Верховного главнокомандующего его позиции значительно укрепились.
Это ускорило ведущиеся с начала августа переговоры с Временным правительством, посредническую роль в которых взяли на себя Филоненко и Савинков, специально для этого прибывший в Могилев 23 августа. 23, 24 и 25 августа в Ставке велись активные переговоры между Корниловым, Лукомским и генералом И.П. Романовским, с одной стороны, и представлявшими Временное правительство Савинковым и Филоненко, с другой стороны. Причем речь шла уже не столько о согласовании необходимых военных реформ, принципиальное одобрение которых Корнилов получил 10 августа, сколько об образовании нового коалиционного правительства и о стягивании к столице воинских частей.
Такому изменению характера переговоров во многом способствовали появившиеся сведения о намеченном на конец августа выступлении в Петрограде большевиков, которое после событий 3-5 июля уже не казалось нереальным. Правительство, давая согласие на проведение требуемых Ставкой реформ, справедливо опасалось выступления со стороны Советов. Поэтому, прибыв в Ставку, Савинков от лица правительства потребовал выделить войска для посылки в Петроград. Со своей стороны правительство давало согласие уже не только на
I См.: Московское совещание общественных деятелей // Русские ведомости. 9 августа 1917 г. С. 5; Московское общественное совещание // Там же. 10 августа 1917 г. С. 4; Там же. 11 августа 1917 г. С. 6.
II Телеграмму председателя Совета московского Совещания общественных деятелей М.В. Родзянко генералу Л.Г. Корнилову от 9 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 32.
III См.: Резолюция экстренного заседания Совета Союза казачьих войск // Русские ведомости, № 182, 10 августа 1917 г. С. 4; Письмо офицеров 271-го пехотного запасного полка в Главный комитет Союза офицеров армии и флота (не ранее 14 августа 1917 г.). (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 77. Л. 1); Телеграмма армейского комитета 6-й армии в Петроградский городской ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов от 15 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 78. Д. 102. Л. 45-46).
ПРЕДИСЛОВИЕ
9
предлагаемые Корниловым армейские реформы, но и на подчинение Петроградского военного округа непосредственно Верховному главнокомандующему.
Согласно составленному по результатам переговоров «Протоколу пребывания управляющего военным министерством Б.В. Савинкова в Могилеве 24-25 августа 1917 года»1, предварительная договоренность была достигнута практически по всем направлениям. Единственный вопрос, по которому не было достигнуто соглашение, заключался в том, будет ли сам город Петроград находиться в подчинении у Верховного главнокомандующего. В соответствии со Сводом законов Российской империи все гражданские власти в местностях, объявленных находящимися на военном положении, подчинялись военным властям11. Следовательно, если речь шла о столице, то и само правительство должно было бы подчиниться Верховному главнокомандующему, что, понятно, не могло не вызвать возражений со стороны этого правительства, и без того неуверенно себя чувствовавшего перед лицом такой политической силы, как армия. Со своей же стороны Корнилов продолжал настаивать только на такой формулировке, ведь именно ему и его войскам пришлось действовать в самом Петрограде в случае выступления большевиков. И хотя на предварительных переговорах было достигнуто компромиссное соглашение, в соответствии с которым на военном положении объявлялся Петроградский военный округ без самого Петрограда, именно этот вопрос оказался «провисшим» в договоренности Ставки и Временного правительства: одна из сторон решила, что подчинение Петрограда — вопрос времени, другая же надеялась на то, что к этому вопросу больше не придется возвращаться. Наконец после всех предварительных переговоров было решено, что как только к столице стянутся воинские силы, о чем Корнилов сообщит телеграммой, будет объявлено военное положение.
Однако в ответ на условленную телеграмму Корнилов 27 августа получил приказ за подписью Керенского сдать должность Лукомскому111.
Что же произошло накануне решающего дня, а именно 26 августа? Фактическая сторона событий такова, что бывший обер-прокурор Святейшего Синода В.Н. Львов, принявший 25 августа участие в завершающей стадии переговоров в Ставке, на следующий день был принят министром-председателем и беседовал с ним. После этого Керенский немедленно связался со Ставкой и в разговоре от своего имени и от имени не присутствовавшего Львова попросил подтвердить требования, переданные Львовым, но не уточнил, какие. Верховный главнокомандующий подтвердил только то, что ждет министра-председателя и Савинкова в Ставке 27 августа™. Далее интерпретации событий, данные министром-председателем и Верховным главнокомандующим, расходятся.
I Протокол пребывания управляющего военным министерством Б.В. Савинкова в Могилеве 24-25 августа 1917 года, касающийся разговоров Верховного главнокомандующего генерала Л.Г.Корнилова с ним и другими лицами, от 25 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. JL 34-36, 36 об. (Опубл.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. (Корниловщина). М., 1924. С. 206-208). (См. приложение № 1— т. 2).
II См.: Правила о местностях, объявляемых состоящими на военном положении // Свод законов Российской империи. Т. 2. СПб., 1892. С. 254-259.
III См.: Телеграмма министра-председателя А.Ф. Керенского Верховному главнокомандующему генералу Л.Г.Корнилову от 26 августа 1917г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д.27. Л. 14).
17 Запись разговора по прямому проводу министра-председателя А.Ф. Керенского с Верховным главнокомандующим Л.Г. Корниловым от 26 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 40-41.
10
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Согласно версии Керенского, изложенной в опубликованном 27 августа «сообщении» министра-председателя о мятеже генерала Корнилова, Львов устно передал ему ультимативные требования Корнилова, суть которых заключалась в том, что вся полнота государственной власти должна быть передана Верховному главнокомандующему1. По версии же Корнилова, сообщение министра-председателя о якобы имевшем место ультиматуме является «ложью». В своей телеграмме, отправленной «по линии железных дорог начальствующим лицам и другим комитетам» 27 августа, Верховный главнокомандующий заявил, что не посылал Львова и тем более не требовал передачи власти11. Корнилов признавал, что действительно имел разговор со Львовым, однако в ответ на переданные им от имени министра-председателя предложения по реформированию правительства он позволил себе только высказать свою точку зрения.
Далее события развивались с катастрофической быстротой. В ночь с 26-го на 27-е и в ночь с 27-го на 28 августа состоялись экстренные заседания Временного правительства, на которых Керенский, показывая запись разговора по прямому проводу с Корниловым и ссылаясь на слова Львова, потребовал преобразования правительственного кабинета, а для себя особых полномочий для борьбы с мятежом Верховного главнокомандующего. Несмотря на то, что некоторые из присутствовавших министров убеждали Керенского в необходимости мирно уладить конфликт, министр-председатель не согласился. В ответ на это кадетские министры Ф.Ф. Кокошкин, А.В. Карташев, С.Ф. Ольденбург и П.П. Юренев заявили о своей отставке, причем первый из них обвинил министра-председателя в диктаторстве. Тем не менее 28 августа вышел Указ Временного правительства об отстранении Корнилова от должности и предании суду за мятеж111.
В ответ на это Корнилов издал свое «Обращение к народу», где подробно описал разногласия с Временным правительством, опять назвав заявление о заговоре Ставки ложьюIV. Отказавшись сдать должность и решив воспользоваться стянутыми к столице войсками, Корнилов издал несколько приказов по армии с требованием подчиняться только его распоряжениями Город Могилев (Ставка Верховного главнокомандующего) был объявлен на военном положении^.
I Сообщение министра-председателя А.Ф. Керенского о выступлении генерала Л.Г. Корнилова от 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 1. Л. 1, 1 об. (Опубл.: Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа. М., 1959. С. 445).
II Телеграмму генерала Л.Г. Корнилова от 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 38.
III Указ Временного правительства Правительствующему Сенату от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 120. Л. 178.
17 «Обращение к народу» Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 77. Л. 48. (Опубл.: Корниловские дни. Бюллетени временного военного комитета при ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов. Пг., 1917 г. С. 105-106).
v См.: Приказ Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова № 897 от 28 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 42); Приказ Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова № 900 от 29 августа 1917 г. (Там же. Л. 109). (См. приложения № 5, 6 - т. 2).
VI См.: Постановление коменданта города Могилева полковника Квашнина-Самарина от 28 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 44).
ПРЕДИСЛОВИЕ
11
Попытка примирения Временного правительства и Корнилова, осуществленная 27 августа посредством переговоров по прямому проводу Савинковым, Филоненко и одним из лидеров кадетов В.А. Маклаковым, закончилась неудачей1. Вряд ли это могло быть иначе: посредники действовали на свой страх и риск, а сам Керенский себя никак не проявил. Что касается Корнилова, то со своей стороны он через Лукомского и назначенного нового начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева выдвинул ряд условий, на которых он был согласен в целях ликвидации конфликта сдать должность Верховного главнокомандующего".
Однако примирение не состоялось, как, впрочем, не состоялось и реальное военное столкновение. Армейский корпус, двинутый, по версии Корнилова, для защиты Петрограда и правительства от большевиков, а по версии самого правительства, для его свержения, не продвинулся дальше ст. Вырицы и Луги. Его командующий, генерал AM. Крымов, остановивший свои части после получения сообщения о конфликте Верховного главнокомандующего и Временного правительства, был вызван 31 августа на прием к министру-председателю в Зимний дворец и после встречи застрелился. Это была единственная жертва «мятежа».
29 августа постановлением Временного правительства за подписью министра-председателя и министра юстиции АС. Зарудного была создана Чрезвычайная комиссия для расследования дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Последствия выступления — арест Корнилова и его соучастников и расследование обстоятельств мятежа — это уже история самой комиссии и ее деятельности.
Вне сомнения, 26 и 27 августа стали пограничными датами во взаимоотношениях Временного правительства и Верховного главнокомандующего, уничтожившими результаты всех прежде достигнутых договоренностей и опрокинувшими все надежды на реформирование как армейского, так и в целом политического строя страны.
Однако конфликт Корнилова и Временного правительства возник не в одночасье и не 27 августа. Не стоит преувеличивать и роль в этом конфликте Львова, хотя его поведение 26 августа даже пресса, отслеживавшая события, характеризовала как «туманное» или «путаное». Конфликт Верховного главнокомандующего и Временного правительства к концу августа уже имел затяжной характер. Слухи о готовящемся смещении Корнилова, упорно курсировавшие в обществе в середине августа, не были случайными. Но если раньше весь конфликт ограничивался телеграммами с ультиматумами, докладными записками и, в конечном счете, разрешался за столом переговоров, то 27 августа Верховный главнокомандующий и Временное правительство в лице министра-председателя и тех министров, которые его поддержали, открыто встали друг против друга, предоставив остальным решать, с кем же они.
Сам факт выступления генерала Корнилова не вызывает сомнений. Однако остается неясным, а существовал ли вообще заранее спланированный и подго-
I См.: Запись разговора по прямому проводу генерала Л.Г. Корнилова с управляющим Военным министерством Б.В. Савинковым и В А Маклаковым от 27 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 45. Л. 2-4 об.) (См. приложение № 2 —т. 2).
II См.: Телеграмма генерала А.С. Лукомского министру-председателю А.Ф. Керенскому от 30 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 1. Д. 60. Л. 138); Запись разговора по прямому проводу генерала Л.Г. Корнилова с начальником Штаба Верховного главнокомандующего генералом М.В. Алексеевым от 31 августа 1917 г. (Там же. Л. 140—148).
12
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
товленный «контрреволюционный заговор» Ставки с целью свержения Временного правительства? Не являлся ли Корнилов зачинщиком воображаемого, но многими ожидаемого «контрреволюционного» заговора, иначе говоря, игрушкой в чужих руках? Причем эти ожидания могли исходить как от его потенциальных союзников — армейской верхушки и в целом правых сил, так и от его врагов, не в последнюю очередь заинтересованных в его якобы «мятеже», рассчитывая таким образом нанести удар по всем «контрреволюционно» настроенным силам. Возможно ли, что случившееся является результатом ряда «недоразумений», главное из которых — Львов? Или же имело место прямое «предательство» накануне уже готового соглашения, когда одна из сторон, Керенский, в свое время снискавший титул «политической проститутки», просто воспользовалась первым попавшимся поводом, а именно заявлением Львова, для того, чтобы уничтожить ранее достигнутые соглашения, а заодно и другую сторону? Именно эти вопросы и стали своеобразным «камнем преткновения» в отечественной и зарубежной исторической науке.
* * *
История корниловского выступления изучалась отечественной и зарубежной исторической наукой на достаточно широкой источниковой базе. Событиям, предшествующим выступлению, самому выступлению и его последствиям было посвящено немало статей, отдельных монографий, документальных публикаций и мемуаров. Хотя их авторы и обращались к одним и тем же источникам, содержащиеся в исследованиях трактовки различны и подчас диаметрально противоположны. Одним из источников по истории корниловского выступления являлись материалы Чрезвычайной комиссии, созданной Временным правительством для расследования дела о бывшем Верховном главнокомандующем и его соучастниках.
Первыми свое мнение о произошедших событиях высказали их непосредственные участники. Одним из них невольно оказался сам Корнилов. В деятельности правительственной Чрезвычайной комиссии произошла «утечка» служебной информации, и часть материалов следствия появилась в печати еще до его окончания. Публикацию фрагментов показаний Корнилова комиссии предпринял 2 октября 1917 г. в газете «Общее дело» известный своими разоблачениями публицист В.Л. Бурцев1. И хотя по распоряжению министра-председателя газета была тотчас закрыта, перепечатки следственного материала появились практически во всех крупных столичных газетах11. Показания Корнилова, излагавшего свою точку зрения на произошедшее, снабженные соответствующими сочувственными комментариями редактора, несомненно, повлияли на общественное мнение, прежде категорично возлагавшего вину только на бывшего Верховного главнокомандующего. Кроме того, эта публикация впервые сделала доступным один из источников по истории корниловского выступления, к которому впоследствии будут неоднократно обращаться исследователи.
Первая подробная работа о корниловском выступлении появилась в начале 1918 г. Ее автор — Керенский — опубликовал стенограмму своего допроса Чрезвычайной комиссией по делу Корнилова от 8 октября 1917 г.1" Эта работа непосредственного участника и виновника событий — уже сама по себе важный
См.: Общее дело. 2 октября 1917 г. С. 2.
См.: Новая жизнь. 3 октября 1917 г. С. 2.; Русская воля. 3 октября 1917 г. С. 2. См.: Керенский А.Ф. Дело Корнилова. Екатеринослав, 1918.
ПРЕДИСЛОВИЕ
13
источник по истории корниловского выступления. Кроме того, она ввела в научный оборот другой важный документ корниловского выступления из материалов следственной комиссии. Однако ценность работы умаляют более поздние исправления и прямые разночтения по сравнению с первоначальным текстом стенограммы допроса, наличие которых не скрывал и сам Керенский, а также явная политическая ангажированность автора. Политические цели публикации ясно просматриваются в той оценке, которые были в ней даны происшедшему. С точки зрения бывшего министра-председателя, имел место хорошо продуманный и заранее спланированный заговор, причем заговор не только против Временного правительства и лично министра-председателя, а заговор против революции и ее достижений, иначе говоря, «контрреволюционный заговор».
Иной интерпретации придерживался другой активный участник событий, Савинков, представлявший в конфликте Керенский — Корнилов посредническую сторону. В 1919 г. уже в Париже вышла его работа «К делу Корнилова», в которой события, предшествовавшие выступлению, рассматривались как ряд «недоразумений», в конечном счете приведших к открытому противостоянию. Главное же «недоразумение», с точки зрения Савинкова, — это Львов. В своих более поздних воспоминаниях решающую роль в разрастании «взаимного непонимания» между Керенским и Корниловым Савинков отводил именно бывшему обер-прокурору Синода, выгораживая тем самым себя и свою посредническую деятельность. Причем свои доводы автор аргументировал личным участием в событиях и ссылками на «Протокол» своего пребывания в Ставке 24-25 августа. Более поздние материалы следствия по делу Корнилова были ему недоступны1.
И, наконец, отличную картину происходящего дал генерал А.И. Деникин, другой участник событий, действовавший на стороне Корнилова и пострадавший вместе с ним. Его «Очерки русской смуты» фактически повторяли ту же точку зрения, что значительно раньше в прессе открыто высказал генерал М.В. Алексеев, назначенный после выступления Корнилова начальником Штаба Верховного главнокомандующего и позже ушедший с этой должности ввиду несогласия с ходом следствия по этому делу и конкретно с позицией, занятой новым Верховным главнокомандующим — Керенским. Еще в сентябре — ноябре 1917 г. Алексеев попытался привлечь внимание сначала лидера кадетов П.Н. Милюкова в частном письме, а после его публикации в газете «Новое время» и внимание общественности. Как непосредственный свидетель событий, генерал авторитетно заявил, что «заговора генералов» не было, напротив, имело место прямое «предательство» со стороны Керенского уже достигнутой договоренности11. Деникин не менее категоричен в своих оценках. С его точки зрения, Корнилов был поставлен в безвыходное положение отказом министра-председателя от ранее достигнутой договоренности, а потому всю ответственность за произошедшее несет «политическая проститутка» Керенский, в последний момент испугавшийся союза с Корниловым и сделавший ставку на левых111. С Алексеевым и Деникиным солидаризировался другой соратник Корнилова, генерал Лукомский.. В вышедших в эмиграции воспоминаниях он подробно рассматривал конкретные
1 См.: Савинков Б.В. К делу Корнилова. Париж, 1919.; Его же. Генерал Корнилов (Из воспоминаний) // Былое. № 3 (31). Берлин, 1925.
п См.: Письмо генерала М.В. Алексеева П.Н. Милюкову от 12 сентября 1917 г. // Владимирова В. Революция 1917 г. Т. ГУ. Август — сентябрь. Л., 1924. С. 377-380.
111 См.: Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 1. Вып. 1. Париж, 1921.; Его же. То же. Т. 2. Париж, 1922.
14
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
события августа — сентября 1917 г., ссылаясь на свое личное участие в них, и повторял уже известную нам точку зрения1. Подчеркнем, что и Алексеев, и Деникин, и Лукомский неоднократно ссылались на Чрезвычайную комиссию, однако собранные следствием материалы по делу Корнилова им были недоступны.
Таким образом, в работах основных участников событий явно обозначаются три различных подхода к истории корниловского выступления. Вышедшие в эпоху Гражданской войны исследования других авторов, в которых так или иначе затрагивались эти события, посвящены личности самого Корнилова и воспроизводят одну из этих точек зрения". Названные точки зрения — Керенского («контрреволюционный заговор»), Савинкова («недоразумение»), Алексеева — Деникина — Лукомского («предательство Керенского»), а также их комбинации — практически полностью исчерпывают собой все разнообразие мнений о корни-ловском выступлении, высказанных впоследствии как в отечественной, так и в зарубежной историографии. -
Одним из первых в советской историографии серьезных исследований корниловского выступления стала работа В. Владимировой «Контрреволюция в 1917 г. (Корниловщина)»"1. Несомненным достоинством монографии был анализ конкретных событий августа — сентября 1917 г., а также использование большого числа документов, в том числе и архивных материалов, часть которых была помещена в обширном «Приложении». Обилие цитат из архивных фондов отличает и работу другого автора, военного историка Е.И. Мартынова, бывшего царского генерала, в подчинении которого одно время находился Корнилов17. Обращает на себя внимание использование этими авторами материала правительственной Чрезвычайной комиссии, а именно стенограмм допросов Керенского и Корнилова, а также «Протокола» пребывания Савинкова в Ставке 24—25 августа 1917 г.
В целом построение анализа на относительно широкой источниковой базе являлось отличительной чертой отечественной историографии первых лет советской власти, когда еще не сложились запреты и ограничения на цитирование и использование, в том числе и ставших впоследствии секретными, архивных фондов. Так, в 1928 г. появился первый мемуарный сборник по истории корниловского выступления, составленный на основе белоэмигрантских изданий7. А еще раньше, в 1924 г., вышел и первый документальный сборник, составленный той же Владимировой на основе сообщений печати, мемуаров и архивных источников: «Революция 1917 года. (Хроника событий: Август — сентябрь)»71. Если помещенные в этом сборнике материалы официального следствия по делу Корнилова уже были известны по прежним публикациям, то новым стало использование документов ВЦИК и других советских органов.
Определенную широту источниковой базы можно считать достоинством исследовательской литературы, вышедшей в 1920-1930-х гг. и посвященной кор-
I См.: Лукомский А. С. Воспоминания. Т. 1. Берлин, 1922.
II Например, см.: Туземцев Н. Генерал Л.Г.Корнилов. Ростов-на-Дону, 1919; Пронин В. Генерал Л.Г. Корнилов. Ростов-на-Дону, 1919; Каржанский Н. Верховные главнокомандующие России. 1914-1917 гг. // Пережитое. Кн. 1. М., 1918.; Верхоеский А.И. Россия на Голгофе: Из походного дневника. 1914-1918 гг. Пг., 1918.; Шкловский В. Революция и фронт. Прага, 1921.; ШингаревИ. Как это было. М., 1918.
III См.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. (Корниловщина). Л., 1924. 17 См.: Мартынов Е.И. Корнилов: попытка военного переворота. Л., 1928.
v См.: Мятеж Корнилова: Из белых мемуаров. Л., 1928.
71 См.: Владимирова В. Революция 1917 года. (Хроника событий: август — сентябрь). Т. IV. Л., 1924.
ПРЕДИСЛОВИЕ
15
ниловскому выступлению. В то же время именно в этих первых работах выработались штампы советской историографии, согласно которым Корнилов представал как заговорщик и контрреволюционер, стремящийся к установлению военной диктатуры, ставленник промышленной буржуазии, солидаризирующийся с правыми кадетами и монархистами. Строгая научная методология анализа исторических фактов подменялась их идеологической интерпретацией. Понятно, что такая изначальная ангажированность не могла не сказаться и на приоритетах исследований. Основной акцент историками был сделан на выявление «классовой сущности корниловщины» и обосновании решающей роли большевиков в подавлении контрреволюционного мятежа. Активное привлечение к исследованию документов ВЦИК и других советских органов служило именно этой цели. Все это характерно как для работ Владимировой и Мартынова, так и для ряда других популярных изданий того периода1. В результате к моменту выхода в 1938 г. в свет многотомной «Истории Гражданской войны в СССР», где выступлению Корнилова были специально посвящены три главы первого тома, советская историография подошла с готовым набором идеологически обусловленных штампов11.
После некоторого перерыва в 1940-1950-е гг., когда в отечественной историографии возобладало мнение, что история контрреволюции не заслуживает внимания, к корниловскому выступлению обратились только в самом конце 1950-х годов. В 1960-е — начале 1980-х гг. вышел целый ряд как специальных работ111, так и общих, в которых эта тема так или иначе затрагиваласьw.
К крупным работам по истории корниловского выступления, вышедшим в этот период, можно отнести монографии М.И. Капустина «Заговор генералов: Из истории корниловщины и ее разгрома» и И.Я. Иванова «Контрреволюция в России в 1917 г. и ее разгром»v. Исследования этих историков отличались детальной разработкой отдельных моментов выступления. Однако они являлись продолжением установившейся ранее и идеологически обусловленной трактовки корниловского выступления. Практически не расширяли они и круг используемых источников. Монографии были написаны по материалам партийных архивов, воспоминаниям деятелей революции и лишь незначительно вовлекали в круг использованных источников материалы официального следствия. В последнем случае авторы ограничились цитированием фрагментов отдельных и известных по ранним публикациям документов, главным образом протоколов допросов, с целью подтверждения своих выводов о «контрреволюционной сущности
I См.: Эдейман Р., Мелихов В. Армия в 1917 г. М. —Л., 1927; Чадаева О.Н. Корниловщина. М.; Л., 1930.
II См.: История Гражданской войны в СССР. Т. 1. М., 1938. Гл. 9, 14, 15.
III См.: Бромберг Л., Якушев И. Большевики — организаторы разгрома корниловщины. М., 1957; Галкин В.А. Разгром корниловщины. М., 1959; Грунт А.Я. Заговор обреченных. (Разгром корниловщины). М, 1962; Лаверычев В.Я. Русские монополисты и заговор Корнилова // Вопросы истории. 1964. № 4; Иванов И.Я. Корниловщина и ее разгром (Из истории борьбы с контрреволюцией в России в 1917 г.). Л., 1965.
N Минц ИИ. История Великого Октября. Т. 2. М., 1978.; Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982; Ее же. Кадетская партия в период Первой мировой войны и Февральской революции. М., 1988; Кувшинов В.А. Разоблачение партией большевиков идеологии и тактики кадетов. (Февраль — октябрь 1917 г.) М.; 1982; Старцев В.И. Крах керенщины. Л., 1982.
v См.: Капустин М.И. Заговор генералов: Из истории корниловщины и ее разгрома. М., 1968; Иванов И.Я. Контрреволюция в России в 1917 году и ее разгром. М., 1977.
16
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
корниловщины» и обоснования концепции неизбежности свершения социалистической революции.
Фразы, вынесенные в заглавия вышедших в этот период работ, наглядно показывают, что по сравнению с предшествующим периодом в советской историографии в 1960-1980-е гг. тематический спектр исследований истории корниловского выступления заметно сузился. Преимущественно историков интересовало не выяснение хода событий августа — сентября 1917 г., т.е. не само выступление, контрреволюционный и заговорщический характер которого не ставился под сомнение, а его «разгром». Причем под «разгромом» понималась не деятельность Временного правительства, «двурушничество» и «несостоятельность» которого разоблачались, а деятельность Советов и партии большевиков. Поэтому основное внимание исследователей было приковано к участию в подавлении корниловского мятежа советских органов, главным образом Бюро Военного отдела ВЦИК и местных солдатских комитетов. Если принять это во внимание, становится понятным, почему правительственные учреждения, созданные специально для расследования дела Корнилова, не оказались в центре внимания историков.
Утвердившиеся приоритеты в исследовании задавали и источниковую базу. В исторической литературе в этот период традиционно использовались сообщения левой печати и мемуарная литература. Круг последней в этой период даже несколько расширился, доказательством чего служит издание воспоминаний генералов А.А. Брусилова и А.И. Верховского1. Однако преимущественно к исследованию привлекались воззвания и листовки ВЦИК, местных советских органов, резолюции армейских комитетов, бюллетени Временного военного комитета при ВЦИК солдатских и рабочих депутатов, протоколы заседания Бюро Военного отдела ВЦИК, материалы РСДРП(б). В этом смысле показателен ряд сборников по истории революционного движения в русской армии в 1917 г., составленных по материалам военных архивов. Документы, собранные правительственной Чрезвычайной комиссией, к исследованию привлекались, однако в незначительном объеме и выборочно. Доказательством этого служит документальный сборник «Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа»11.
Появление в 1959 г. в серии «Великая Октябрьская социалистическая революция» специального тома, посвященного истории корниловского выступления, стало событием в отечественной историографии. В сборнике движение Корнилова хронологически и тематически прослеживается на основе документов бывших архивов ЦГАОР (ныне — ГА РФ), ЦГВИА (ныне — РГВИА), ЦГАВМФ (ныне - РГА ВМФ), ЦПАИМЛ (ныне - РГАСПИ). Однако, несмотря на несомненную ценность этого академического издания, сосредоточенность его составителей на показе главенствующей роли большевиков при подавлении мятежа заметно сузила возможную источниковую базу. Большую часть сборника составили документы советских и партийных органов, их воззвания, листовки, протоколы заседаний. Документы правительственной Чрезвычайной комиссии были представлены незначительным объемом и главным образом для доказательства «контрреволюционного» характера деятельности генерала Корнилова и его окружения.
I См.: Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 1983; Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959.
II См.: Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа / Под. ред. ДАЧугаева. М., 1959.
ПРЕДИСЛОВИЕ
17
Таким образом, в период с конца 1950-х до начала 1980-х гг. окончательно сложилась официальная точка зрения советской историографии на корнилов-ское выступление и его место в политической истории России, а также методология его анализа. Версия советских историков — Корнилов мятежник и контрреволюционер. Фактически соглашаясь в этой оценке с мнением Керенского, аргументацию в ее пользу советская историография черпала не из работ бывшего министра-председателя, а из политических агиток советов времен подавления корниловского выступления. Из левой прессы августа — сентября 1917 г. историками был заимствован сам термин — «корниловщина». А ленинские оценки классовой сущности выступления Корнилова определили методологию анализа1. В этот период в советской историографии окончательно утвердились и основные направления изучения истории корниловского выступления, ставшие приоритетными, согласно которым рассмотрение конкретных событий шло с точки зрения альтернативы «Корнилов или Ленин» и доказательства того факта, что у России в сентябре — октябре 1917 г. был выбор только между корни-ловской военной диктатурой или же социалистической революцией большевиков. Поставленная цель достигалась в худшем случае пустой декларацией, в лучшем — обильным цитированием документов из архивных фондов советских и партийных органов. Следовательно, приоритеты в исследовании заметно сужали возможную источниковую базу. Материалы правительственной следственной комиссии к исследованию привлекались в незначительном объеме.
Не случайно поэтому в работах по истории корниловского выступления, вышедших с конца 1980-х и до начала 1990-х гг., наметился пересмотр приоритетных направлений исследования и, как следствие, расширение источниковой базы.
В этом смысле показательно появление в этот период ряда работ, посвященных анализу феномена контрреволюции. В частности, исследование В.Д. Поликарпова «Военная контрреволюция в России. 1905—1917 гг.» было посвящено рассмотрению военной, в том числе и «корниловской контрреволюции» как таковой, т.е. как самостоятельного социального и политического явления, имеющего свою логику возникновения и затухания, свою социальную базу и лозунги". Однако методология анализа в данной работе по-прежнему базировалась на ленинских замечаниях, что не позволило ее автору отойти от традиционной точки зрения советской историографии о классовой сущности «корниловщины». Феномену корниловского движения была посвящена и статья А.С. Сенина «Корниловская альтернатива»111. Однако эта работа также оказалась несвободной от многих штампов советской историографии, хотя в ней и была предпринята попытка более широко и без идеологической предвзятости взглянуть на корниловское выступление. В частности, выступление Корнилова рассматривалось в ней с точки зрения традиционной альтернативы «Корнилов или Ленин».
В целом работы этого периода иллюстрируют общее состояние отечественной исторической науки в первые постперестроечные годы, представляя собой странное сочетание «нового взгляда» и традиционных историографических штампов. Из работ о корниловском выступлении, вышедших в последнее время, наиболее содержательными, с точки зрения ломки традиционных штампов отече-
I См.: Ленин В.И. О компромиссах // Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 34. С. 135-136.
II См.: Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России. 1905-1917 гг. М, 1990.
III См.: Сенин А. С. Корниловская альтернатива // Историки отвечают на вопросы. Вып. 2.: Сборник / Сост. В.Д. Поликарпов, М., 1990.
18
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
ственной историографии, представляются труды Г.З. Иоффе1. Автор справедливо отметил, что в советской историографии предпочитали смотреть на все связанное с феноменом контрреволюции только глазами революционного лагеря, что не позволяло представить себе картину во всей ее полноте. Не случайно поэтому в работах Иоффе, как никогда ранее в отечественной историографии, большое внимание было уделено принятым правительством мерам по подавлению выступления, в частности помещены основные сведения о создании и первых шагах правительственной Чрезвычайной комиссии. Пытаясь пересмотреть место корниловского выступления в политической истории России, автор утверждал, что для этого прежде всего необходимо поменять традиционные приоритеты в исследовании и сместить акцент с анализа разгрома выступления на анализ самого выступления. Отсюда характерная черта работ Иоффе — использование широкой документальной базы для исследования. В частности, к анализу им были привлечены документальные материалы из числа собранных правительственной Чрезвычайной комиссией. Возможно, именно изменение приоритетов исследования и значительное расширение источниковой базы позволило ему отойти от устоявшегося в советской историографии мнения о корниловском выступлении как о заранее спланированном и подготовленном контрреволюционном заговоре, направленном на свержение Временного правительства и ликвидацию достижений революционной демократии. Возвращаясь к вопросу, а существовал ли вообще заранее спланированный и подготовленный контрреволюционный заговор и не было ли случившееся результатом ряда недоразумений или же прямого предательства, автор не дает на него уже столь категоричного ответа: «В корниловском выступлении сказались и "недоразумения", и подозрительность, и вероломство Керенского, и другие "субъективные факторы". Но все это могло проявиться только при наличии реальных контрреволюционных замыслов, которые вынашивались в тех кругах, где ненавидели революцию, демократию и саму "керенщину"»11.
В последние десятилетия в отечественной исторической науке произошло смещение акцентов анализа с феномена революции на феномен контрреволюции и с разгрома корниловщины на само выступление. Это не могло не повлечь за собой более тщательное изучение конкретного хода событий, а как следствие — и расширение источниковой базы исследований. В последнее время значительно пополнился круг используемой мемуарной литературы. Доказательством этого служит появление с конца 1980-х гг. большого числа публикаций — воспоминаний непосредственных свидетелей событий, как неизвестных ранее, так и перепечаток из эмигрантской литературы111. Кроме того, снятие идеологических ограничений позволило исследователям использовать те исторические источники, которые традиционно замалчивались. Так, показания Корнилова известны отечественной исторической науке. Однако только в последние годы историки стали более внимательно и с большим доверием относиться к заявлениям самого Корнилова. В этом смысле не случайно появление новой версии публикации
1 См.: Иоффе Г.З. «Белое дело»: Генерал Корнилов. М., 1989; Его же. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. М., 1995. н Иоффе Г.З. «Белое дело», С. 151.
111 См.: Вырубов В.В. Воспоминания о корниловском деле // Земство. 1995. № 3; Керенский А.Ф.Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993; Александр Иванович Гучков рассказывает... М., 1993; Князев Г. Из записной книжки русского интеллигента за время революции и гражданской войны. 1915—1922 гг. // Русское прошлое. Кн. 2. СПб., 1991.
ПРЕДИСЛОВИЕ
19
показаний генерала, данных им Чрезвычайной комиссии 2-5 сентября 1917 г. Новая публикация была предпринята Иоффе и значительно превосходит предыдущие своей выверенностыо и полнотой1.
Подобного рода процессы характерны и для современной зарубежной историографии.
Справедливо мнение Г.М. Каткова, выделившего три этапа развития интереса к истории корниловского выступления в российской эмигрантской литературе. Начало первому положили фундаментальные «Очерки русской смуты» Деникина и «История второй русской революции» П.Н. Милюкова11. Второй этап был связан с юбилейной датой — 20-летием революции 1917 г. В этот период на страницах «Последних новостей» была помещена специальная подборка воспоминаний эмигрантов, в прошлом активных участников событий, — А.И. Гучкова, П.Н. Финисова, А.И. Путилова111. Наконец, выход после Второй мировой войны мемуаров Керенского вновь привлек внимание к корниловско-му выступлению17.
Даже этот беглый обзор позволяет увидеть, что в русской эмигрантской среде существовал постоянный интерес к корниловскому выступлению. И это объяснимо: события августа — сентября не были рядовым эпизодом 1917 г. Роль Корнилова в организации Белого движения и в создании Добровольческой армии заставила даже политических противников по-иному взглянуть на его деятельность в 1917 г. Уже в эмиграции, оценивая августовские события с точки зрения случившегося двумя месяцами позже, многие спрашивали: а была ли у России иная альтернатива? Не случайно поэтому вопрос, представлял ли собой Корнилов такую альтернативу, стал ключевым для эмигрантской историографии. О существовании у России в 1917 г. выбора между Корниловым и большевистской революцией заявил еще Деникин в упомянутых выше «Очерках русской смуты». Отметим, что Деникин имел в виду не заговор во имя военной диктатуры, которого, с его точки зрения, вообще не существовало, а конкретную программу, выдвинутую Корниловым на переговорах с Временным правительством. Однако впоследствии в эмигрантской литературе такая поправка большей частью уже не делалась. Милюков, вынося альтернативу «Корнилов или Ленин» в заглавие второго выпуска своей «Истории второй русской революции», фактически закреплял такой подход к истории корниловского выступления.
Таким образом, для зарубежной историографии, так же как и для советской, было характерно рассмотрение истории корниловского выступления с точки зрения альтернативы «Корнилов или Ленин», но уже с прямо противополож-
1 См.: Иоффе Г.З. Генерал Л.Г. Корнилов перед Чрезвычайной комиссией Временного правительства // Кентавр. 1995. № 5-6.
и См.: Милюков П.Н. История второй русской революции. Т. 1. Вып. 1. Киев, 1919; Его же. То же. Т. 1. Вып. 2. Корнилов или Ленин. София, 1921; Чернов В. «Подполье» и «надполье» в подготовке корниловского движения // Воля России. № 4. Прага, 1923; Галич Ю. Генерал Крымов: Из личных воспоминаний // Сегодня. Рига, 10 апреля 1928 г.
111 Из воспоминаний А.И. Гучкова // Последние новости. Париж, 1939. 23 сентября; Беседа с П. Финисовым. Генерал Корнилов и Керенский // Там же. 1927. 27 февраля; Путилов А.И. Заговор Корнилова // Там же. 1937. 24 января; Никитин Б. Роковые годы. Париж, 1937; Головин НН Русская контрреволюция в 1917-1918 гг. Т. 1. Ч. 2. Таллин, 1937.
w Гессен И. Годы изгнания. Париж, 1979; Лодыженский А.А. Воспоминания. Париж, 1984; Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Лондон, 1990. Т. 2; Манухин И. Воспоминания о 1917-1918 гг. // Новый журнал. Т. 54. Нью-Йорк, 1958; Воспоминания генерала барона П.Н.Врангеля. Франкфурт-на-Майне, 1969.
20
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
ными симпатиями. Из русской эмигрантской литературы эта точка зрения перекочевала и в зарубежную историографию, для которой поиск в российской истории альтернативы большевизму приобретал особое значение. При такой акцентировке анализ конкретного хода событий августа —сентября 1917 г. неизбежно отходил на задний план. Таким же второстепенным становилось и исследование вопроса: а существовал ли вообще заговор Ставки с целью свержения Временного правительства? Не случайно поэтому историки мало интересовались теми мерами, которые были предприняты правительством для ликвидации корниловского выступления, в частности и результатами работы Чрезвычайной комиссии.
Уже упомянутый выше зарубежный историк Катков, выпустив в 1987 г. перевод с английского своей работы «Дело Корнилова», был вынужден констатировать именно такое положение как в русской эмигрантской литературе, так и в зарубежной историографии в целом1. Поэтому свою задачу автор видел в новой оценке событий августа — сентября 1917г., прежде всего посредством расширения документальной базы исследования и использования ранее не известных или же замалчиваемых источников. С этой целью к анализу были привлечены показания самого Корнилова Чрезвычайной комиссии, полный текст которых воспроизведен в приложении к работе. Следуя за Корниловым, автор сделал вывод, что никакого заговора вообще не существовало. Однако ничего нового в этом не было, и фактически Катков воспроизводил точку зрения, хорошо известную в историографии по работам Алексеева, Деникина, Лукомского. Кроме того, доказательство этой точки зрения не может быть основано только на заявлениях самого Корнилова. И в этом смысле представляется справедливым высказанное в адрес Каткова и его работы рядом зарубежных историков замечание о некритичном в целом восприятии показаний Корнилова11.
Тем не менее это исследование ознаменовало собой новый этап в изучении корниловского выступления в зарубежной исторической литературе. Крупнейший американский историк Р. Пайпс, посвятив специальный раздел своей монографии «Русская революция» корниловскому выступлению, также говорил о необходимости пересмотра традиционных подходов к этому событию политической истории предоктябрьской России111. Как и Катков, Пайпс утверждал, что для этого прежде всего необходимо отрешиться от довлеющей над современной историографией альтернативы «Корнилов или Ленин» и обратиться к тщательному документальному изучению конкретных событий августа — сентября 1917 г. В центре его внимания оказался все тот же вопрос: а был ли сам заговор? Показательно, что для исследования автором были подключены материалы Чрезвычайной комиссии, доступные ему по Русскому архиву Колумбийского университета (США), а именно — показания Корнилова. Мнение Пайпса то же, что и у Каткова: заговор генерала Корнилова — это миф, сотворенный Временным правительством и подхваченный Советами. Однако обращает на себя внимание тот факт, что позиция автора плохо подкреплена документально. Большинство документов, собранных Чрезвычайной комиссией по делу Корнилова, им не было проанализировано.
Подводя итог краткому историографическому обзору, можно констатировать, что на протяжении более чем полувека и в отечественной, и в зарубежной
I См.: Катков Г.М. Дело Корнилова. Париж, 1987,
II См.: Much J.L. The Kornilov Revolt. A Critical Examination of Sources and Research. Aarhus (Denmark), 1987.
III См.: Пайпс P. Русская революция. Ч. 2. М., 1994.
ПРЕДИСЛОВИЕ
21
исторической литературе шли практически сходные процессы. В советской литературе идеологическая ангажированность заставляла строить анализ на одних исторических фактах и источниках и замалчивать другие. Та же самая ангажированность, но уже с другой стороны, заставляла выборочно относиться к историческим свидетельствам и эмигрантских исследователей. Помимо этого, необходимость постоянно доказывать неизбежность свершения социалистической революции толкала советскую историографию на поиск не только «объективной экономической закономерности», но и «субъективных факторов», одним из которых и стала угроза корниловской военной диктатуры. Напротив, поиск в русской истории альтернативы большевизму заставлял как эмигрантскую, так и зарубежную историографию в целом преувеличивать масштаб корниловского выступления. Главное, и та и другая стороны практически не заостряли внимание на вопросе — а был ли сам заговор Ставки с целью свержения Временного правительства? Вновь этот вопрос был поднят только в последние десятилетия и в тех работах, которые посвящены рассмотрению конкретного хода событий августа — сентября 1917 г. Вряд ли можно считать случайным, что именно в этих исследованиях было уделено должное внимание деятельности Чрезвычайной комиссии Временного правительства. Это лишний раз доказывает, что материалы самой комиссии являются важнейшим источником по истории корниловского выступления.
Обращение к собранным официальным следствием материалам по делу Корнилова особенно важно для современной отечественной историографии. Историческая литература последних десятилетий наглядно продемонстрировала, что одно только снятие идеологических запретов не может переломить ситуацию в изучении темы корниловского выступления. Для этого необходимо прежде всего тщательное и документально выверенное исследование. Привлечение материалов Чрезвычайной комиссии может оказать в этом плане неоценимую услугу.
* * *
Изучение деятельности Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках необходимо не только для углубления знаний о корниловском выступлении. Такое обращение важно еще и в смысле общего изучения политической истории России.
Правительственные следственные комиссии — совершенно особое и новое явление в российской политической жизни начала XX в. Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем и его соучастниках — не первый такого рода опыт Временного правительства. 9 июля была образована Особая следственная комиссия для расследования степени участия в восстании 3-5 июля 1917 г. отдельных частей войск и членов гарнизонов г. Петрограда и его окрестностей.
Июльское вооруженное выступление 3-5 июля в г. Петрограде и выступление Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова в августе — сентябре были ключевыми моментами 1917 г., изменившими картину общественно-политической жизни страны. И в первом, и во втором случае для расследования событий были образованы особые следственные комиссии. Однотипность реакции власти и в том и другом случаях не покажется совпадением, если сопоставить это с тем фактом, что уже на второй день своего существования Временным правительством была создана такого же рода комиссия: 4 марта начала свою деятельность Чрезвычайная следственная комиссия для расследования
22
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так и военного и морского ведомств.
Все три следственные комиссии создавались правительствами разных составов, и поэтому они не были практикой лишь одного из них. Образуя новую комиссию, правительство использовало те же принципы функционирования, которые были выработаны в работе ее предшественниц. Все три комиссии создавались на общих политико-правовых основах, финансировались по одной схеме, имели сходную структуру. Отчасти совпадал и их персональный состав. Все это позволяет рассматривать создание официальных следственных комиссий как устоявшуюся практику Временного правительства и в целом расценивать их как существенную характеристику его политики.
Все три комиссии были созданы Временным правительством, но только следственная комиссия по делу Корнилова имела опыт деятельности при двух правительствах — Временном и Советском — и, следовательно, наиболее полно характеризовала практику функционирования такого рода государственного учреждения.
Вместе с тем следственные комиссии образовывались и функционировали не как правительственные учреждения. В условиях революционного времени они и не могли быть таковыми. Поэтому ни одна из следственных комиссий Временного правительства не являлась простым придатком государственного аппарата и непосредственно какого-либо министерства. Следственные комиссии представляли собой весьма своеобразный политический институт. Это своеобразие заключалось прежде всего в том, что их положение в общественной жизни 1917 г. характеризовалось как положение между обществом и властью. Создаваясь как государственное учреждение, подотчетное непосредственно премьер-министру, следственная комиссия обладала значительно большей долей самостоятельности, чем любая министерская или сенатская комиссия. Настолько, насколько комиссия была подотчетна правительству, она была подотчетна и обществу в лице его представителей, так как обязательным условием существования каждой из них было включение в состав комиссии общественных представителей.
Таким образом, следственные комиссии Временного правительства представляли такой политический институт, в котором одновременно работали и представители власти, и представители общества. Вместе с тем при создании комиссии речь шла о проведении независимого юридического расследования, поэтому в истории деятельности названных комиссий хорошо прослеживаются попытки освободится от давления как со стороны власти, так и со стороны общества.
Действительно, следственные комиссии, созданные Временным правительством, являлись совершенно особым явлением в российской жизни начала XX века. До 1917 г. Россия не знала опыта создания и функционирования такого рода государственного учреждения. Образование наделенной особыми полномочиями комиссии с широким участием общественности, без сомнения, было возможно только при условии определенных демократических завоеваний. Уже сам факт, что правительство не просто прибегло к силовым мерам воздействия, а создало некое государственное учреждение для объективного, как предполагалось, расследования всех обстоятельств дела, говорит об определенном уровне политической культуры общества. Другое дело, насколько предполагаемое соответствовало действительности. Поэтому, изучая историю создания и деятельность одной такой комиссии, можно очень многое понять в жизни общества рассматриваемого периода.
ПРЕДИСЛОВИЕ
23
Изучение опыта функционирования Чрезвычайной комиссии по расследованию дела генерала Корнилова позволит по-иному взглянуть как на само выступление, так и на всю политическую жизнь предоктябрьской России. Подобное исследование позволит, во-первых, увидеть, насколько серьезной угрозой для Временного правительства являлось выступление Верховного главнокомандующего, а также охарактеризовать реальное положение правительства и его авторитет. Во-вторых, это даст возможность максимально полно представить себе отношение различных политических и социальных сил к выступлению Корнилова. И, наконец, такого рода анализ позволит проследить динамику изменения общественного мнения по отношению как к корниловскому выступлению, так и к Временному правительству. Иначе говоря, изучение опыта функционирования Чрезвычайной комиссии даст возможность реально представить себе подлинное, а не декларируемое состояние политической и правовой культуры и охарактеризовать политико-правовое сознание российского общества. Что же касается истории предоктябрьской России, то это позволит не декларировать альтернативу «Корнилов или Ленин», а уже исходя из реального состояния политической культуры российского общества накануне Октября ответить на вопрос: была ли у страны иная политическая альтернатива?
Однако именно институциональный аспект деятельности Чрезвычайной комиссии на сегодняшний момент оказался практически не изученным. В отечественной и зарубежной исторической литературе традиционно рассматривалось только само выступление бывшего Верховного главнокомандующего, а деятельность Чрезвычайной комиссии практически не привлекала внимание историков. И хотя почти в каждом исследовании, посвященном теме корниловского выступления, содержалось упоминание о правительственном следствии, основные сведения о комиссии даны только в уже названных выше работах Иоффе, Каткова, Пайпса. В исторической литературе утвердилось мнение, что работа следствия не была закончена и комиссия не сделала каких-либо выводов по делу Корнилова. Более того, тема функционирования Чрезвычайной комиссии оказалась настолько малоизученной, что в работах историков существовал разнобой даже в датировке окончания следствия. Завершение следствия привязывалось то к декабрю 1917 г., то к январю 1918 г. Только Пайпс оказался более внимательным к таким существенным деталям. Изучение сообщений советской печати позволило ему верно отнести окончание работы к июню 1918 г. В то же время и в его работе проскользнула неточность: начало следствия он ошибочно относит к октябрю 1917 г. Сегодня нам трудно понять, на чем базировались такие выводы отечественной и зарубежной историографии, когда материалы самой комиссии, находящиеся на хранении в Государственном архиве Российской Федерации, позволяют достаточно точно проследить начало, ход и завершение следствия.
Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках была создана постановлением Временного правительства от 29 августа 1917 г.1 Председателем комиссии был назначен адвокат, главный военно-морской прокурор И.С. Шабловский, известный Керенскому по прежней совместной адвокатской работе. Членами комиссии стали военные юристы полковники Н.П. Украинцев, ранее работавший в Особой комиссии по расследованию событий 3—5 июля, и P.P. Раупах, а
1 Постановление Временного правительства о назначении Чрезвычайной следственной комиссии для расследования дела о бывшем главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках от 29 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1779. Оп. 2. Д. 120. Л. 196.
также следователь по особо важным делам НА Колоколов. Войти в комиссию и даже возглавить ее предлагали и П.А. Александрову, однако он отказался ввиду незаконченности следствия о событиях 3-5 июля.
На момент образования комиссии следствие по делу Корнилова уже было начато в Петроградской судебной палате. 27 августа вышло постановление судебного следователя Петроградского окружного суда 16-го участка г. Петрограда Шульца о начале производства предварительного следствия по делу о заговоре против Временного правительства1, основанное на устном распоряжении прокурора Петроградской судебной палаты. 29 августа к Петроградскому окружному суду присоединился и Московский окружной суд, и вышло постановление судебного следователя по особо важным делам А.В. Коренкова о начале производства предварительного следствия по делу о посягательстве на насильственное изменение государственного строя и смещение Временного правительства11. Инициативным документом для начала предварительного следствия и в том и в другом случаях стало сообщение министра-председателя от 27 августа о выступлении генерала Корнилова против Временного правительства.
Такое начало следствия было возможно в силу особенностей функционирования судебного ведомства в революционное время. После Февральской революции в столицах были установлены дежурства товарищей прокурора и судебных следователей, в обязанности которых входило немедленное возбуждение следствия по поводу всех происходивших во время дежурства преступных действий в пределах города. Поэтому дежуривший 27 августа судебный следователь Шульц, получив сообщение о выступлении Корнилова, имел законное основание для начала предварительного следствия.
Однако если сложившаяся в революционное время упрощенная практика судопроизводства и предусматривала такое начало следствия, то даже она не допускала, чтобы правовой акт о создании специальной следственной комиссии вышел позже, чем акт о предании суду. И тем не менее в данном случае все обстояло именно таким образом. О предании генерала Корнилова суду за мятеж впервые было объявлено в сообщении министра-председателя 27 августа 1917 г., которое только на следующий день, 28 августа, было подкреплено соответствующим указом Временного правительства Правительствующему Сенату111. На постановлении об образовании Чрезвычайной комиссии, подписанном министром-председателем Керенским и министром юстиции А.С. Зарудным™, стояла дата «29 августа». А 30-м августа было датировано решение об образовании комиссии, принятое на заседании Временного правительстваv. Налицо сразу же две юридические нелепости: во-первых, появление акта о создании следст-
i
См.: Постановление судебного следователя Петроградского окружного суда 16-го участка г. Петрограда Шульца о начале производства предварительного следствия по делу о заговоре против Временного правительства от 27 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 16-16 об.).
п См.: Постановление судебного следователя Московского окружного суда по особо важным делам А.В. Коренкова о начале производства следствия по делу о посягательстве на насильственное изменение государственного строя и смещение Временного правительства от 29 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 1-1 об.).
I" Указ Временного правительства Правительствующему Сенату от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 2. Д. 120. Л. 178.
w Постановление Временного правительства от 29 августа 1917 г. см.: Собрание узаконений и распоряжений правительства. 1917 г. Отд. 1., №212. Ст. 1387.
v См.: ГА РФ. Ф. 1779. On. 1. Д. 12. Л. 128.
ПРЕДИСЛОВИЕ
25
венной комиссии позже акта о предании суду, а во-вторых, выход постановления Временного правительства о создании комиссии днем раньше, чем это решение было отражено в журнале заседаний самого правительства.
Объяснение данной парадоксальной, с юридической точки зрения, ситуации дано в воспоминаниях члена Чрезвычайной комиссии подполковника Н.П. Украинцева. Он сообщает, что в действительности текст постановления Временного правительства об образовании комиссии был составлен не 29 августа, а в ночь с 30 на 31 августа на совещании министра-председателя и министра юстиции с членами комиссии. И только по настоянию Керенского, по «личным мотивам» не пожелавшего ставить на нем ни ту, ни другую дату, постановление было датировано 29 августа.
«Когда постановление было готово и переписано вызванным дежурным чиновником Домичем, оно было дано на подпись Керенскому. "Какое же число ставить?" — спросил Керенский. Времени было около часа ночи, следовательно, нужно было бы поставить 31 число. Между тем постановление должно было появиться в тот же день в утренних газетах, и было бы непонятно, когда же оно составлено. "Ну, значит, поставьте 30", — сказал Зарудный. "Нет, мне не хочется, чтобы этот акт носил дату 30 по личным моим интимным причинам". Все с недоумением молчали, Керенский, щурясь и улыбаясь, смотрел вокруг себя. "Да ведь сегодня день Александра, вы не именинник ли?" — спросил Зарудный. "Да, и мне не хочется в этот день ставить свою подпись под таким актом, вы ведь меня понимаете. Давайте я поставлю 29 число". Акт был подписан 29 числом, и, таким образом, министром-председателем, в кабинете министра юстиции, в присутствии Чрезвычайной следственной комиссии, был учинен подлог»1.
Несмотря на всю кажущуюся невинность данного подлога, он повлек за собой еще один: вопрос о создании комиссии не обсуждался на заседании Временного правительства 30 августа (решение об этом было принято ночью 31 августа), а позже постановление об этом было впечатано в журнал заседаний. Подобные несоответствия не были последними в деле Корнилова. Так, отправленная 26 августа министром-председателем Корнилову телеграмма с сообщением об устранении его от должности была составлена неверно с юридической точки зрения: на ней стояла подпись «Керенский», тогда как подобного рода решение может принять только Временное правительство. На этот факт обратила внимание и пресса: в газетах появились статьи, в которых говорилось о превышении министром-председателем своих полномочий в отношении Верховного главнокомандующего.
Такое вольное обращение с законом министра-председателя, юриста по образованию, вряд ли можно объяснить его незнанием азбучных правовых норм. Керенский, стремясь как можно скорее ликвидировать своего вчерашнего партнера, в одночасье ставшего оппонентом, не обременял себя соблюдением процессуальных формальностей. Того же он ожидал и от членов Чрезвычайной комиссии. Дело виделось ему предельно простым: скорейший арест, обвинение по статьям 108 (Коллективный заговор) и ПО (Государственная измена) Уголовного уложения и осуждение военно-революционным судом. Поэтому комиссия, прибыв 2 сентября для начала следствия в Ставку, постоянно испытывала на себе давление «сверху». Первое время ее председатель И.С. Шабловский
1 Воспоминания члена Чрезвычайной комиссии помощника военного прокурора Петроградского военно-окружного суда Н.П. Украинцева о создании и деятельности комиссии от 20 ноября 1936 г. см.: ГА РФ. Ф.Р-5881. Оп.2. Д. 687).
26
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
был вынужден каждый день отчитываться в разговоре по прямому проводу с Петроградом, откуда его спрашивали только об одном — сколько человек арестовано. Сообщение министра-председателя о мятеже Корнилова и о заранее подготовленном заговоре было столь убедительно, что вначале дело казалось ясным и самим членам комиссии. Но первые же проведенные допросы убедили их, что все далеко не так просто.
Согласно первоначальному обвинению, выдвинутому против Верховного главнокомандующего по статьям 108 и ПО Уголовного уложения, осуждение по таким преступлениям должно было осуществляться военно-революционным судом. Однако, согласно действовавшему на тот момент положению, военно-революционным судом могли быть осуждены только солдаты и офицеры, но не генералы. Кроме того, членам комиссии с первых же дней их работы было ясно, что в действиях Ставки нет данных составов преступления. Уже 5 сентября был готов доклад комиссии Временному правительству, в котором говорилось, что осуждение Корнилова может происходить только по статье 100 Уголовного уложения (насильственное посягательство на изменение в России или какой-либо ее части установленного основными государственными законами порядка), находящейся в ведении гражданского суда с привлечением присяжных заседателей1.
На осуждении Корнилова и его сторонников военно-революционным судом, что фактически означало расстрел, настаивала и революционно настроенная общественность, в свою очередь оказывавшая на комиссию давление «снизу». С появлением первых сообщений о выступлении Верховного главнокомандующего против Временного правительства по армии прокатилась волна самочинных арестов. При малейшем подозрении в сочувствии генералу Корнилову солдатами арестовывались кадровые офицеры и высшие чины Российской армии. Страсти подогревались армейскими комитетами, требовавшими немедленной передачи дела Корнилова и его соучастников военно-революционным судам. Возникшие в результате такой революционной «охоты за ведьмами» местные фронтовые следственные комиссии стремились распылить единое следствие по делу Корнилова и передать подозреваемых военно-окружным и корпусным судам. А когда на сторону солдатских комитетов встали комиссары отдельных фронтов, конфликт приобрел уже принципиальный политический характер. Наиболее значительный инцидент произошел на Юго-Западном фронте, где членам комиссии пришлось столкнуться с упорным нежеланием комиссара Временного правительства при армиях фронта Н.И. Иорданского и Исполнительного комитета Совета солдатских депутатов фронта предать арестованных в г. Бердичеве генералов А. И. Деникина, СЛ. Маркова и других Чрезвычайной комиссии для проведения единого следствия над всеми участниками выступления.
Оказавшись в сложной ситуации, комиссия обратилась за помощью к Керенскому, который еще 1 сентября издал приказ по армии о сосредоточении всего следствия по делу Корнилова исключительно в руках Чрезвычайной комиссии11. Воспользовавшись пребыванием министра-председателя в Ставке 5—7 сентября, председатель комиссии поставил перед ним два вопроса: о подсудности дела
I См.: Докладная записка Чрезвычайной комиссии Временному правительству о подсудности дела генерала Л.Г. Корнилова суду гражданского ведомства от 5 сентября 1917 г. ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 30. Л. 1-2 об.
II Приказ Верховного главнокомандующего А.Ф. Керенского и начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева от 1 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 62. Л. 42-46.
ПРЕДИСЛОВИЕ
27
генерала Л.Г. Корнилова и о деникинцах, удерживаемых в г. Бердичеве с целью проведения над ними военно-революционного суда. В ходе этих переговоров второй вопрос стал центральным: Керенский, недовольный выводом комиссии о подсудности дела Корнилова суду гражданского ведомства, поставил этот вопрос в прямую зависимость от того, как будет решена судьба арестованных в Бердичеве. От решения же последнего вопроса он уклонился, оставив его на усмотрение комиссии и комиссара Иорданского.
Таким образом, участь деникинцев стала своеобразной разменной картой в политической игре, ведущейся как Керенским, так и Исполнительным комитетом Юго-Западного фронта. Вопрос был поставлен ими таким образом, что каким судом осудят «деникинскую группу», таким судом будут осуждены и все остальные сторонники Корнилова, в том числе и сам бывший Верховный главнокомандующий. И только благодаря настойчивости комиссии, для разрешения конфликта обратившейся во ВЦИК, от корниловцев удалось отвести угрозу военно-революционного суда: высший орган революционной демократии в конфликте Чрезвычайной комиссии и Исполнительного комитета Юго-Западного фронта встал на сторону комиссии1 и подтвердил законность ее требований о выдаче арестованных.
Бердичевский инцидент был не единственным случаем, когда членам комиссии пришлось выступить в роли не обвинителей, а адвокатов своих подследственных. Исполнительный комитет Юго-Западного фронта, проиграв в вопросе о переводе «деникинской группы», не отказался от намерений организовать революционный самосуд и продолжал оказывать давление на комиссию, требуя ужесточения условий содержания заключенных. К Бердичевскому гарнизону присоединились и Могилевский гарнизон, и ряд армейских комитетов, суть требований которых сводилась к переводу арестованных из защищенной Быхов-ской тюрьмы, где они к этому времени уже содержались, в другое место и удаление от них верных Корнилову текинцев, несших охрану внутренних помещений заключения. Осуществление на практике данных требований угрожало корниловцам самосудом, чего комиссия допустить не могла: перевод не только не состоялся, но представители армейских комитетов даже не были допущены к проверке условий содержания арестованных.
Не были допущены представители армейских комитетов и к участию в комиссии, хотя вопрос об этом поднимался неоднократно. Желая видеть комиссию подконтрольной, революционно-демократические организации стремились включить в нее своих представителей, ссылаясь при этом на то, что ее сугубо профессиональный состав не был «демократическим». В результате было найдено компромиссное решение, и в состав комиссии вошли члены исполкома ВЦИК меньшевики М.И. Либер и В. Крохмаль, а также представитель Совета Союза казачьих войск И.Г. Харламов". Если первые двое практически не вмешивались в ход следствия, то последний оказал помощь при организации поездки комиссии на Дон для выяснения вопроса об участии в выступлении Корнилова казачьего атамана генерала А.М. Каледина.
Несмотря на оказываемое на комиссию давление, она не стала подконтрольной ни Временному правительству, ни советам и их армейским комитетам. К
I См.: Протокол заседания Бюро Военного отдела ВЦИК от 13 сентября 1917 г. (ГА РФ. Ф.Р-6978. On. 1. Д. 546. Л. 106-107 об.). (См. документ №29 —т. 1).
II См.: Постановление Чрезвычайной комиссии о включении в ее состав представителя Совета Союза казачьих войск (не позднее 12 октября 1917 г.) (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 93. Л. 272). (См. документ № 44 —т. 1).
28
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
концу сентября стало очевидным, что следствие развивается совершенно не в том направлении, как это предполагалось вначале. Гипноз слов Керенского о «мятеже» и «заговоре» постепенно рассеивался, и в прессе появились первые публикации материалов, в том числе и следственных, которые показывали совершенно другую картину выступления, отличную от сообщения министра-председателя от 27 августа. К появлению в печати следственных материалов, в частности показаний самого генерала Корнилова от 2—5 сентября, был причас-тен член комиссии полковник P.P. Раупах, явно сочувствовавший корнилов-скому движению.
После встречи в Ставке отношения Чрезвычайной комиссии с Керенским ухудшились. Министр-председатель, получивший желаемые политические дивиденды в первый момент выступления и недовольный общим ходом следствия, практически перестал интересоваться расследованием. Отошли в прошлое и каждодневные доклады Шабловского по прямому проводу. Ухудшение отношений с министром-председателем сразу же сказалось и на финансовом положении комиссии: если первоначально денежные средства выделялись комиссии Государственным казначейством, то уже к началу октября встал вопрос о переводе ее на обеспечение Военного ведомства1.
Последняя встреча министра-председателя и членов комиссии состоялась 8 октября, когда комиссии, практически завершившей следствие, потребовалось еще раз опросить главного свидетеля и обвинителя по делу Корнилова. По свидетельству Украинцева, эта встреча носила столь резкий характер, что сам допрос Керенского оказался скомканным и не дал никаких результатов. В таких условиях не могло быть и речи о том, чтобы в ближайшее время ознакомить Временное правительство с окончательными выводами. Тем более что выводы, к которым пришла комиссия, были прямо противоположны тем, которые хотел бы иметь его глава Керенский. В связи с этим комиссия, хотя следствие уже фактически было закончено, приняла решение не выносить пока окончательного постановления по делу Корнилова, давая свое заключение лишь по отдельным вопросам. Так, помимо упомянутого выше доклада о подсудности дела Корнилова суду гражданского ведомства, в ответ на запрос Временного правительства комиссия вынесла постановление о роли казачьего атамана А.М. Каледина в выступлении Корнилова11.
После октября 1917 г. Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках перестала существовать как самостоятельная единица, а само следствие велось уже в рамках Верховной морской следственной комиссии. Последняя была образована 24 ноября 1917 г. на 1-м Всероссийском съезде моряков военного флота в составе А. Куценко, С. Медведева, С. Настюшенко, В. Захарова, Т. Рвачева111.
Верховная морская следственная комиссии как новый высший следственный орган морского ведомства приняла в свое ведение все дела упраздненных приказом по Народному комиссариату по морским делам от 2 декабря 1917 г. (на основании Декрета Совета народных комиссаров о суде) Главного военно-мор-
I См.: Отношение Управления делами Временного правительства министру финансов от 9 октября 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1779. Оп.2. Д. 512. Л. 11).
II Доклад Чрезвычайной комиссии Временному правительству от 3 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 93. Л. 191. (См. документ № 87 — т. 1).
III См.: Положение о Верховной морской следственной комиссии. (РГА ВМФ. Ф. Р-5. On. 1. Д. 258. Л. 13-15).
ПРЕДИСЛОВИЕ
29
ского судного управления и подведомственного ему Главного военно-морского суда1. И.С. Шабловский, главный военно-морской прокурор и руководитель Главного военно-морского судного управления, был уволен одним из первых. Сообщение об увольнении застало его в отпуске в Риге, куда он уехал к своей семье, поэтому к следственному делу Корнилова он больше не вернулся. Новой властью все незаконченные или не рассмотренные судом дела, ведущиеся в его ведомстве, были переданы следователям Верховной морской следственной комиссии.
Следствие по делу генерала Л.Г. Корнилова не было подведомственно Главному военно-морскому судному управлению, наследницей которого в ноябре — декабре и выступила Верховная морская следственная комиссия. Однако Шабловский как председатель Чрезвычайной комиссии по расследованию дела бывшего Верховного главнокомандующего еще в сентябре выделил помещение для своей комиссии в том же здании, где помещалось и возглавляемое им Управление. Помимо этого, многие следователи и служащие его ведомства непосредственно принимали участие в работе комиссии. Когда в ноябре решался вопрос о передаче всех дел Главного военно-морского судного управления, возник вопрос и о дальнейшей судьбе Чрезвычайной комиссии. По воспоминаниям Украинцева, на основании частной договоренности членов комиссии — его и Раупаха — с народным комиссаром по морским делам Дыбенко работу над незавершенным следствием было разрешено продолжить, но уже в рамках Верховной морской следственной комиссии, занявшей те помещения, где раньше располагалась комиссия Шабловского. Более того, новой властью оставшимся членам комиссии было выплачено жалованье, назначенное еще Временным правительством.
Первоначально, когда статус следствия еще не прояснился, в своих обращениях в Народный комиссариат по морским делам Украинцев и Раупах продолжали использовать формальное название уже не существующей комиссии. Впоследствии субординация прояснилась, и следствие по делу Корнилова образовало лишь одно из направлений расследований Верховной морской следственной комиссии.
В марте 1918 г., в связи с эвакуацией государственных учреждений из Петрограда, Верховная морская следственная комиссия переехала в Москву. В Петрограде же было оставлено отделение комиссии с техническими сотрудниками и следователями, работавшими еще в управлении Шабловского, которое возглавил комиссар В. Захаров. Именно в его ведении и осталось дело генерала Корнилова, для окончания которого в качестве сотрудника отделения комиссии под непосредственным руководством Захарова продолжил свою работу Украинцев. Известно, что в своих воспоминаниях Захаров окончание следствия по делу Корнилова ставил в заслугу себе и возглавляемой им комиссии.
К этому моменту само следствие уже не носило судебного характера: Временное правительство перестало существовать, а в ноябре Быховскую тюрьму не без помощи членов комиссии покинул последний заключенный — сам генерал Корнилов. Даже если бы вина бывшего Верховного главнокомандующего была доказана, ему нельзя было предъявить обвинение по ст. 100 Уголовного уложения, так как власти, на ниспровержение которой он посягал, уже не существовало. Новая власть не прекратила следствие и даже проявила к нему интерес скорее из-за его исторического значения, чем по каким-либо политичес-
1 См.: Систематический сборник постановлений по Народному комиссариату по морским делам с 25 октября 1917 г. по 31 декабря 1918 г. М., 1919. С. 356.
30
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
ким причинам. Поэтому задачей Украинцева на данный момент была систематизация огромной документальной базы следствия, а также написание итогового документа. К апрелю 1918 г. эта работа была выполнена, и следственное дело генерала Корнилова было закончено. 26 апреля 1918 г. в газете «Заря России» была помещена заметка, где сообщалось о завершении следствия по делу Корнилова и о подготовке итогового доклада комиссии. Эта заметка — единственное на сегодняшний день документальное свидетельство, позволяющее установить срок окончания дела. Достоверность содержащейся в ней информации придает тот факт, что в составе Петроградского отделения Верховной морской следственной комиссии в качестве постоянного штатного служащего для целей «связи с общественностью» находился журналист П.И. Кузнецов, отвечавший за освещение работы комиссии в прессе. Помимо этого, в воспоминаниях Украинцева также содержится указание именно на апрель 1918 г. как на дату, когда им было окончено написание доклада.
Централизация государственного аппарата, наметившаяся в марте — апреле 1918 г., поставила вопрос о дальнейшей судьбе многочисленных учреждений, в том числе и следственных комиссий, созданных в первые месяцы советской власти. 27 апреля 1918 г. вышло постановление Народного комиссариата юстиции об упразднении Верховной морской следственной комиссии1. Но ввиду того, что спор между народными комиссариатами по морским делам и юстиции о том, куда должны быть переданы следственные дела упраздненной комиссии — в Юридический отдел Канцелярии Народного комиссариата по морским делам или в Революционный трибунал, затянулся, Верховная морская следственная комиссия закончила свою работу только 1 июня 1918 г.
Первоначально все дела упраздненной Верховной морской следственной комиссии были переданы в Юридический отдел Канцелярии Народного комиссариата по морским делам. Одним из первых было сдано и дело генерала Корнилова. Причем его передача была осуществлена 29 мая не в общем порядке, а особым актом, по описи, лично председателем Верховной морской следственной комиссии С. Медведевым". Позже Юридический отдел Канцелярии Народного комиссариата по морским делам, ознакомившись с материалами следствия по делу Корнилова, отправил в Совет народных комиссаров запрос с просьбой ввиду особой «исторической значимости» дела передать его «для надлежащего хранения» в «соответствующее место»1". В июле — сентябре 1918 г. все дела из Юридического отдела были переданы в Следственную комиссию Революционного трибунала при ВЦИК.
Среди прочих документов следствия был передан и завершающий следствие доклад. Текст доклада известенп. Этот документ, объем которого составляет более ста пятидесяти страниц, можно рассматривать как итоговый доклад Чрез-
I Постановление Народного комиссариата юстиции от 27 апреля 1918 г. см.: ГА РФ. Ф.А-353. Оп.2. Д. 113. Л. 34-34 об.
II Протокол осмотра документов следственного дела генерала Корнилова, находящихся в производстве Верховной морской следственной комиссии от 29 мая 1917 г. см.: РГА ВМФ. Ф. Р-1734. On. 1. Д. 17. Л. 10. (См. документ № 84 —т. 1).
III См.: Докладная записка начальника Канцелярии Народного комиссариата по морским делам В. Бокарда в Народный комиссариат юстиции о передаче дел упраздненной Верховной следственной комиссии следственным и судебным властям от 21 июля 1918 г. (РГА ВМФ. Ф.Р-5. On. 1. Д.258. Л.44-45 об.). (См. документ № 86-т. 1).
п Доклад Чрезвычайной комиссии (не позднее 29 (16) мая 1918 г.) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 31. Л. 1-153 об.
ПРЕДИСЛОВИЕ
31
вычайной комиссии: в нем на основе анализа большого количества источников, использованных членами комиссии в ходе следствия, а также показаний свидетелей и обвиняемых прослеживается история конфликта Верховного главнокомандующего с Временным правительством и само выступление генерала Корнилова. Текст доклада был подготовлен Украинцевым к апрелю 1918 г., и в нем он воспроизвел те выводы следствия, к которым пришли члены Чрезвычайной комиссии еще в октябре 1917 г. Таким образом, за всю историю своей деятельности Чрезвычайной комиссией было подготовлено три официальных документа: доклад о подсудности дела суду гражданского ведомства, согласно которому обвинение Корнилову и соучастникам его выступления строилось по ст. 100 Уголовного уложения; постановление по результатам расследования степени участия в корниловском выступлении генерала AM. Каледина (полностью его оправдывающее); и упомянутый итоговый доклад. Все три документа в совокупности полностью исчерпывают круг вопросов, расследованием которых занималась Чрезвычайная комиссия. Итоговые выводы следствия были даны в последнем докладе.
Тематически доклад был разбит на три части, раскрывающие логику следствия. В первой части анализируется вопрос о том, существовал ли ультиматум Верховного главнокомандующего Керенскому, как об этом сообщалось в обращении министра-председателя от 27 августа 1917 г. Ответ имел особое значение, ибо именно этот ультиматум дал законный повод для возбуждения следствия. Вторая часть доклада исследует существование реального, заранее подготовленного и спланированного заговора Ставки против Временного правительства. И, наконец, в третьей части был поставлен вопрос о целях движения войск генерала AM. Крымова к Петрограду, Из текста доклада видно, что Украинцев планировал написание еще одной части, в которой бы рассматривалось движение в поддержку Верховного главнокомандующего на фронтах, в том числе и на Юго-Западном фронте. Однако эта глава написана не была. Но даже если бы она и была подготовлена, то это мало что прибавило бы к уже сделанным в докладе выводам, ибо ответы на поставленные вопросы были однозначны: ультиматум генерала Корнилова — миф, с определенной целью использованный Керенским; заговора Ставки против Временного правительства не существовало; войска были двинуты к Петрограду по распоряжению самого Временного правительства. Таким образом, следствие сняло обвинение с генерала Корнилова, возложив всю ответственность за инсценировку мятежа Ставки и последующий конфликт с Верховным главнокомандующим на министра-председателя А.Ф. Керенского.
O.K. Иванцова
32
ДОКУМЕНТЫ
СЕРИЯ ОСНОВАНА В 1997 ГОДУ
ПОД РЕДАКЦИЕЙ АКАДЕМИКА А.Н.ЯКОВЛЕВА
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:
А.Н. Яковлев (председатель), Г.А. Арбатов, Е.Т. Гайдар, В.П. Козлов, В.А. Мартынов, СВ. Мироненко, В.П. Наумов, Е.М. Примаков, Э.С. Радзинский, А.Н. Сахаров, Г.Н. Севостьянов, Н.Г. Томилина, С.А. Филатов, А.О. Чубарьян, А.А. Яковлев, В.Н. Якушев
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОНД «ДЕМОКРАТИЯ», МОСКВА ИЗДАТЕЛЬСТВО «МАТЕРИК», МОСКВА
РОССИЯ. ХХВЕК
ДОКУМЕНТЫ ДЕЛО ГЕНЕРАЛА
Л.Г. КОРНИЛОВА
Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918 г. В 2-х томах
Том 1
https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_b1lsTVlWQlI5OHM/edit?usp=sharing
Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918 г.
Под редакцией академика РАН Г.Н. Севостьянова
Ответственные составители: O.K. Иванцова, ЮТ. Орлова
Составители: КТ. Ляшенко, ВМ. Хрусталев
МОСКВА 2003
ББК 63.3(2)611 Д29
Международный фонд «Демократия» (Фонд Александра И. Яковлева) выражает признательность Федеральной архивной службе России и Государст-венному архиву Российской Федерации за помощь в подготовке издания
Издается при поддержке Института «Открытое общество» (Фонд Сороса)
Д29 Дело генерала Л.Г. Корнилова.
Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918 г. В 2-х томах. Том 1. Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. - июнь 1918т. Сборник документов и материалов.
Под ред. Г.Н. Севостьянова; отв. сост. O.K. Иванцова, Ю.Г. Орлова; сост. К.Г. Ляшенко, В.М. Хрусталев. Рецензенты: З.И. Перегудова, А.Д. Степанский
М: МФД, 2003 - 568с. - (Россия. XX век. Документы). ISBN 5-85646-094-4
Публикуемые документы и материалы позволяют по-новому взглянуть как на само выступление генерала Л.Г. Корнилова, так и на всю политическую жизнь предоктябрьской России 1917 г. Изучение опыта функционирования Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем и его соучастниках раскрывает состояние политической и правовой культуры в переломный для жизни страны период.
ББК 63.3 (2)611
© Международный фонд «Демократия» (Фонд Александра H. Яковлева), 2003
© ОК. Иванцова, К.Г. Ляшенко, Ю.Г. Орлова, Г.Н. Севостьянов, В.М. Хрусталев, ISBN 5-85646-094-4 составление, примечания, аппарат, 2003
ПРЕДИСЛОВИЕ
Июль 1917 г. резко изменил картину политической жизни предоктябрьской России. Неудачное выступление левых 3-5 июля в г. Петрограде позволило Временному правительству перетянуть на себя «политическое одеяло» и покончить с двоевластием. Хотя политическим кредо правительства и его главы министра-председателя А.Ф. Керенского по-прежнему оставался центризм с его лозунгом борьбы «на два фронта», и против правых, и против левых, общее соотношение сил в стране заметно изменилось в пользу правых. Очевидная слабость правительства, его неспособность положить конец «революционной анархии» в тылу и на фронте, военные неудачи, напрямую связанные с внутренней экономической и политической нестабильностью, укрепили позиции правых и увеличили численность сторонников правой идеологии и ее крайности — идеи «сильной власти», осуществляемой военной диктатурой. Усиление правых настроений в российском обществе наглядно продемонстрировало Государственное совещание в Москве 12-15 августа 1917 г., одним из центральных моментов которого стало выступление генерала Лавра Георгиевича Корнилова1.
На политический олимп генерал Корнилов взошел в середине июля, а именно 18 июля, когда указом Временного правительства он был назначен Верховным главнокомандующим Российской армии. Сын простого казака, начавший свой путь солдатом; генерал, бежавший из австрийского плена и пользующийся почти безграничным доверием армии; национальный герой, окруженный ореолом славы, — одним словом, в общественном сознании он более, чем кто-либо другой, подходил на роль военного диктатора. И хотя сам Корнилов никогда публично не заявлял о своей приверженности идее военной диктатуры, на политической арене России он выступил не просто с требованиями военной реформы, но с требованиями, имеющими далеко идущие политические последствия.
За этой позицией на многие десятилетия закрепился термин «корниловщина». Но сам термин был рожден в стане политических врагов Корнилова и позже московского совещания — уже после того, как Корнилов отказался выполнить приказ министра-председателя Временного правительства А. Ф. Керенского о сдаче должности Верховного главнокомандующего и потребовал от Петроградского и Московского военных округов и всех фронтов и армии в целом выполнять непосредственно только его распоряжения. Сегодня можно спорить, что произошло на самом деле — «слава нашла своего героя» или «герой нашел свою славу» — и не оказался ли Корнилов просто заложником общественных ожиданий «спасителя» или игрушкой в руках стоявших за его спиной политических
См.: Государственное совещание. Л., 1930.
6
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ 1
сил, но факт остается фактом: 27 августа 1917 г. Верховный главнокомандующий генерал Л.Г. Корнилов выступил против Временного правительства.
* * *
Еще до своего выступления на московском Государственном совещании Корнилов имел возможность не раз выразить свое несогласие с проводимой Временным правительством политикой как в отношении армии, так и в отношении общества в целом; а главное, с его попустительством той разрушительной работе, что вели на фронте и в тылу советы и их комитеты. В начале июля 1917 г. им были посланы телеграммы на имя Верховного главнокомандующего и министра-председателя с требованием принять срочные меры по реформированию армии1. Некоторые требования чисто политического характера, например требование упорядочения и ограничения деятельности армейских комитетов, содержала телеграмма Корнилова, зачитанная на совещании в Ставке высших чинов Российской армии и ряда министров Временного правительства во главе с министром-председателем 16 июля 1917 г.11 Возглавив Российскую армию, Корнилов уже 19 июля отправил в адрес правительства телеграмму с изложением условий, на которых он согласен выполнять обязанности Верховного главнокомандующего, требуя невмешательства в его оперативные распоряжения и назначения высшего военного состава111. Его первые приказы по армии были направлены на поднятие боеспособности, усиление воинской дисциплины, борьбу с братанием, дезертирством, укрепление военно-полевых судов и упорядочение деятельности армейских комитетов. Именно эти действия обеспечили Корнилову полную поддержку со стороны правого офицерства и их организаций — Союза офицеров армии и флота, Союза Георгиевских кавалеров и Военной лиги™.
3 августа Корниловым и генералом А. С. Лукомским, начальником Штаба Верховного главнокомандующего, была составлена докладная записка, в которой с целью нормализации положения в армии и в тылу выдвигались требования о введении на всей территории России военно-революционных судов с применением смертной казни, о восстановлении дасциплинарной власти военных командиров, о точной регламентации прав и обязанностей комитетов и комиссаров и фактически ограничении их деятельностиv. Того же числа Корнилов с намерением обсудить эту записку на заседании Временного правительства прибыл в Петроград и сделал свое первое заявление в прессе^. Однако эта доклад-
I Телеграммы генерала Л.Г. Корнилова Верховному главнокомандующему от 8 и 11 июля 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 15, 16.
II Телеграмму генерала Л.Г. Корнилова от 14 июля 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 21-24. См. также: Протокол совещания в Ставке министра-председателя А.Ф. Керенского, ряда министров Временного правительства и генералитета в Ставке Верховного главнокомандующего 16 июля 1917 г. Там же. Д. 39. Л. 1-62.
III Телеграмму генерала Л.Г. Корнилова А.Ф. Керенскому от 19 июля 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 25.
17 См.: Телеграмма конференции Союза Георгиевских кавалеров министру-председателю А.Ф. Керенскому от 9 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 77. Л. 1.); Письмо президиума Отделения Союза офицеров армии и флота при 318-м пехотном Волховском полку в Главный комитет Союза офицеров от 8 августа 1917 г. (Там же. Д. 40. Л. 52-53).
v См.: Доклад генерала Л.Г. Корнилова // Речь. 6 августа 1917 г. С. 4.
VI См.: Заявление Верховного главнокомандующего // Русские ведомости. 4 августа 1917 г. С. 4.
ПРЕДИСЛОВИЕ
7
ная записка Верховного главнокомандующего не была рассмотрена на заседании Временного правительства: по просьбе управляющего Военным и морским министерством Б.В. Савинкова Корнилов не вынес ее на обсуждение, надеясь на дальнейшую доработку совместно с военным ведомством.
9 августа Верховный главнокомандующий вновь посетил Петроград, куда был вызван для участия в заседании Временного правительства Савинковым. Корнилов рассчитывал в этот раз получить окончательное согласие правительства на предлагаемые им реформы, так как к этому моменту военное ведомство при непосредственном участии Савинкова и комиссара Временного правительства при Штабе Верховного главнокомандующего М.М. Филоненко закончило работу над докладной запиской, развивающей ранее составленную Верховным главнокомандующим с добавлением в нее пункта о милитаризации железных дорог и военной промышленности1. Однако Корнилов был вызван в Петроград без ведома и согласия министра-председателя. Последний не был предварительно ознакомлен с подготовленным проектом военных реформ, поэтому счел себя оскорбленным и не вынес вопрос на пленарное заседание Временного правительства. В результате под давлением кадета Ф.Ф. Кокошкина докладная записка обсуждалась лишь на частном совещании членов Временного правительства 10 августа 1917 г.
Корнилов получил принципиальное согласие с предлагаемыми реформами, за исключением вновь добавленного пункта о милитаризации военной промышленности и железных дорог. Ему было заявлено, что отныне реализация преобразований — это вопрос темпов бюрократической работы. Но для их введения требовалось прежде всего законодательное утверждение на заседании Временного правительства. Однако Керенский, опасаясь роста влияния Верховного главнокомандующего, не торопился выносить вопрос на заседание правительства. Кроме того, после 10 августа резко ухудшились отношения министра-председателя и Савинкова: последний был вынужден подать в отставку, но она не была принята, и по крайней мере внешне их конфликт был исчерпан.
Резко ухудшились и отношения Керенского с Корниловым. Верховный главнокомандующий подавал к этому немало поводов. Так, 9 августа в Петроград Верховный главнокомандующий явился в сопровождении военного отряда с пулеметами. Его приезд на московское Государственное совещание был обставлен так, что это не могло не вызвать раздражения со стороны главы правительства. Следовательно, не было ничего неожиданного в том, что во время Государственного совещания Корнилов получил от министра-председателя уведомление о запрещении ему выступать с критикой общей политики Временного правительства. Сочтя это личным оскорблением, Верховный главнокомандующий в своей речи все же не ограничился рассмотрением положения на фронте.
На Государственном совещании программа Корнилова встретила если не полное одобрение, то по крайней мере сочувствие. В унисон с Верховным главнокомандующим выступили высшие чины Российской армии — генерал М.В. Алексеев и генерал А.М. Каледин11. Но еще до Государственного совещания в поддержку Корнилова и его программы выступили делегаты проходившего 8-9 августа также в Москве Совещания общественных деятелей. Последнее было созвано по инициативе кадетской партии и в своей политической резолюции практически полностью солидаризировалось с заявленной Верховным
I См.: Последние известия // Речь. 11 августа 1917 г. С. 3.; К отставке Б.В. Савинкова // Там же. 12 августа 1917 г. С. 4.
II См.: Государственное совещание. Л., 1930.
8
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ 1
главнокомандующим обеспокоенностью политической и экономической анархией внутри страны и неспособностью правительства переломить ситуацию к лучшему. Отдельным предметом обсуждения на Совещании стала программа Корнилова1. И хотя депутаты не решились принять военную резолюцию, а некоторые из предлагаемых Корниловым мер показались им слишком радикальными, в адрес Верховного главнокомандующего была послана приветственная телеграмма за подписью председателя Совета Совещания М.В. Родзянко с выражением поддержки", что, несомненно, свидетельствовало о растущем признании Корнилова со стороны крупнейшей политической силы страны — кадетов.
После Государственного совещания политическая активность Верховного главнокомандующего стала очевидной для всех. Правая пресса начала внимательно следить за каждым его заявлением и шагом. В ответ в левой печати развернулась откровенная травля Корнилова. Это, а также активно курсирующие слухи о готовящемся отстранении Корнилова от должности Верховного главнокомандующего подтолкнули Главный комитет Союза офицеров армии и флота, а также Союз георгиевских кавалеров начать широкомасштабную кампанию в его защиту. В адрес Временного правительства и главных комитетов офицерских организаций поступили десятки писем с резолюциями офицерских и солдатских собраний в поддержку Корнилова111. В результате прокатившейся по всей армии волны протеста против травли Верховного главнокомандующего его позиции значительно укрепились.
Это ускорило ведущиеся с начала августа переговоры с Временным правительством, посредническую роль в которых взяли на себя Филоненко и Савинков, специально для этого прибывший в Могилев 23 августа. 23, 24 и 25 августа в Ставке велись активные переговоры между Корниловым, Лукомским и генералом И.П. Романовским, с одной стороны, и представлявшими Временное правительство Савинковым и Филоненко, с другой стороны. Причем речь шла уже не столько о согласовании необходимых военных реформ, принципиальное одобрение которых Корнилов получил 10 августа, сколько об образовании нового коалиционного правительства и о стягивании к столице воинских частей.
Такому изменению характера переговоров во многом способствовали появившиеся сведения о намеченном на конец августа выступлении в Петрограде большевиков, которое после событий 3-5 июля уже не казалось нереальным. Правительство, давая согласие на проведение требуемых Ставкой реформ, справедливо опасалось выступления со стороны Советов. Поэтому, прибыв в Ставку, Савинков от лица правительства потребовал выделить войска для посылки в Петроград. Со своей стороны правительство давало согласие уже не только на
I См.: Московское совещание общественных деятелей // Русские ведомости. 9 августа 1917 г. С. 5; Московское общественное совещание // Там же. 10 августа 1917 г. С. 4; Там же. 11 августа 1917 г. С. 6.
II Телеграмму председателя Совета московского Совещания общественных деятелей М.В. Родзянко генералу Л.Г. Корнилову от 9 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 32.
III См.: Резолюция экстренного заседания Совета Союза казачьих войск // Русские ведомости, № 182, 10 августа 1917 г. С. 4; Письмо офицеров 271-го пехотного запасного полка в Главный комитет Союза офицеров армии и флота (не ранее 14 августа 1917 г.). (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 77. Л. 1); Телеграмма армейского комитета 6-й армии в Петроградский городской ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов от 15 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 78. Д. 102. Л. 45-46).
ПРЕДИСЛОВИЕ
9
предлагаемые Корниловым армейские реформы, но и на подчинение Петроградского военного округа непосредственно Верховному главнокомандующему.
Согласно составленному по результатам переговоров «Протоколу пребывания управляющего военным министерством Б.В. Савинкова в Могилеве 24-25 августа 1917 года»1, предварительная договоренность была достигнута практически по всем направлениям. Единственный вопрос, по которому не было достигнуто соглашение, заключался в том, будет ли сам город Петроград находиться в подчинении у Верховного главнокомандующего. В соответствии со Сводом законов Российской империи все гражданские власти в местностях, объявленных находящимися на военном положении, подчинялись военным властям11. Следовательно, если речь шла о столице, то и само правительство должно было бы подчиниться Верховному главнокомандующему, что, понятно, не могло не вызвать возражений со стороны этого правительства, и без того неуверенно себя чувствовавшего перед лицом такой политической силы, как армия. Со своей же стороны Корнилов продолжал настаивать только на такой формулировке, ведь именно ему и его войскам пришлось действовать в самом Петрограде в случае выступления большевиков. И хотя на предварительных переговорах было достигнуто компромиссное соглашение, в соответствии с которым на военном положении объявлялся Петроградский военный округ без самого Петрограда, именно этот вопрос оказался «провисшим» в договоренности Ставки и Временного правительства: одна из сторон решила, что подчинение Петрограда — вопрос времени, другая же надеялась на то, что к этому вопросу больше не придется возвращаться. Наконец после всех предварительных переговоров было решено, что как только к столице стянутся воинские силы, о чем Корнилов сообщит телеграммой, будет объявлено военное положение.
Однако в ответ на условленную телеграмму Корнилов 27 августа получил приказ за подписью Керенского сдать должность Лукомскому111.
Что же произошло накануне решающего дня, а именно 26 августа? Фактическая сторона событий такова, что бывший обер-прокурор Святейшего Синода В.Н. Львов, принявший 25 августа участие в завершающей стадии переговоров в Ставке, на следующий день был принят министром-председателем и беседовал с ним. После этого Керенский немедленно связался со Ставкой и в разговоре от своего имени и от имени не присутствовавшего Львова попросил подтвердить требования, переданные Львовым, но не уточнил, какие. Верховный главнокомандующий подтвердил только то, что ждет министра-председателя и Савинкова в Ставке 27 августа™. Далее интерпретации событий, данные министром-председателем и Верховным главнокомандующим, расходятся.
I Протокол пребывания управляющего военным министерством Б.В. Савинкова в Могилеве 24-25 августа 1917 года, касающийся разговоров Верховного главнокомандующего генерала Л.Г.Корнилова с ним и другими лицами, от 25 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. JL 34-36, 36 об. (Опубл.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. (Корниловщина). М., 1924. С. 206-208). (См. приложение № 1— т. 2).
II См.: Правила о местностях, объявляемых состоящими на военном положении // Свод законов Российской империи. Т. 2. СПб., 1892. С. 254-259.
III См.: Телеграмма министра-председателя А.Ф. Керенского Верховному главнокомандующему генералу Л.Г.Корнилову от 26 августа 1917г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д.27. Л. 14).
17 Запись разговора по прямому проводу министра-председателя А.Ф. Керенского с Верховным главнокомандующим Л.Г. Корниловым от 26 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 40-41.
10
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Согласно версии Керенского, изложенной в опубликованном 27 августа «сообщении» министра-председателя о мятеже генерала Корнилова, Львов устно передал ему ультимативные требования Корнилова, суть которых заключалась в том, что вся полнота государственной власти должна быть передана Верховному главнокомандующему1. По версии же Корнилова, сообщение министра-председателя о якобы имевшем место ультиматуме является «ложью». В своей телеграмме, отправленной «по линии железных дорог начальствующим лицам и другим комитетам» 27 августа, Верховный главнокомандующий заявил, что не посылал Львова и тем более не требовал передачи власти11. Корнилов признавал, что действительно имел разговор со Львовым, однако в ответ на переданные им от имени министра-председателя предложения по реформированию правительства он позволил себе только высказать свою точку зрения.
Далее события развивались с катастрофической быстротой. В ночь с 26-го на 27-е и в ночь с 27-го на 28 августа состоялись экстренные заседания Временного правительства, на которых Керенский, показывая запись разговора по прямому проводу с Корниловым и ссылаясь на слова Львова, потребовал преобразования правительственного кабинета, а для себя особых полномочий для борьбы с мятежом Верховного главнокомандующего. Несмотря на то, что некоторые из присутствовавших министров убеждали Керенского в необходимости мирно уладить конфликт, министр-председатель не согласился. В ответ на это кадетские министры Ф.Ф. Кокошкин, А.В. Карташев, С.Ф. Ольденбург и П.П. Юренев заявили о своей отставке, причем первый из них обвинил министра-председателя в диктаторстве. Тем не менее 28 августа вышел Указ Временного правительства об отстранении Корнилова от должности и предании суду за мятеж111.
В ответ на это Корнилов издал свое «Обращение к народу», где подробно описал разногласия с Временным правительством, опять назвав заявление о заговоре Ставки ложьюIV. Отказавшись сдать должность и решив воспользоваться стянутыми к столице войсками, Корнилов издал несколько приказов по армии с требованием подчиняться только его распоряжениями Город Могилев (Ставка Верховного главнокомандующего) был объявлен на военном положении^.
I Сообщение министра-председателя А.Ф. Керенского о выступлении генерала Л.Г. Корнилова от 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 1. Л. 1, 1 об. (Опубл.: Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа. М., 1959. С. 445).
II Телеграмму генерала Л.Г. Корнилова от 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 38.
III Указ Временного правительства Правительствующему Сенату от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 120. Л. 178.
17 «Обращение к народу» Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 77. Л. 48. (Опубл.: Корниловские дни. Бюллетени временного военного комитета при ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов. Пг., 1917 г. С. 105-106).
v См.: Приказ Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова № 897 от 28 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 42); Приказ Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова № 900 от 29 августа 1917 г. (Там же. Л. 109). (См. приложения № 5, 6 - т. 2).
VI См.: Постановление коменданта города Могилева полковника Квашнина-Самарина от 28 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 44).
ПРЕДИСЛОВИЕ
11
Попытка примирения Временного правительства и Корнилова, осуществленная 27 августа посредством переговоров по прямому проводу Савинковым, Филоненко и одним из лидеров кадетов В.А. Маклаковым, закончилась неудачей1. Вряд ли это могло быть иначе: посредники действовали на свой страх и риск, а сам Керенский себя никак не проявил. Что касается Корнилова, то со своей стороны он через Лукомского и назначенного нового начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева выдвинул ряд условий, на которых он был согласен в целях ликвидации конфликта сдать должность Верховного главнокомандующего".
Однако примирение не состоялось, как, впрочем, не состоялось и реальное военное столкновение. Армейский корпус, двинутый, по версии Корнилова, для защиты Петрограда и правительства от большевиков, а по версии самого правительства, для его свержения, не продвинулся дальше ст. Вырицы и Луги. Его командующий, генерал AM. Крымов, остановивший свои части после получения сообщения о конфликте Верховного главнокомандующего и Временного правительства, был вызван 31 августа на прием к министру-председателю в Зимний дворец и после встречи застрелился. Это была единственная жертва «мятежа».
29 августа постановлением Временного правительства за подписью министра-председателя и министра юстиции АС. Зарудного была создана Чрезвычайная комиссия для расследования дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Последствия выступления — арест Корнилова и его соучастников и расследование обстоятельств мятежа — это уже история самой комиссии и ее деятельности.
Вне сомнения, 26 и 27 августа стали пограничными датами во взаимоотношениях Временного правительства и Верховного главнокомандующего, уничтожившими результаты всех прежде достигнутых договоренностей и опрокинувшими все надежды на реформирование как армейского, так и в целом политического строя страны.
Однако конфликт Корнилова и Временного правительства возник не в одночасье и не 27 августа. Не стоит преувеличивать и роль в этом конфликте Львова, хотя его поведение 26 августа даже пресса, отслеживавшая события, характеризовала как «туманное» или «путаное». Конфликт Верховного главнокомандующего и Временного правительства к концу августа уже имел затяжной характер. Слухи о готовящемся смещении Корнилова, упорно курсировавшие в обществе в середине августа, не были случайными. Но если раньше весь конфликт ограничивался телеграммами с ультиматумами, докладными записками и, в конечном счете, разрешался за столом переговоров, то 27 августа Верховный главнокомандующий и Временное правительство в лице министра-председателя и тех министров, которые его поддержали, открыто встали друг против друга, предоставив остальным решать, с кем же они.
Сам факт выступления генерала Корнилова не вызывает сомнений. Однако остается неясным, а существовал ли вообще заранее спланированный и подго-
I См.: Запись разговора по прямому проводу генерала Л.Г. Корнилова с управляющим Военным министерством Б.В. Савинковым и В А Маклаковым от 27 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 45. Л. 2-4 об.) (См. приложение № 2 —т. 2).
II См.: Телеграмма генерала А.С. Лукомского министру-председателю А.Ф. Керенскому от 30 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 1. Д. 60. Л. 138); Запись разговора по прямому проводу генерала Л.Г. Корнилова с начальником Штаба Верховного главнокомандующего генералом М.В. Алексеевым от 31 августа 1917 г. (Там же. Л. 140—148).
12
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
товленный «контрреволюционный заговор» Ставки с целью свержения Временного правительства? Не являлся ли Корнилов зачинщиком воображаемого, но многими ожидаемого «контрреволюционного» заговора, иначе говоря, игрушкой в чужих руках? Причем эти ожидания могли исходить как от его потенциальных союзников — армейской верхушки и в целом правых сил, так и от его врагов, не в последнюю очередь заинтересованных в его якобы «мятеже», рассчитывая таким образом нанести удар по всем «контрреволюционно» настроенным силам. Возможно ли, что случившееся является результатом ряда «недоразумений», главное из которых — Львов? Или же имело место прямое «предательство» накануне уже готового соглашения, когда одна из сторон, Керенский, в свое время снискавший титул «политической проститутки», просто воспользовалась первым попавшимся поводом, а именно заявлением Львова, для того, чтобы уничтожить ранее достигнутые соглашения, а заодно и другую сторону? Именно эти вопросы и стали своеобразным «камнем преткновения» в отечественной и зарубежной исторической науке.
* * *
История корниловского выступления изучалась отечественной и зарубежной исторической наукой на достаточно широкой источниковой базе. Событиям, предшествующим выступлению, самому выступлению и его последствиям было посвящено немало статей, отдельных монографий, документальных публикаций и мемуаров. Хотя их авторы и обращались к одним и тем же источникам, содержащиеся в исследованиях трактовки различны и подчас диаметрально противоположны. Одним из источников по истории корниловского выступления являлись материалы Чрезвычайной комиссии, созданной Временным правительством для расследования дела о бывшем Верховном главнокомандующем и его соучастниках.
Первыми свое мнение о произошедших событиях высказали их непосредственные участники. Одним из них невольно оказался сам Корнилов. В деятельности правительственной Чрезвычайной комиссии произошла «утечка» служебной информации, и часть материалов следствия появилась в печати еще до его окончания. Публикацию фрагментов показаний Корнилова комиссии предпринял 2 октября 1917 г. в газете «Общее дело» известный своими разоблачениями публицист В.Л. Бурцев1. И хотя по распоряжению министра-председателя газета была тотчас закрыта, перепечатки следственного материала появились практически во всех крупных столичных газетах11. Показания Корнилова, излагавшего свою точку зрения на произошедшее, снабженные соответствующими сочувственными комментариями редактора, несомненно, повлияли на общественное мнение, прежде категорично возлагавшего вину только на бывшего Верховного главнокомандующего. Кроме того, эта публикация впервые сделала доступным один из источников по истории корниловского выступления, к которому впоследствии будут неоднократно обращаться исследователи.
Первая подробная работа о корниловском выступлении появилась в начале 1918 г. Ее автор — Керенский — опубликовал стенограмму своего допроса Чрезвычайной комиссией по делу Корнилова от 8 октября 1917 г.1" Эта работа непосредственного участника и виновника событий — уже сама по себе важный
См.: Общее дело. 2 октября 1917 г. С. 2.
См.: Новая жизнь. 3 октября 1917 г. С. 2.; Русская воля. 3 октября 1917 г. С. 2. См.: Керенский А.Ф. Дело Корнилова. Екатеринослав, 1918.
ПРЕДИСЛОВИЕ
13
источник по истории корниловского выступления. Кроме того, она ввела в научный оборот другой важный документ корниловского выступления из материалов следственной комиссии. Однако ценность работы умаляют более поздние исправления и прямые разночтения по сравнению с первоначальным текстом стенограммы допроса, наличие которых не скрывал и сам Керенский, а также явная политическая ангажированность автора. Политические цели публикации ясно просматриваются в той оценке, которые были в ней даны происшедшему. С точки зрения бывшего министра-председателя, имел место хорошо продуманный и заранее спланированный заговор, причем заговор не только против Временного правительства и лично министра-председателя, а заговор против революции и ее достижений, иначе говоря, «контрреволюционный заговор».
Иной интерпретации придерживался другой активный участник событий, Савинков, представлявший в конфликте Керенский — Корнилов посредническую сторону. В 1919 г. уже в Париже вышла его работа «К делу Корнилова», в которой события, предшествовавшие выступлению, рассматривались как ряд «недоразумений», в конечном счете приведших к открытому противостоянию. Главное же «недоразумение», с точки зрения Савинкова, — это Львов. В своих более поздних воспоминаниях решающую роль в разрастании «взаимного непонимания» между Керенским и Корниловым Савинков отводил именно бывшему обер-прокурору Синода, выгораживая тем самым себя и свою посредническую деятельность. Причем свои доводы автор аргументировал личным участием в событиях и ссылками на «Протокол» своего пребывания в Ставке 24-25 августа. Более поздние материалы следствия по делу Корнилова были ему недоступны1.
И, наконец, отличную картину происходящего дал генерал А.И. Деникин, другой участник событий, действовавший на стороне Корнилова и пострадавший вместе с ним. Его «Очерки русской смуты» фактически повторяли ту же точку зрения, что значительно раньше в прессе открыто высказал генерал М.В. Алексеев, назначенный после выступления Корнилова начальником Штаба Верховного главнокомандующего и позже ушедший с этой должности ввиду несогласия с ходом следствия по этому делу и конкретно с позицией, занятой новым Верховным главнокомандующим — Керенским. Еще в сентябре — ноябре 1917 г. Алексеев попытался привлечь внимание сначала лидера кадетов П.Н. Милюкова в частном письме, а после его публикации в газете «Новое время» и внимание общественности. Как непосредственный свидетель событий, генерал авторитетно заявил, что «заговора генералов» не было, напротив, имело место прямое «предательство» со стороны Керенского уже достигнутой договоренности11. Деникин не менее категоричен в своих оценках. С его точки зрения, Корнилов был поставлен в безвыходное положение отказом министра-председателя от ранее достигнутой договоренности, а потому всю ответственность за произошедшее несет «политическая проститутка» Керенский, в последний момент испугавшийся союза с Корниловым и сделавший ставку на левых111. С Алексеевым и Деникиным солидаризировался другой соратник Корнилова, генерал Лукомский.. В вышедших в эмиграции воспоминаниях он подробно рассматривал конкретные
1 См.: Савинков Б.В. К делу Корнилова. Париж, 1919.; Его же. Генерал Корнилов (Из воспоминаний) // Былое. № 3 (31). Берлин, 1925.
п См.: Письмо генерала М.В. Алексеева П.Н. Милюкову от 12 сентября 1917 г. // Владимирова В. Революция 1917 г. Т. ГУ. Август — сентябрь. Л., 1924. С. 377-380.
111 См.: Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 1. Вып. 1. Париж, 1921.; Его же. То же. Т. 2. Париж, 1922.
14
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
события августа — сентября 1917 г., ссылаясь на свое личное участие в них, и повторял уже известную нам точку зрения1. Подчеркнем, что и Алексеев, и Деникин, и Лукомский неоднократно ссылались на Чрезвычайную комиссию, однако собранные следствием материалы по делу Корнилова им были недоступны.
Таким образом, в работах основных участников событий явно обозначаются три различных подхода к истории корниловского выступления. Вышедшие в эпоху Гражданской войны исследования других авторов, в которых так или иначе затрагивались эти события, посвящены личности самого Корнилова и воспроизводят одну из этих точек зрения". Названные точки зрения — Керенского («контрреволюционный заговор»), Савинкова («недоразумение»), Алексеева — Деникина — Лукомского («предательство Керенского»), а также их комбинации — практически полностью исчерпывают собой все разнообразие мнений о корни-ловском выступлении, высказанных впоследствии как в отечественной, так и в зарубежной историографии. -
Одним из первых в советской историографии серьезных исследований корниловского выступления стала работа В. Владимировой «Контрреволюция в 1917 г. (Корниловщина)»"1. Несомненным достоинством монографии был анализ конкретных событий августа — сентября 1917 г., а также использование большого числа документов, в том числе и архивных материалов, часть которых была помещена в обширном «Приложении». Обилие цитат из архивных фондов отличает и работу другого автора, военного историка Е.И. Мартынова, бывшего царского генерала, в подчинении которого одно время находился Корнилов17. Обращает на себя внимание использование этими авторами материала правительственной Чрезвычайной комиссии, а именно стенограмм допросов Керенского и Корнилова, а также «Протокола» пребывания Савинкова в Ставке 24—25 августа 1917 г.
В целом построение анализа на относительно широкой источниковой базе являлось отличительной чертой отечественной историографии первых лет советской власти, когда еще не сложились запреты и ограничения на цитирование и использование, в том числе и ставших впоследствии секретными, архивных фондов. Так, в 1928 г. появился первый мемуарный сборник по истории корниловского выступления, составленный на основе белоэмигрантских изданий7. А еще раньше, в 1924 г., вышел и первый документальный сборник, составленный той же Владимировой на основе сообщений печати, мемуаров и архивных источников: «Революция 1917 года. (Хроника событий: Август — сентябрь)»71. Если помещенные в этом сборнике материалы официального следствия по делу Корнилова уже были известны по прежним публикациям, то новым стало использование документов ВЦИК и других советских органов.
Определенную широту источниковой базы можно считать достоинством исследовательской литературы, вышедшей в 1920-1930-х гг. и посвященной кор-
I См.: Лукомский А. С. Воспоминания. Т. 1. Берлин, 1922.
II Например, см.: Туземцев Н. Генерал Л.Г.Корнилов. Ростов-на-Дону, 1919; Пронин В. Генерал Л.Г. Корнилов. Ростов-на-Дону, 1919; Каржанский Н. Верховные главнокомандующие России. 1914-1917 гг. // Пережитое. Кн. 1. М., 1918.; Верхоеский А.И. Россия на Голгофе: Из походного дневника. 1914-1918 гг. Пг., 1918.; Шкловский В. Революция и фронт. Прага, 1921.; ШингаревИ. Как это было. М., 1918.
III См.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. (Корниловщина). Л., 1924. 17 См.: Мартынов Е.И. Корнилов: попытка военного переворота. Л., 1928.
v См.: Мятеж Корнилова: Из белых мемуаров. Л., 1928.
71 См.: Владимирова В. Революция 1917 года. (Хроника событий: август — сентябрь). Т. IV. Л., 1924.
ПРЕДИСЛОВИЕ
15
ниловскому выступлению. В то же время именно в этих первых работах выработались штампы советской историографии, согласно которым Корнилов представал как заговорщик и контрреволюционер, стремящийся к установлению военной диктатуры, ставленник промышленной буржуазии, солидаризирующийся с правыми кадетами и монархистами. Строгая научная методология анализа исторических фактов подменялась их идеологической интерпретацией. Понятно, что такая изначальная ангажированность не могла не сказаться и на приоритетах исследований. Основной акцент историками был сделан на выявление «классовой сущности корниловщины» и обосновании решающей роли большевиков в подавлении контрреволюционного мятежа. Активное привлечение к исследованию документов ВЦИК и других советских органов служило именно этой цели. Все это характерно как для работ Владимировой и Мартынова, так и для ряда других популярных изданий того периода1. В результате к моменту выхода в 1938 г. в свет многотомной «Истории Гражданской войны в СССР», где выступлению Корнилова были специально посвящены три главы первого тома, советская историография подошла с готовым набором идеологически обусловленных штампов11.
После некоторого перерыва в 1940-1950-е гг., когда в отечественной историографии возобладало мнение, что история контрреволюции не заслуживает внимания, к корниловскому выступлению обратились только в самом конце 1950-х годов. В 1960-е — начале 1980-х гг. вышел целый ряд как специальных работ111, так и общих, в которых эта тема так или иначе затрагиваласьw.
К крупным работам по истории корниловского выступления, вышедшим в этот период, можно отнести монографии М.И. Капустина «Заговор генералов: Из истории корниловщины и ее разгрома» и И.Я. Иванова «Контрреволюция в России в 1917 г. и ее разгром»v. Исследования этих историков отличались детальной разработкой отдельных моментов выступления. Однако они являлись продолжением установившейся ранее и идеологически обусловленной трактовки корниловского выступления. Практически не расширяли они и круг используемых источников. Монографии были написаны по материалам партийных архивов, воспоминаниям деятелей революции и лишь незначительно вовлекали в круг использованных источников материалы официального следствия. В последнем случае авторы ограничились цитированием фрагментов отдельных и известных по ранним публикациям документов, главным образом протоколов допросов, с целью подтверждения своих выводов о «контрреволюционной сущности
I См.: Эдейман Р., Мелихов В. Армия в 1917 г. М. —Л., 1927; Чадаева О.Н. Корниловщина. М.; Л., 1930.
II См.: История Гражданской войны в СССР. Т. 1. М., 1938. Гл. 9, 14, 15.
III См.: Бромберг Л., Якушев И. Большевики — организаторы разгрома корниловщины. М., 1957; Галкин В.А. Разгром корниловщины. М., 1959; Грунт А.Я. Заговор обреченных. (Разгром корниловщины). М, 1962; Лаверычев В.Я. Русские монополисты и заговор Корнилова // Вопросы истории. 1964. № 4; Иванов И.Я. Корниловщина и ее разгром (Из истории борьбы с контрреволюцией в России в 1917 г.). Л., 1965.
N Минц ИИ. История Великого Октября. Т. 2. М., 1978.; Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982; Ее же. Кадетская партия в период Первой мировой войны и Февральской революции. М., 1988; Кувшинов В.А. Разоблачение партией большевиков идеологии и тактики кадетов. (Февраль — октябрь 1917 г.) М.; 1982; Старцев В.И. Крах керенщины. Л., 1982.
v См.: Капустин М.И. Заговор генералов: Из истории корниловщины и ее разгрома. М., 1968; Иванов И.Я. Контрреволюция в России в 1917 году и ее разгром. М., 1977.
16
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
корниловщины» и обоснования концепции неизбежности свершения социалистической революции.
Фразы, вынесенные в заглавия вышедших в этот период работ, наглядно показывают, что по сравнению с предшествующим периодом в советской историографии в 1960-1980-е гг. тематический спектр исследований истории корниловского выступления заметно сузился. Преимущественно историков интересовало не выяснение хода событий августа — сентября 1917 г., т.е. не само выступление, контрреволюционный и заговорщический характер которого не ставился под сомнение, а его «разгром». Причем под «разгромом» понималась не деятельность Временного правительства, «двурушничество» и «несостоятельность» которого разоблачались, а деятельность Советов и партии большевиков. Поэтому основное внимание исследователей было приковано к участию в подавлении корниловского мятежа советских органов, главным образом Бюро Военного отдела ВЦИК и местных солдатских комитетов. Если принять это во внимание, становится понятным, почему правительственные учреждения, созданные специально для расследования дела Корнилова, не оказались в центре внимания историков.
Утвердившиеся приоритеты в исследовании задавали и источниковую базу. В исторической литературе в этот период традиционно использовались сообщения левой печати и мемуарная литература. Круг последней в этой период даже несколько расширился, доказательством чего служит издание воспоминаний генералов А.А. Брусилова и А.И. Верховского1. Однако преимущественно к исследованию привлекались воззвания и листовки ВЦИК, местных советских органов, резолюции армейских комитетов, бюллетени Временного военного комитета при ВЦИК солдатских и рабочих депутатов, протоколы заседания Бюро Военного отдела ВЦИК, материалы РСДРП(б). В этом смысле показателен ряд сборников по истории революционного движения в русской армии в 1917 г., составленных по материалам военных архивов. Документы, собранные правительственной Чрезвычайной комиссией, к исследованию привлекались, однако в незначительном объеме и выборочно. Доказательством этого служит документальный сборник «Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа»11.
Появление в 1959 г. в серии «Великая Октябрьская социалистическая революция» специального тома, посвященного истории корниловского выступления, стало событием в отечественной историографии. В сборнике движение Корнилова хронологически и тематически прослеживается на основе документов бывших архивов ЦГАОР (ныне — ГА РФ), ЦГВИА (ныне — РГВИА), ЦГАВМФ (ныне - РГА ВМФ), ЦПАИМЛ (ныне - РГАСПИ). Однако, несмотря на несомненную ценность этого академического издания, сосредоточенность его составителей на показе главенствующей роли большевиков при подавлении мятежа заметно сузила возможную источниковую базу. Большую часть сборника составили документы советских и партийных органов, их воззвания, листовки, протоколы заседаний. Документы правительственной Чрезвычайной комиссии были представлены незначительным объемом и главным образом для доказательства «контрреволюционного» характера деятельности генерала Корнилова и его окружения.
I См.: Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 1983; Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959.
II См.: Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа / Под. ред. ДАЧугаева. М., 1959.
ПРЕДИСЛОВИЕ
17
Таким образом, в период с конца 1950-х до начала 1980-х гг. окончательно сложилась официальная точка зрения советской историографии на корнилов-ское выступление и его место в политической истории России, а также методология его анализа. Версия советских историков — Корнилов мятежник и контрреволюционер. Фактически соглашаясь в этой оценке с мнением Керенского, аргументацию в ее пользу советская историография черпала не из работ бывшего министра-председателя, а из политических агиток советов времен подавления корниловского выступления. Из левой прессы августа — сентября 1917 г. историками был заимствован сам термин — «корниловщина». А ленинские оценки классовой сущности выступления Корнилова определили методологию анализа1. В этот период в советской историографии окончательно утвердились и основные направления изучения истории корниловского выступления, ставшие приоритетными, согласно которым рассмотрение конкретных событий шло с точки зрения альтернативы «Корнилов или Ленин» и доказательства того факта, что у России в сентябре — октябре 1917 г. был выбор только между корни-ловской военной диктатурой или же социалистической революцией большевиков. Поставленная цель достигалась в худшем случае пустой декларацией, в лучшем — обильным цитированием документов из архивных фондов советских и партийных органов. Следовательно, приоритеты в исследовании заметно сужали возможную источниковую базу. Материалы правительственной следственной комиссии к исследованию привлекались в незначительном объеме.
Не случайно поэтому в работах по истории корниловского выступления, вышедших с конца 1980-х и до начала 1990-х гг., наметился пересмотр приоритетных направлений исследования и, как следствие, расширение источниковой базы.
В этом смысле показательно появление в этот период ряда работ, посвященных анализу феномена контрреволюции. В частности, исследование В.Д. Поликарпова «Военная контрреволюция в России. 1905—1917 гг.» было посвящено рассмотрению военной, в том числе и «корниловской контрреволюции» как таковой, т.е. как самостоятельного социального и политического явления, имеющего свою логику возникновения и затухания, свою социальную базу и лозунги". Однако методология анализа в данной работе по-прежнему базировалась на ленинских замечаниях, что не позволило ее автору отойти от традиционной точки зрения советской историографии о классовой сущности «корниловщины». Феномену корниловского движения была посвящена и статья А.С. Сенина «Корниловская альтернатива»111. Однако эта работа также оказалась несвободной от многих штампов советской историографии, хотя в ней и была предпринята попытка более широко и без идеологической предвзятости взглянуть на корниловское выступление. В частности, выступление Корнилова рассматривалось в ней с точки зрения традиционной альтернативы «Корнилов или Ленин».
В целом работы этого периода иллюстрируют общее состояние отечественной исторической науки в первые постперестроечные годы, представляя собой странное сочетание «нового взгляда» и традиционных историографических штампов. Из работ о корниловском выступлении, вышедших в последнее время, наиболее содержательными, с точки зрения ломки традиционных штампов отече-
I См.: Ленин В.И. О компромиссах // Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 34. С. 135-136.
II См.: Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России. 1905-1917 гг. М, 1990.
III См.: Сенин А. С. Корниловская альтернатива // Историки отвечают на вопросы. Вып. 2.: Сборник / Сост. В.Д. Поликарпов, М., 1990.
18
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
ственной историографии, представляются труды Г.З. Иоффе1. Автор справедливо отметил, что в советской историографии предпочитали смотреть на все связанное с феноменом контрреволюции только глазами революционного лагеря, что не позволяло представить себе картину во всей ее полноте. Не случайно поэтому в работах Иоффе, как никогда ранее в отечественной историографии, большое внимание было уделено принятым правительством мерам по подавлению выступления, в частности помещены основные сведения о создании и первых шагах правительственной Чрезвычайной комиссии. Пытаясь пересмотреть место корниловского выступления в политической истории России, автор утверждал, что для этого прежде всего необходимо поменять традиционные приоритеты в исследовании и сместить акцент с анализа разгрома выступления на анализ самого выступления. Отсюда характерная черта работ Иоффе — использование широкой документальной базы для исследования. В частности, к анализу им были привлечены документальные материалы из числа собранных правительственной Чрезвычайной комиссией. Возможно, именно изменение приоритетов исследования и значительное расширение источниковой базы позволило ему отойти от устоявшегося в советской историографии мнения о корниловском выступлении как о заранее спланированном и подготовленном контрреволюционном заговоре, направленном на свержение Временного правительства и ликвидацию достижений революционной демократии. Возвращаясь к вопросу, а существовал ли вообще заранее спланированный и подготовленный контрреволюционный заговор и не было ли случившееся результатом ряда недоразумений или же прямого предательства, автор не дает на него уже столь категоричного ответа: «В корниловском выступлении сказались и "недоразумения", и подозрительность, и вероломство Керенского, и другие "субъективные факторы". Но все это могло проявиться только при наличии реальных контрреволюционных замыслов, которые вынашивались в тех кругах, где ненавидели революцию, демократию и саму "керенщину"»11.
В последние десятилетия в отечественной исторической науке произошло смещение акцентов анализа с феномена революции на феномен контрреволюции и с разгрома корниловщины на само выступление. Это не могло не повлечь за собой более тщательное изучение конкретного хода событий, а как следствие — и расширение источниковой базы исследований. В последнее время значительно пополнился круг используемой мемуарной литературы. Доказательством этого служит появление с конца 1980-х гг. большого числа публикаций — воспоминаний непосредственных свидетелей событий, как неизвестных ранее, так и перепечаток из эмигрантской литературы111. Кроме того, снятие идеологических ограничений позволило исследователям использовать те исторические источники, которые традиционно замалчивались. Так, показания Корнилова известны отечественной исторической науке. Однако только в последние годы историки стали более внимательно и с большим доверием относиться к заявлениям самого Корнилова. В этом смысле не случайно появление новой версии публикации
1 См.: Иоффе Г.З. «Белое дело»: Генерал Корнилов. М., 1989; Его же. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. М., 1995. н Иоффе Г.З. «Белое дело», С. 151.
111 См.: Вырубов В.В. Воспоминания о корниловском деле // Земство. 1995. № 3; Керенский А.Ф.Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993; Александр Иванович Гучков рассказывает... М., 1993; Князев Г. Из записной книжки русского интеллигента за время революции и гражданской войны. 1915—1922 гг. // Русское прошлое. Кн. 2. СПб., 1991.
ПРЕДИСЛОВИЕ
19
показаний генерала, данных им Чрезвычайной комиссии 2-5 сентября 1917 г. Новая публикация была предпринята Иоффе и значительно превосходит предыдущие своей выверенностыо и полнотой1.
Подобного рода процессы характерны и для современной зарубежной историографии.
Справедливо мнение Г.М. Каткова, выделившего три этапа развития интереса к истории корниловского выступления в российской эмигрантской литературе. Начало первому положили фундаментальные «Очерки русской смуты» Деникина и «История второй русской революции» П.Н. Милюкова11. Второй этап был связан с юбилейной датой — 20-летием революции 1917 г. В этот период на страницах «Последних новостей» была помещена специальная подборка воспоминаний эмигрантов, в прошлом активных участников событий, — А.И. Гучкова, П.Н. Финисова, А.И. Путилова111. Наконец, выход после Второй мировой войны мемуаров Керенского вновь привлек внимание к корниловско-му выступлению17.
Даже этот беглый обзор позволяет увидеть, что в русской эмигрантской среде существовал постоянный интерес к корниловскому выступлению. И это объяснимо: события августа — сентября не были рядовым эпизодом 1917 г. Роль Корнилова в организации Белого движения и в создании Добровольческой армии заставила даже политических противников по-иному взглянуть на его деятельность в 1917 г. Уже в эмиграции, оценивая августовские события с точки зрения случившегося двумя месяцами позже, многие спрашивали: а была ли у России иная альтернатива? Не случайно поэтому вопрос, представлял ли собой Корнилов такую альтернативу, стал ключевым для эмигрантской историографии. О существовании у России в 1917 г. выбора между Корниловым и большевистской революцией заявил еще Деникин в упомянутых выше «Очерках русской смуты». Отметим, что Деникин имел в виду не заговор во имя военной диктатуры, которого, с его точки зрения, вообще не существовало, а конкретную программу, выдвинутую Корниловым на переговорах с Временным правительством. Однако впоследствии в эмигрантской литературе такая поправка большей частью уже не делалась. Милюков, вынося альтернативу «Корнилов или Ленин» в заглавие второго выпуска своей «Истории второй русской революции», фактически закреплял такой подход к истории корниловского выступления.
Таким образом, для зарубежной историографии, так же как и для советской, было характерно рассмотрение истории корниловского выступления с точки зрения альтернативы «Корнилов или Ленин», но уже с прямо противополож-
1 См.: Иоффе Г.З. Генерал Л.Г. Корнилов перед Чрезвычайной комиссией Временного правительства // Кентавр. 1995. № 5-6.
и См.: Милюков П.Н. История второй русской революции. Т. 1. Вып. 1. Киев, 1919; Его же. То же. Т. 1. Вып. 2. Корнилов или Ленин. София, 1921; Чернов В. «Подполье» и «надполье» в подготовке корниловского движения // Воля России. № 4. Прага, 1923; Галич Ю. Генерал Крымов: Из личных воспоминаний // Сегодня. Рига, 10 апреля 1928 г.
111 Из воспоминаний А.И. Гучкова // Последние новости. Париж, 1939. 23 сентября; Беседа с П. Финисовым. Генерал Корнилов и Керенский // Там же. 1927. 27 февраля; Путилов А.И. Заговор Корнилова // Там же. 1937. 24 января; Никитин Б. Роковые годы. Париж, 1937; Головин НН Русская контрреволюция в 1917-1918 гг. Т. 1. Ч. 2. Таллин, 1937.
w Гессен И. Годы изгнания. Париж, 1979; Лодыженский А.А. Воспоминания. Париж, 1984; Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Лондон, 1990. Т. 2; Манухин И. Воспоминания о 1917-1918 гг. // Новый журнал. Т. 54. Нью-Йорк, 1958; Воспоминания генерала барона П.Н.Врангеля. Франкфурт-на-Майне, 1969.
20
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
ными симпатиями. Из русской эмигрантской литературы эта точка зрения перекочевала и в зарубежную историографию, для которой поиск в российской истории альтернативы большевизму приобретал особое значение. При такой акцентировке анализ конкретного хода событий августа —сентября 1917 г. неизбежно отходил на задний план. Таким же второстепенным становилось и исследование вопроса: а существовал ли вообще заговор Ставки с целью свержения Временного правительства? Не случайно поэтому историки мало интересовались теми мерами, которые были предприняты правительством для ликвидации корниловского выступления, в частности и результатами работы Чрезвычайной комиссии.
Уже упомянутый выше зарубежный историк Катков, выпустив в 1987 г. перевод с английского своей работы «Дело Корнилова», был вынужден констатировать именно такое положение как в русской эмигрантской литературе, так и в зарубежной историографии в целом1. Поэтому свою задачу автор видел в новой оценке событий августа — сентября 1917г., прежде всего посредством расширения документальной базы исследования и использования ранее не известных или же замалчиваемых источников. С этой целью к анализу были привлечены показания самого Корнилова Чрезвычайной комиссии, полный текст которых воспроизведен в приложении к работе. Следуя за Корниловым, автор сделал вывод, что никакого заговора вообще не существовало. Однако ничего нового в этом не было, и фактически Катков воспроизводил точку зрения, хорошо известную в историографии по работам Алексеева, Деникина, Лукомского. Кроме того, доказательство этой точки зрения не может быть основано только на заявлениях самого Корнилова. И в этом смысле представляется справедливым высказанное в адрес Каткова и его работы рядом зарубежных историков замечание о некритичном в целом восприятии показаний Корнилова11.
Тем не менее это исследование ознаменовало собой новый этап в изучении корниловского выступления в зарубежной исторической литературе. Крупнейший американский историк Р. Пайпс, посвятив специальный раздел своей монографии «Русская революция» корниловскому выступлению, также говорил о необходимости пересмотра традиционных подходов к этому событию политической истории предоктябрьской России111. Как и Катков, Пайпс утверждал, что для этого прежде всего необходимо отрешиться от довлеющей над современной историографией альтернативы «Корнилов или Ленин» и обратиться к тщательному документальному изучению конкретных событий августа — сентября 1917 г. В центре его внимания оказался все тот же вопрос: а был ли сам заговор? Показательно, что для исследования автором были подключены материалы Чрезвычайной комиссии, доступные ему по Русскому архиву Колумбийского университета (США), а именно — показания Корнилова. Мнение Пайпса то же, что и у Каткова: заговор генерала Корнилова — это миф, сотворенный Временным правительством и подхваченный Советами. Однако обращает на себя внимание тот факт, что позиция автора плохо подкреплена документально. Большинство документов, собранных Чрезвычайной комиссией по делу Корнилова, им не было проанализировано.
Подводя итог краткому историографическому обзору, можно констатировать, что на протяжении более чем полувека и в отечественной, и в зарубежной
I См.: Катков Г.М. Дело Корнилова. Париж, 1987,
II См.: Much J.L. The Kornilov Revolt. A Critical Examination of Sources and Research. Aarhus (Denmark), 1987.
III См.: Пайпс P. Русская революция. Ч. 2. М., 1994.
ПРЕДИСЛОВИЕ
21
исторической литературе шли практически сходные процессы. В советской литературе идеологическая ангажированность заставляла строить анализ на одних исторических фактах и источниках и замалчивать другие. Та же самая ангажированность, но уже с другой стороны, заставляла выборочно относиться к историческим свидетельствам и эмигрантских исследователей. Помимо этого, необходимость постоянно доказывать неизбежность свершения социалистической революции толкала советскую историографию на поиск не только «объективной экономической закономерности», но и «субъективных факторов», одним из которых и стала угроза корниловской военной диктатуры. Напротив, поиск в русской истории альтернативы большевизму заставлял как эмигрантскую, так и зарубежную историографию в целом преувеличивать масштаб корниловского выступления. Главное, и та и другая стороны практически не заостряли внимание на вопросе — а был ли сам заговор Ставки с целью свержения Временного правительства? Вновь этот вопрос был поднят только в последние десятилетия и в тех работах, которые посвящены рассмотрению конкретного хода событий августа — сентября 1917 г. Вряд ли можно считать случайным, что именно в этих исследованиях было уделено должное внимание деятельности Чрезвычайной комиссии Временного правительства. Это лишний раз доказывает, что материалы самой комиссии являются важнейшим источником по истории корниловского выступления.
Обращение к собранным официальным следствием материалам по делу Корнилова особенно важно для современной отечественной историографии. Историческая литература последних десятилетий наглядно продемонстрировала, что одно только снятие идеологических запретов не может переломить ситуацию в изучении темы корниловского выступления. Для этого необходимо прежде всего тщательное и документально выверенное исследование. Привлечение материалов Чрезвычайной комиссии может оказать в этом плане неоценимую услугу.
* * *
Изучение деятельности Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках необходимо не только для углубления знаний о корниловском выступлении. Такое обращение важно еще и в смысле общего изучения политической истории России.
Правительственные следственные комиссии — совершенно особое и новое явление в российской политической жизни начала XX в. Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем и его соучастниках — не первый такого рода опыт Временного правительства. 9 июля была образована Особая следственная комиссия для расследования степени участия в восстании 3-5 июля 1917 г. отдельных частей войск и членов гарнизонов г. Петрограда и его окрестностей.
Июльское вооруженное выступление 3-5 июля в г. Петрограде и выступление Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова в августе — сентябре были ключевыми моментами 1917 г., изменившими картину общественно-политической жизни страны. И в первом, и во втором случае для расследования событий были образованы особые следственные комиссии. Однотипность реакции власти и в том и другом случаях не покажется совпадением, если сопоставить это с тем фактом, что уже на второй день своего существования Временным правительством была создана такого же рода комиссия: 4 марта начала свою деятельность Чрезвычайная следственная комиссия для расследования
22
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так и военного и морского ведомств.
Все три следственные комиссии создавались правительствами разных составов, и поэтому они не были практикой лишь одного из них. Образуя новую комиссию, правительство использовало те же принципы функционирования, которые были выработаны в работе ее предшественниц. Все три комиссии создавались на общих политико-правовых основах, финансировались по одной схеме, имели сходную структуру. Отчасти совпадал и их персональный состав. Все это позволяет рассматривать создание официальных следственных комиссий как устоявшуюся практику Временного правительства и в целом расценивать их как существенную характеристику его политики.
Все три комиссии были созданы Временным правительством, но только следственная комиссия по делу Корнилова имела опыт деятельности при двух правительствах — Временном и Советском — и, следовательно, наиболее полно характеризовала практику функционирования такого рода государственного учреждения.
Вместе с тем следственные комиссии образовывались и функционировали не как правительственные учреждения. В условиях революционного времени они и не могли быть таковыми. Поэтому ни одна из следственных комиссий Временного правительства не являлась простым придатком государственного аппарата и непосредственно какого-либо министерства. Следственные комиссии представляли собой весьма своеобразный политический институт. Это своеобразие заключалось прежде всего в том, что их положение в общественной жизни 1917 г. характеризовалось как положение между обществом и властью. Создаваясь как государственное учреждение, подотчетное непосредственно премьер-министру, следственная комиссия обладала значительно большей долей самостоятельности, чем любая министерская или сенатская комиссия. Настолько, насколько комиссия была подотчетна правительству, она была подотчетна и обществу в лице его представителей, так как обязательным условием существования каждой из них было включение в состав комиссии общественных представителей.
Таким образом, следственные комиссии Временного правительства представляли такой политический институт, в котором одновременно работали и представители власти, и представители общества. Вместе с тем при создании комиссии речь шла о проведении независимого юридического расследования, поэтому в истории деятельности названных комиссий хорошо прослеживаются попытки освободится от давления как со стороны власти, так и со стороны общества.
Действительно, следственные комиссии, созданные Временным правительством, являлись совершенно особым явлением в российской жизни начала XX века. До 1917 г. Россия не знала опыта создания и функционирования такого рода государственного учреждения. Образование наделенной особыми полномочиями комиссии с широким участием общественности, без сомнения, было возможно только при условии определенных демократических завоеваний. Уже сам факт, что правительство не просто прибегло к силовым мерам воздействия, а создало некое государственное учреждение для объективного, как предполагалось, расследования всех обстоятельств дела, говорит об определенном уровне политической культуры общества. Другое дело, насколько предполагаемое соответствовало действительности. Поэтому, изучая историю создания и деятельность одной такой комиссии, можно очень многое понять в жизни общества рассматриваемого периода.
ПРЕДИСЛОВИЕ
23
Изучение опыта функционирования Чрезвычайной комиссии по расследованию дела генерала Корнилова позволит по-иному взглянуть как на само выступление, так и на всю политическую жизнь предоктябрьской России. Подобное исследование позволит, во-первых, увидеть, насколько серьезной угрозой для Временного правительства являлось выступление Верховного главнокомандующего, а также охарактеризовать реальное положение правительства и его авторитет. Во-вторых, это даст возможность максимально полно представить себе отношение различных политических и социальных сил к выступлению Корнилова. И, наконец, такого рода анализ позволит проследить динамику изменения общественного мнения по отношению как к корниловскому выступлению, так и к Временному правительству. Иначе говоря, изучение опыта функционирования Чрезвычайной комиссии даст возможность реально представить себе подлинное, а не декларируемое состояние политической и правовой культуры и охарактеризовать политико-правовое сознание российского общества. Что же касается истории предоктябрьской России, то это позволит не декларировать альтернативу «Корнилов или Ленин», а уже исходя из реального состояния политической культуры российского общества накануне Октября ответить на вопрос: была ли у страны иная политическая альтернатива?
Однако именно институциональный аспект деятельности Чрезвычайной комиссии на сегодняшний момент оказался практически не изученным. В отечественной и зарубежной исторической литературе традиционно рассматривалось только само выступление бывшего Верховного главнокомандующего, а деятельность Чрезвычайной комиссии практически не привлекала внимание историков. И хотя почти в каждом исследовании, посвященном теме корниловского выступления, содержалось упоминание о правительственном следствии, основные сведения о комиссии даны только в уже названных выше работах Иоффе, Каткова, Пайпса. В исторической литературе утвердилось мнение, что работа следствия не была закончена и комиссия не сделала каких-либо выводов по делу Корнилова. Более того, тема функционирования Чрезвычайной комиссии оказалась настолько малоизученной, что в работах историков существовал разнобой даже в датировке окончания следствия. Завершение следствия привязывалось то к декабрю 1917 г., то к январю 1918 г. Только Пайпс оказался более внимательным к таким существенным деталям. Изучение сообщений советской печати позволило ему верно отнести окончание работы к июню 1918 г. В то же время и в его работе проскользнула неточность: начало следствия он ошибочно относит к октябрю 1917 г. Сегодня нам трудно понять, на чем базировались такие выводы отечественной и зарубежной историографии, когда материалы самой комиссии, находящиеся на хранении в Государственном архиве Российской Федерации, позволяют достаточно точно проследить начало, ход и завершение следствия.
Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках была создана постановлением Временного правительства от 29 августа 1917 г.1 Председателем комиссии был назначен адвокат, главный военно-морской прокурор И.С. Шабловский, известный Керенскому по прежней совместной адвокатской работе. Членами комиссии стали военные юристы полковники Н.П. Украинцев, ранее работавший в Особой комиссии по расследованию событий 3—5 июля, и P.P. Раупах, а
1 Постановление Временного правительства о назначении Чрезвычайной следственной комиссии для расследования дела о бывшем главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках от 29 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1779. Оп. 2. Д. 120. Л. 196.
также следователь по особо важным делам НА Колоколов. Войти в комиссию и даже возглавить ее предлагали и П.А. Александрову, однако он отказался ввиду незаконченности следствия о событиях 3-5 июля.
На момент образования комиссии следствие по делу Корнилова уже было начато в Петроградской судебной палате. 27 августа вышло постановление судебного следователя Петроградского окружного суда 16-го участка г. Петрограда Шульца о начале производства предварительного следствия по делу о заговоре против Временного правительства1, основанное на устном распоряжении прокурора Петроградской судебной палаты. 29 августа к Петроградскому окружному суду присоединился и Московский окружной суд, и вышло постановление судебного следователя по особо важным делам А.В. Коренкова о начале производства предварительного следствия по делу о посягательстве на насильственное изменение государственного строя и смещение Временного правительства11. Инициативным документом для начала предварительного следствия и в том и в другом случаях стало сообщение министра-председателя от 27 августа о выступлении генерала Корнилова против Временного правительства.
Такое начало следствия было возможно в силу особенностей функционирования судебного ведомства в революционное время. После Февральской революции в столицах были установлены дежурства товарищей прокурора и судебных следователей, в обязанности которых входило немедленное возбуждение следствия по поводу всех происходивших во время дежурства преступных действий в пределах города. Поэтому дежуривший 27 августа судебный следователь Шульц, получив сообщение о выступлении Корнилова, имел законное основание для начала предварительного следствия.
Однако если сложившаяся в революционное время упрощенная практика судопроизводства и предусматривала такое начало следствия, то даже она не допускала, чтобы правовой акт о создании специальной следственной комиссии вышел позже, чем акт о предании суду. И тем не менее в данном случае все обстояло именно таким образом. О предании генерала Корнилова суду за мятеж впервые было объявлено в сообщении министра-председателя 27 августа 1917 г., которое только на следующий день, 28 августа, было подкреплено соответствующим указом Временного правительства Правительствующему Сенату111. На постановлении об образовании Чрезвычайной комиссии, подписанном министром-председателем Керенским и министром юстиции А.С. Зарудным™, стояла дата «29 августа». А 30-м августа было датировано решение об образовании комиссии, принятое на заседании Временного правительстваv. Налицо сразу же две юридические нелепости: во-первых, появление акта о создании следст-
i
См.: Постановление судебного следователя Петроградского окружного суда 16-го участка г. Петрограда Шульца о начале производства предварительного следствия по делу о заговоре против Временного правительства от 27 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 16-16 об.).
п См.: Постановление судебного следователя Московского окружного суда по особо важным делам А.В. Коренкова о начале производства следствия по делу о посягательстве на насильственное изменение государственного строя и смещение Временного правительства от 29 августа 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 1-1 об.).
I" Указ Временного правительства Правительствующему Сенату от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 2. Д. 120. Л. 178.
w Постановление Временного правительства от 29 августа 1917 г. см.: Собрание узаконений и распоряжений правительства. 1917 г. Отд. 1., №212. Ст. 1387.
v См.: ГА РФ. Ф. 1779. On. 1. Д. 12. Л. 128.
ПРЕДИСЛОВИЕ
25
венной комиссии позже акта о предании суду, а во-вторых, выход постановления Временного правительства о создании комиссии днем раньше, чем это решение было отражено в журнале заседаний самого правительства.
Объяснение данной парадоксальной, с юридической точки зрения, ситуации дано в воспоминаниях члена Чрезвычайной комиссии подполковника Н.П. Украинцева. Он сообщает, что в действительности текст постановления Временного правительства об образовании комиссии был составлен не 29 августа, а в ночь с 30 на 31 августа на совещании министра-председателя и министра юстиции с членами комиссии. И только по настоянию Керенского, по «личным мотивам» не пожелавшего ставить на нем ни ту, ни другую дату, постановление было датировано 29 августа.
«Когда постановление было готово и переписано вызванным дежурным чиновником Домичем, оно было дано на подпись Керенскому. "Какое же число ставить?" — спросил Керенский. Времени было около часа ночи, следовательно, нужно было бы поставить 31 число. Между тем постановление должно было появиться в тот же день в утренних газетах, и было бы непонятно, когда же оно составлено. "Ну, значит, поставьте 30", — сказал Зарудный. "Нет, мне не хочется, чтобы этот акт носил дату 30 по личным моим интимным причинам". Все с недоумением молчали, Керенский, щурясь и улыбаясь, смотрел вокруг себя. "Да ведь сегодня день Александра, вы не именинник ли?" — спросил Зарудный. "Да, и мне не хочется в этот день ставить свою подпись под таким актом, вы ведь меня понимаете. Давайте я поставлю 29 число". Акт был подписан 29 числом, и, таким образом, министром-председателем, в кабинете министра юстиции, в присутствии Чрезвычайной следственной комиссии, был учинен подлог»1.
Несмотря на всю кажущуюся невинность данного подлога, он повлек за собой еще один: вопрос о создании комиссии не обсуждался на заседании Временного правительства 30 августа (решение об этом было принято ночью 31 августа), а позже постановление об этом было впечатано в журнал заседаний. Подобные несоответствия не были последними в деле Корнилова. Так, отправленная 26 августа министром-председателем Корнилову телеграмма с сообщением об устранении его от должности была составлена неверно с юридической точки зрения: на ней стояла подпись «Керенский», тогда как подобного рода решение может принять только Временное правительство. На этот факт обратила внимание и пресса: в газетах появились статьи, в которых говорилось о превышении министром-председателем своих полномочий в отношении Верховного главнокомандующего.
Такое вольное обращение с законом министра-председателя, юриста по образованию, вряд ли можно объяснить его незнанием азбучных правовых норм. Керенский, стремясь как можно скорее ликвидировать своего вчерашнего партнера, в одночасье ставшего оппонентом, не обременял себя соблюдением процессуальных формальностей. Того же он ожидал и от членов Чрезвычайной комиссии. Дело виделось ему предельно простым: скорейший арест, обвинение по статьям 108 (Коллективный заговор) и ПО (Государственная измена) Уголовного уложения и осуждение военно-революционным судом. Поэтому комиссия, прибыв 2 сентября для начала следствия в Ставку, постоянно испытывала на себе давление «сверху». Первое время ее председатель И.С. Шабловский
1 Воспоминания члена Чрезвычайной комиссии помощника военного прокурора Петроградского военно-окружного суда Н.П. Украинцева о создании и деятельности комиссии от 20 ноября 1936 г. см.: ГА РФ. Ф.Р-5881. Оп.2. Д. 687).
26
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
был вынужден каждый день отчитываться в разговоре по прямому проводу с Петроградом, откуда его спрашивали только об одном — сколько человек арестовано. Сообщение министра-председателя о мятеже Корнилова и о заранее подготовленном заговоре было столь убедительно, что вначале дело казалось ясным и самим членам комиссии. Но первые же проведенные допросы убедили их, что все далеко не так просто.
Согласно первоначальному обвинению, выдвинутому против Верховного главнокомандующего по статьям 108 и ПО Уголовного уложения, осуждение по таким преступлениям должно было осуществляться военно-революционным судом. Однако, согласно действовавшему на тот момент положению, военно-революционным судом могли быть осуждены только солдаты и офицеры, но не генералы. Кроме того, членам комиссии с первых же дней их работы было ясно, что в действиях Ставки нет данных составов преступления. Уже 5 сентября был готов доклад комиссии Временному правительству, в котором говорилось, что осуждение Корнилова может происходить только по статье 100 Уголовного уложения (насильственное посягательство на изменение в России или какой-либо ее части установленного основными государственными законами порядка), находящейся в ведении гражданского суда с привлечением присяжных заседателей1.
На осуждении Корнилова и его сторонников военно-революционным судом, что фактически означало расстрел, настаивала и революционно настроенная общественность, в свою очередь оказывавшая на комиссию давление «снизу». С появлением первых сообщений о выступлении Верховного главнокомандующего против Временного правительства по армии прокатилась волна самочинных арестов. При малейшем подозрении в сочувствии генералу Корнилову солдатами арестовывались кадровые офицеры и высшие чины Российской армии. Страсти подогревались армейскими комитетами, требовавшими немедленной передачи дела Корнилова и его соучастников военно-революционным судам. Возникшие в результате такой революционной «охоты за ведьмами» местные фронтовые следственные комиссии стремились распылить единое следствие по делу Корнилова и передать подозреваемых военно-окружным и корпусным судам. А когда на сторону солдатских комитетов встали комиссары отдельных фронтов, конфликт приобрел уже принципиальный политический характер. Наиболее значительный инцидент произошел на Юго-Западном фронте, где членам комиссии пришлось столкнуться с упорным нежеланием комиссара Временного правительства при армиях фронта Н.И. Иорданского и Исполнительного комитета Совета солдатских депутатов фронта предать арестованных в г. Бердичеве генералов А. И. Деникина, СЛ. Маркова и других Чрезвычайной комиссии для проведения единого следствия над всеми участниками выступления.
Оказавшись в сложной ситуации, комиссия обратилась за помощью к Керенскому, который еще 1 сентября издал приказ по армии о сосредоточении всего следствия по делу Корнилова исключительно в руках Чрезвычайной комиссии11. Воспользовавшись пребыванием министра-председателя в Ставке 5—7 сентября, председатель комиссии поставил перед ним два вопроса: о подсудности дела
I См.: Докладная записка Чрезвычайной комиссии Временному правительству о подсудности дела генерала Л.Г. Корнилова суду гражданского ведомства от 5 сентября 1917 г. ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 30. Л. 1-2 об.
II Приказ Верховного главнокомандующего А.Ф. Керенского и начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева от 1 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 62. Л. 42-46.
ПРЕДИСЛОВИЕ
27
генерала Л.Г. Корнилова и о деникинцах, удерживаемых в г. Бердичеве с целью проведения над ними военно-революционного суда. В ходе этих переговоров второй вопрос стал центральным: Керенский, недовольный выводом комиссии о подсудности дела Корнилова суду гражданского ведомства, поставил этот вопрос в прямую зависимость от того, как будет решена судьба арестованных в Бердичеве. От решения же последнего вопроса он уклонился, оставив его на усмотрение комиссии и комиссара Иорданского.
Таким образом, участь деникинцев стала своеобразной разменной картой в политической игре, ведущейся как Керенским, так и Исполнительным комитетом Юго-Западного фронта. Вопрос был поставлен ими таким образом, что каким судом осудят «деникинскую группу», таким судом будут осуждены и все остальные сторонники Корнилова, в том числе и сам бывший Верховный главнокомандующий. И только благодаря настойчивости комиссии, для разрешения конфликта обратившейся во ВЦИК, от корниловцев удалось отвести угрозу военно-революционного суда: высший орган революционной демократии в конфликте Чрезвычайной комиссии и Исполнительного комитета Юго-Западного фронта встал на сторону комиссии1 и подтвердил законность ее требований о выдаче арестованных.
Бердичевский инцидент был не единственным случаем, когда членам комиссии пришлось выступить в роли не обвинителей, а адвокатов своих подследственных. Исполнительный комитет Юго-Западного фронта, проиграв в вопросе о переводе «деникинской группы», не отказался от намерений организовать революционный самосуд и продолжал оказывать давление на комиссию, требуя ужесточения условий содержания заключенных. К Бердичевскому гарнизону присоединились и Могилевский гарнизон, и ряд армейских комитетов, суть требований которых сводилась к переводу арестованных из защищенной Быхов-ской тюрьмы, где они к этому времени уже содержались, в другое место и удаление от них верных Корнилову текинцев, несших охрану внутренних помещений заключения. Осуществление на практике данных требований угрожало корниловцам самосудом, чего комиссия допустить не могла: перевод не только не состоялся, но представители армейских комитетов даже не были допущены к проверке условий содержания арестованных.
Не были допущены представители армейских комитетов и к участию в комиссии, хотя вопрос об этом поднимался неоднократно. Желая видеть комиссию подконтрольной, революционно-демократические организации стремились включить в нее своих представителей, ссылаясь при этом на то, что ее сугубо профессиональный состав не был «демократическим». В результате было найдено компромиссное решение, и в состав комиссии вошли члены исполкома ВЦИК меньшевики М.И. Либер и В. Крохмаль, а также представитель Совета Союза казачьих войск И.Г. Харламов". Если первые двое практически не вмешивались в ход следствия, то последний оказал помощь при организации поездки комиссии на Дон для выяснения вопроса об участии в выступлении Корнилова казачьего атамана генерала А.М. Каледина.
Несмотря на оказываемое на комиссию давление, она не стала подконтрольной ни Временному правительству, ни советам и их армейским комитетам. К
I См.: Протокол заседания Бюро Военного отдела ВЦИК от 13 сентября 1917 г. (ГА РФ. Ф.Р-6978. On. 1. Д. 546. Л. 106-107 об.). (См. документ №29 —т. 1).
II См.: Постановление Чрезвычайной комиссии о включении в ее состав представителя Совета Союза казачьих войск (не позднее 12 октября 1917 г.) (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 93. Л. 272). (См. документ № 44 —т. 1).
28
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
концу сентября стало очевидным, что следствие развивается совершенно не в том направлении, как это предполагалось вначале. Гипноз слов Керенского о «мятеже» и «заговоре» постепенно рассеивался, и в прессе появились первые публикации материалов, в том числе и следственных, которые показывали совершенно другую картину выступления, отличную от сообщения министра-председателя от 27 августа. К появлению в печати следственных материалов, в частности показаний самого генерала Корнилова от 2—5 сентября, был причас-тен член комиссии полковник P.P. Раупах, явно сочувствовавший корнилов-скому движению.
После встречи в Ставке отношения Чрезвычайной комиссии с Керенским ухудшились. Министр-председатель, получивший желаемые политические дивиденды в первый момент выступления и недовольный общим ходом следствия, практически перестал интересоваться расследованием. Отошли в прошлое и каждодневные доклады Шабловского по прямому проводу. Ухудшение отношений с министром-председателем сразу же сказалось и на финансовом положении комиссии: если первоначально денежные средства выделялись комиссии Государственным казначейством, то уже к началу октября встал вопрос о переводе ее на обеспечение Военного ведомства1.
Последняя встреча министра-председателя и членов комиссии состоялась 8 октября, когда комиссии, практически завершившей следствие, потребовалось еще раз опросить главного свидетеля и обвинителя по делу Корнилова. По свидетельству Украинцева, эта встреча носила столь резкий характер, что сам допрос Керенского оказался скомканным и не дал никаких результатов. В таких условиях не могло быть и речи о том, чтобы в ближайшее время ознакомить Временное правительство с окончательными выводами. Тем более что выводы, к которым пришла комиссия, были прямо противоположны тем, которые хотел бы иметь его глава Керенский. В связи с этим комиссия, хотя следствие уже фактически было закончено, приняла решение не выносить пока окончательного постановления по делу Корнилова, давая свое заключение лишь по отдельным вопросам. Так, помимо упомянутого выше доклада о подсудности дела Корнилова суду гражданского ведомства, в ответ на запрос Временного правительства комиссия вынесла постановление о роли казачьего атамана А.М. Каледина в выступлении Корнилова11.
После октября 1917 г. Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках перестала существовать как самостоятельная единица, а само следствие велось уже в рамках Верховной морской следственной комиссии. Последняя была образована 24 ноября 1917 г. на 1-м Всероссийском съезде моряков военного флота в составе А. Куценко, С. Медведева, С. Настюшенко, В. Захарова, Т. Рвачева111.
Верховная морская следственная комиссии как новый высший следственный орган морского ведомства приняла в свое ведение все дела упраздненных приказом по Народному комиссариату по морским делам от 2 декабря 1917 г. (на основании Декрета Совета народных комиссаров о суде) Главного военно-мор-
I См.: Отношение Управления делами Временного правительства министру финансов от 9 октября 1917 г. (ГА РФ. Ф. 1779. Оп.2. Д. 512. Л. 11).
II Доклад Чрезвычайной комиссии Временному правительству от 3 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 93. Л. 191. (См. документ № 87 — т. 1).
III См.: Положение о Верховной морской следственной комиссии. (РГА ВМФ. Ф. Р-5. On. 1. Д. 258. Л. 13-15).
ПРЕДИСЛОВИЕ
29
ского судного управления и подведомственного ему Главного военно-морского суда1. И.С. Шабловский, главный военно-морской прокурор и руководитель Главного военно-морского судного управления, был уволен одним из первых. Сообщение об увольнении застало его в отпуске в Риге, куда он уехал к своей семье, поэтому к следственному делу Корнилова он больше не вернулся. Новой властью все незаконченные или не рассмотренные судом дела, ведущиеся в его ведомстве, были переданы следователям Верховной морской следственной комиссии.
Следствие по делу генерала Л.Г. Корнилова не было подведомственно Главному военно-морскому судному управлению, наследницей которого в ноябре — декабре и выступила Верховная морская следственная комиссия. Однако Шабловский как председатель Чрезвычайной комиссии по расследованию дела бывшего Верховного главнокомандующего еще в сентябре выделил помещение для своей комиссии в том же здании, где помещалось и возглавляемое им Управление. Помимо этого, многие следователи и служащие его ведомства непосредственно принимали участие в работе комиссии. Когда в ноябре решался вопрос о передаче всех дел Главного военно-морского судного управления, возник вопрос и о дальнейшей судьбе Чрезвычайной комиссии. По воспоминаниям Украинцева, на основании частной договоренности членов комиссии — его и Раупаха — с народным комиссаром по морским делам Дыбенко работу над незавершенным следствием было разрешено продолжить, но уже в рамках Верховной морской следственной комиссии, занявшей те помещения, где раньше располагалась комиссия Шабловского. Более того, новой властью оставшимся членам комиссии было выплачено жалованье, назначенное еще Временным правительством.
Первоначально, когда статус следствия еще не прояснился, в своих обращениях в Народный комиссариат по морским делам Украинцев и Раупах продолжали использовать формальное название уже не существующей комиссии. Впоследствии субординация прояснилась, и следствие по делу Корнилова образовало лишь одно из направлений расследований Верховной морской следственной комиссии.
В марте 1918 г., в связи с эвакуацией государственных учреждений из Петрограда, Верховная морская следственная комиссия переехала в Москву. В Петрограде же было оставлено отделение комиссии с техническими сотрудниками и следователями, работавшими еще в управлении Шабловского, которое возглавил комиссар В. Захаров. Именно в его ведении и осталось дело генерала Корнилова, для окончания которого в качестве сотрудника отделения комиссии под непосредственным руководством Захарова продолжил свою работу Украинцев. Известно, что в своих воспоминаниях Захаров окончание следствия по делу Корнилова ставил в заслугу себе и возглавляемой им комиссии.
К этому моменту само следствие уже не носило судебного характера: Временное правительство перестало существовать, а в ноябре Быховскую тюрьму не без помощи членов комиссии покинул последний заключенный — сам генерал Корнилов. Даже если бы вина бывшего Верховного главнокомандующего была доказана, ему нельзя было предъявить обвинение по ст. 100 Уголовного уложения, так как власти, на ниспровержение которой он посягал, уже не существовало. Новая власть не прекратила следствие и даже проявила к нему интерес скорее из-за его исторического значения, чем по каким-либо политичес-
1 См.: Систематический сборник постановлений по Народному комиссариату по морским делам с 25 октября 1917 г. по 31 декабря 1918 г. М., 1919. С. 356.
30
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
ким причинам. Поэтому задачей Украинцева на данный момент была систематизация огромной документальной базы следствия, а также написание итогового документа. К апрелю 1918 г. эта работа была выполнена, и следственное дело генерала Корнилова было закончено. 26 апреля 1918 г. в газете «Заря России» была помещена заметка, где сообщалось о завершении следствия по делу Корнилова и о подготовке итогового доклада комиссии. Эта заметка — единственное на сегодняшний день документальное свидетельство, позволяющее установить срок окончания дела. Достоверность содержащейся в ней информации придает тот факт, что в составе Петроградского отделения Верховной морской следственной комиссии в качестве постоянного штатного служащего для целей «связи с общественностью» находился журналист П.И. Кузнецов, отвечавший за освещение работы комиссии в прессе. Помимо этого, в воспоминаниях Украинцева также содержится указание именно на апрель 1918 г. как на дату, когда им было окончено написание доклада.
Централизация государственного аппарата, наметившаяся в марте — апреле 1918 г., поставила вопрос о дальнейшей судьбе многочисленных учреждений, в том числе и следственных комиссий, созданных в первые месяцы советской власти. 27 апреля 1918 г. вышло постановление Народного комиссариата юстиции об упразднении Верховной морской следственной комиссии1. Но ввиду того, что спор между народными комиссариатами по морским делам и юстиции о том, куда должны быть переданы следственные дела упраздненной комиссии — в Юридический отдел Канцелярии Народного комиссариата по морским делам или в Революционный трибунал, затянулся, Верховная морская следственная комиссия закончила свою работу только 1 июня 1918 г.
Первоначально все дела упраздненной Верховной морской следственной комиссии были переданы в Юридический отдел Канцелярии Народного комиссариата по морским делам. Одним из первых было сдано и дело генерала Корнилова. Причем его передача была осуществлена 29 мая не в общем порядке, а особым актом, по описи, лично председателем Верховной морской следственной комиссии С. Медведевым". Позже Юридический отдел Канцелярии Народного комиссариата по морским делам, ознакомившись с материалами следствия по делу Корнилова, отправил в Совет народных комиссаров запрос с просьбой ввиду особой «исторической значимости» дела передать его «для надлежащего хранения» в «соответствующее место»1". В июле — сентябре 1918 г. все дела из Юридического отдела были переданы в Следственную комиссию Революционного трибунала при ВЦИК.
Среди прочих документов следствия был передан и завершающий следствие доклад. Текст доклада известенп. Этот документ, объем которого составляет более ста пятидесяти страниц, можно рассматривать как итоговый доклад Чрез-
I Постановление Народного комиссариата юстиции от 27 апреля 1918 г. см.: ГА РФ. Ф.А-353. Оп.2. Д. 113. Л. 34-34 об.
II Протокол осмотра документов следственного дела генерала Корнилова, находящихся в производстве Верховной морской следственной комиссии от 29 мая 1917 г. см.: РГА ВМФ. Ф. Р-1734. On. 1. Д. 17. Л. 10. (См. документ № 84 —т. 1).
III См.: Докладная записка начальника Канцелярии Народного комиссариата по морским делам В. Бокарда в Народный комиссариат юстиции о передаче дел упраздненной Верховной следственной комиссии следственным и судебным властям от 21 июля 1918 г. (РГА ВМФ. Ф.Р-5. On. 1. Д.258. Л.44-45 об.). (См. документ № 86-т. 1).
п Доклад Чрезвычайной комиссии (не позднее 29 (16) мая 1918 г.) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 31. Л. 1-153 об.
ПРЕДИСЛОВИЕ
31
вычайной комиссии: в нем на основе анализа большого количества источников, использованных членами комиссии в ходе следствия, а также показаний свидетелей и обвиняемых прослеживается история конфликта Верховного главнокомандующего с Временным правительством и само выступление генерала Корнилова. Текст доклада был подготовлен Украинцевым к апрелю 1918 г., и в нем он воспроизвел те выводы следствия, к которым пришли члены Чрезвычайной комиссии еще в октябре 1917 г. Таким образом, за всю историю своей деятельности Чрезвычайной комиссией было подготовлено три официальных документа: доклад о подсудности дела суду гражданского ведомства, согласно которому обвинение Корнилову и соучастникам его выступления строилось по ст. 100 Уголовного уложения; постановление по результатам расследования степени участия в корниловском выступлении генерала AM. Каледина (полностью его оправдывающее); и упомянутый итоговый доклад. Все три документа в совокупности полностью исчерпывают круг вопросов, расследованием которых занималась Чрезвычайная комиссия. Итоговые выводы следствия были даны в последнем докладе.
Тематически доклад был разбит на три части, раскрывающие логику следствия. В первой части анализируется вопрос о том, существовал ли ультиматум Верховного главнокомандующего Керенскому, как об этом сообщалось в обращении министра-председателя от 27 августа 1917 г. Ответ имел особое значение, ибо именно этот ультиматум дал законный повод для возбуждения следствия. Вторая часть доклада исследует существование реального, заранее подготовленного и спланированного заговора Ставки против Временного правительства. И, наконец, в третьей части был поставлен вопрос о целях движения войск генерала AM. Крымова к Петрограду, Из текста доклада видно, что Украинцев планировал написание еще одной части, в которой бы рассматривалось движение в поддержку Верховного главнокомандующего на фронтах, в том числе и на Юго-Западном фронте. Однако эта глава написана не была. Но даже если бы она и была подготовлена, то это мало что прибавило бы к уже сделанным в докладе выводам, ибо ответы на поставленные вопросы были однозначны: ультиматум генерала Корнилова — миф, с определенной целью использованный Керенским; заговора Ставки против Временного правительства не существовало; войска были двинуты к Петрограду по распоряжению самого Временного правительства. Таким образом, следствие сняло обвинение с генерала Корнилова, возложив всю ответственность за инсценировку мятежа Ставки и последующий конфликт с Верховным главнокомандующим на министра-председателя А.Ф. Керенского.
O.K. Иванцова
32
