Monday, August 19, 2013

13 Дело генерала Л.Г.Корнилова Том 1

ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Таким образом, до вечера 26, как видно из всего вышеизложенного, мои действия и решения шли в полном согласии с Временным правительством, и я имел полное основание считать, что министр-председатель и управляющий Военным министерством не ведут двойной игры.
Утро 27 показало обратное. Я получил телеграмму министра-председателя, в коей указывалось, что я должен немедленно сдать должность Верховного главнокомандующего моему начальнику Штаба, а сам — немедленно выехать в Петроград. Начальник Штаба от принятия должности отказался. Я также счел невозможным сдать ее до полного выяснения обстановки.
В течение дня 27 я беспрерывно вел переговоры по телеграфу с управляющим Военным министерством Савинковым, из которых выяснилось, что министр-председатель и сам Савинков не только отказываются от сделанных мне предложений, но даже отрицают самый факт таковых.
Принимая во внимание, что при создавшейся обстановке дальнейшие колебания смертельно опасны и что предварительно отданные распоряжения отменять поздно, я, сознавая всю тяжесть ответственности, решил не сдавать должность Верховного главнокомандующего с тем, чтобы спасти Родину от неминуемой гибели, а русский народ от немецкого рабства. В этом моем решении меня поддержали главнокомандующие фронтами, и я убежден, что вместе со мною пойдут также все честные защитники нашей многострадальной Родины.
Правда и справедливость на нашей стороне.
Я твердо верю, что Русская армия, восстав от одра болезни, поможет мне отразить врага, изгнать его из наших пределов и, закончив войну в полном единении с нашими доблестными союзниками, тем самым обеспечить Свободной России творческую работу для светлого будущего, которое она заслужила своими великими жертвами в течение трехлетней войны.
Одновременно с этим я обратился к Временному правительству со следующим: «Приезжайте ко мне в Ставку, где свобода Ваша и безопасность обеспечена моим честным словом, и совместно со мною выработайте и образуйте такой состав Правительства Народной Обороны, который, обеспечив победу, вел бы народ русский к великому будущему, достойному могучего свободного народа»1. Подписал: «Генерал от инфантерии Корнилов. (По Управлению 2-го генерал-квартирмейстера)».
С датой 29 августа вышли следующие документы: I. «Приказ Верховного главнокомандующего, г. Могилев. 29 августа 1917 г. № 900. Я, Верховный главнокомандующий генерал Корнилов, объясняю всем вверенным мне армиям, в лице их командного состава, комиссаров и выборных организаций, смысл происходящих событий. Мне известно из фактических письменных данных, донесений контрразведки, перехваченных телеграмм и личных наблюдений нижеследующее: 1) Взрыв в Казани, где погибло более миллиона снарядов и 12 тысяч пулеметов, произошел при несомненном участии германских агентов. 2) На организацию разрухи рудников и заводов Донецкого бассейна и Юга России Германией истрачены миллионы рублей. 3) Контрразведка из Голландии доносит: а) на днях намечается одновременно удар на всем фронте с целью заставить дрогнуть и бежать нашу развалившуюся армию; б) подготовлено восстание в Финляндии; в) предполагаются взрывы мостов на Днепре и Волге; г) организуется восстание большевиков в Петрограде. 4) 3 августа в Зимнем дворце на заседании Совета Министров Керенский и Савинков лично просили меня быть осторожнее
1 Цитируется приказ № 897 генерала Л.Г. Корнилова от 28 августа 1917 г. Приказ см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 42. (Опубл.: Корниловские дни... С. 109-114. См. приложение № 5 — т. 2).
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
323
и не говорить всего, так как в числе министров есть люди ненадежные и неверные. 5) Я имею основание тяжко подозревать измену и предательство в составе различных безответственных организаций, работающих на немецкие деньги и влияющих на работу правительства. 6) В связи с частью вышеизложенного и в полном согласии с управляющим Военным министерством Савинковым, приезжавшим в Ставку 24 августа, был разработан и принят ряд мер для подавления большевистского движения в Петрограде. 7) 25 августа ко мне был прислан министром-председателем член Думы Львов, и имела место историческая провокация. У меня не могло быть сомнения в том, что безответственное влияние взяло верх в Петрограде и Родина подведена к краю могилы. В такие минуты не рассуждают, а действуют. И я принял известное Вам решение: спасти Отечество или умереть на своем посту. Вам хорошо известна вся моя прошлая жизнь, и я заявляю, что ни прежде, ни ныне у меня нет ни личных желаний, ни личных целей и стремлений, а только одна задача, один подвиг жизни — спасти Родину, и к этому я зову Вас всех, в обращении моем к Народу звал и Временное правительство. Пока я ответа не имею. Должности Верховного главнокомандующего я не сдал, да и некому ее сдать, так как никто из генералов ее не принимает; а поэтому приказываю всему составу армии и флота, от главнокомандующего до последнего солдата, всем комиссарам, всем выборным организациям сплотиться в эти роковые минуты жизни Отечества воедино и все силы свои без мысли о себе отдать делу спасенья Родины, а для этого, в полном спокойствии, оставаться на фронте и грудью противостоять предстоящему натиску врага. Честным словом офицера и солдата еще раз заверяю, что я — генерал Корнилов, сын простого казака-крестьянина, всей жизнью своею, а не словами доказал беззаветную преданность Родине и Свободе, что я чужд каких-либо контрреволюционных замыслов и стою на страже завоеванных свобод, при едином условии дальнейшего существования независимого великого Народа Русского. Верховный главнокомандующий генерал Корнилов»1 и
II. «Обязательное постановление. Никто самовольно без моего разрешения или разрешения губернской или уездных продовольственных управ не вправе отбирать у населения хлеб и фураж. Виновный в нарушении сего подвергается ответственности за мародерство. Вольная покупка хлеба и фуража без разрешения воспрещается. Комендант г. Могилева и осадного района полковник Квашнин-Самарин 29 августа 1917 года, г. Могилев»11 — 30 августа помечено, во-первых: «Обращение к народу»111 от имени коменданта гор. Могилева с просьбой немедленно подвезти в Могилев муку, фураж и рожь, по повышенной сверх твердых цен плате, и, во-вторых, от имени того же коменданта"' г. Могилева выдержки из разговора между генералами Алексеевым и Корниловым, бывшего 30 августа между 13 и 15 часами, объявляемого для сведения. Содержание выдержки следующее:
«Генерал Алексеев: От всех главнокомандующих в Военном министерстве получены телеграфные запросы, кому они должны подчиняться. В тяжкие минуты развала управления армиями нужны определенные и героические решения:
I Цитируется приказ № 900 генерала Л.Г. Корнилова от 29 августа 1917 г. Приказ см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 109. (См. приложение Мб —т. 2).
II Цитируется постановление коменданта г. Могилева полковника С.Н. Квашнина-Самарина от 29 августа 1917 г. Постановление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 20.
ш Правильное название: «Обращение к населению» коменданта г. Могилева полковника С.Н. Квашнина-Самарина от 30 августа 1917 г. «Обращение» см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 22.
п Слово «коменданта» вписано от руки.
324
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Временное правительство принимает решение вручить верховное командование министру-председателю с тем, чтобы начальником Штаба был назначен генерал Алексеев. Подчиняясь сложившейся обстановке, повинуясь велениям любви к Родине, после тяжкой внутренней борьбы, я готов подчиниться и взять на себя труд, чтобы переход к новому управлению совершился преемственно и безболезненно. Преемственность нужна в мыслях по управлению войсками, чтобы не ломать уже сделанного, вести дело обороны по началам, Вами принятым, безболезненность нужна для того, чтобы в корень расшатанный организм армии не испытал еще лишнего толчка, последствия которого могут быть роковыми. Высказанные сегодня мною условия по оздоровлению армии исходят из начал, Вами заявленных, прошу очень откровенно высказать все, что можете, и указать, какой путь можно было бы избрать для перехода управления к другим лицам. Если Вы считаете, что минута для этого перехода назрела и требуется обстановкой, я могу, быть может, сегодня же вечером выехать в Смоленск и возможно спешно прибыть в Могилев. Лично я предпочитал первоначально приехать в Могилев для переговоров в качестве не занимающего официального положения в армии, но Временное правительство считает, что только немедленное объявление нового состава верховного управления положит предел неопределенному положению фронтов, а особенно Финляндии и тыла. Ожидаю Вашего ответа и прошу сообщить, где находится Дитерихс.
Генерал Корнилов: Генерал Дитерихс, по моим сведениям, находится с генералом Крымовым, незадолго перед тем, как был вызван Вами к аппарату. Генерал Лукомский по моему поручению заготовил телеграмму министру-председателю, которую я Вам прочту: «Представляется совершенно недопустимым, чтобы руководство по оперативной части из Ставки было прервано хотя бы на один день. Является безусловно необходимым немедленное указание в Ставку и на фронты о том, чьи распоряжения должны исполняться. Данные с фронта указывают на возможность возобновления серьезных операций противника. Генерал Корнилов, учитывая стратегическую обстановку и не допуская возможным, чтобы создавшимся положением мог воспользоваться противник, и имея в виду лишь пользу Родины, поручил мне передать следующее: 1) если будет объявлено России, что создается сильное правительство, которое поведет страну по пути спасения и порядка, и на его решения не будут влиять различные безответственные организации, то он немедленно примет со своей стороны все меры к этому, чтобы успокоить те круги, кои шли за ним. Генерал Корнилов еще раз заверяет, что лично для себя ничего не искал и не ищет, а добивается лишь установления в стране могучей власти, способной вывести свободную Россию и армию из того позора, в который они ввергауты нынешним правительством. Никаких контрреволюционных замыслов ни генерал Корнилов, ни другие не питали и не питают. 2) Приостановить немедленно предание суду генерала Деникина и подчиненных ему лиц. 3) Считает вообще недопустимым аресты генералов, офицеров и других лиц, необходимых прежде всего армии в эту ужасную минуту. 4) Генерал Корнилов считает безусловно необходимым немедленный приезд в ставку генерала Алексеева, который, с одной стороны, мог принять на себя руководство по оперативной части, с другой — явился бы лицом, могущим всесторонне осветить обстановку. 5) Генерал Корнилов требует, чтобы правительство прекратило немедленно дальнейшую рассылку приказов и телеграмм, порочащих его, Корнилова, еще не сдавшего верховного командования, и вносящих смуту в стране и войсках. Со своей стороны генерал Корнилов обязуется не выпускать приказов к войскам и воззваний к народу, кроме уже выпущенных. Лукомский».
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
325
Дальше я уже продолжаю от своего имени. Ответ по содержанию вышеприведенной телеграммы я прошу мне дать в возможно скорейший срок, так как от ответа будет зависеть дальнейший ход событий. Прошу ответить, когда Вы рассчитываете быть в Могилеве. Ваш приезд необходим.
Генерал Алексеев: Приехать могу первого или второго сентября, нужно — ускорю, хотя нахожусь в Петрограде без всяких вещей. Вашу телеграмму сейчас предъявлю Временному правительству, и от него будет зависеть, когда оно даст ответ. Я заинтересован только в том сейчас, чтобы отданы были распоряжения исполнять Ваши оперативные указания и приказы по управлению войсками.
Мольба о сильной, крепкой власти, думаю, есть общая мольба всех любящих Родину и ясно отдающих себе отчет об истинном ее положении. Поэтому Вы можете быть убеждены в самой горячей поддержке Вашего призыва, но каков будет результат, пока сказать не могу, я совершенно не ориентирован в общей внутренней обстановке управления. Как только можно будет дать вам ответ, вызову Вас к аппарату.
Генерал Корнилов: Состояние армии и внутреннее состояние страны мне известно, почему я твердо и категорически заявляю, что нельзя ни на минуту откладывать Вашего приезда в Могилев, если Ваш приезд будет отложен до 2 сентября, я слагаю с себя всякую ответственность за дальнейшие события.
Генерал Алексеев: Я ускорю прибытие, но убедительно прошу держать в своих руках управление, чтобы устранить то безвластие, в котором находится сейчас армия, и делать те распоряжения, которые подсказываются угрожающим положением неприятеля, здесь важны не только дни, но часы и минуты, с шестнадцатого июля, когда я последний раз изучил обстановку по документам Ставки, я руководствуюсь исключительно сведениями печати, этот материал недостаточен для того, чтобы делать какие-нибудь распоряжения. Почему-то я так и настаивал на необходимости полнейшей преемственности в управлении войсками, и думаю, что Вы вполне со мной согласны и ради Родины и судьбы армии не прервете своей оперативной работы. Эта моя просьба вытекает из интересов армии, из стремления предотвратить или по крайней мере смягчить возможную новую катастрофу.
Генерал Корнилов: Я вполне разделяю Ваше мнение, но для того, чтобы я мог продолжать свою оперативную работу и создать положение, отвечающее обстановке, необходимо, чтобы правительство отменило свои распоряжения, в силу которых прекратились намеченные мною стратегические перевозки войск.
Генерал Алексеев: Постараюсь добиться этой отмены»1.
31 августа было выпущено одно объявление «К войскам и населению города Могилева» следующего содержания: «Генерал Алексеев едет из Петрограда в Могилев для ведения со мной от имени Временного правительства переговоров, которые все мною будут опубликованы и расклеены. Являясь поборником Свободы и порядка в стране, я остаюсь непреклонным в защите таковых и буду отстаивать их во все время ведения переговоров. Верховный главнокомандующий генерал Корнилов. 31 августа 1917 года 18 часов»".
I Цитируется «Объявление коменданта г. Могилева полковника С.Н. Квашнина-Самарина» от 30 августа 1917 г. В нем приводится выдержка из записи разговора генерала Л.Г. Корнилова и начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева от 30 августа. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 51). Полную запись беседы см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 60. Л. 140-148. (Опубл.: Революционное движение в России... С. 466-469).
II Цитируется обращение «К войскам и населению города Могилева» генерала Л.Г. Корнилова от 31 августа 1917 г. Обращение см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 24.
326_ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
I Цитируется приказ № 447 начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева от 1 сентября 1917 г. Приказ см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 25.
II Здесь речь идет о телеграммах генералов П.С. Балуева, Д.Г. Щербачева, В.Н. Клембовского от 28 августа 1917 г. и генерала А.И. Деникина от 27 августа. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д.27. Л.49. См. приложение №7—т.2).
III Примечание документа.
17 Цитируется объявление коменданта г. Могилева полковника С.Н. Квашнина-Самарина [не ранее 30 августа 1917 г.]. Объявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 23.
v Показания начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева см.: от 7 сентября 1917 г.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 2-5 (см. документ № 3 — т. 2); от 7 октября 1917 г.: Там же. Д. 10. Л. 73-76 (см. документ № 4 — т. 2); от 22 декабря 1917 г.: Там же. Д. 13. Л. 212, 212 об.
Наконец, 1 сентября был объявлен уже генералом Алексеевым следующий «Приказ начальника Штаба Верховного главнокомандующего. 1 сентября 1917 года № 447. Введенное в гор. Могилеве осадное положение отменяется. Коменданту Главной квартиры полковнику Квашнину-Самарину и командиру Корниловского ударного полка Генерального штаба капитану Неженцеву обратиться к исполнению их прямых обязанностей. Справка. Приказ Верховного главнокомандующего № 886 сего года. Подписал генерал от инфантерии Алексеев»1.
Кроме того, были опубликованы без дат: а) 4 копии телеграмм главнокомандующих фронтами по поводу смены генерала Корнилова11 — объявлены эти телеграммы на одном листе (содержание телеграмм изложено выше)111 и б) следующее объявление: «Объявляю ниже сего копию телеграммы министра-председателя А.Ф. Керенского. Копия. Распоряжением Временного правительства Верховное главнокомандование армиями возлагается на министра-председателя А.Ф. Керенского. Начальником Штаба Верховного назначен генерал Алексеев. Генералу Алексееву указано спешно отправиться в Могилев для вступления в исполнение обязанностей. Впредь до прибытия и фактического приема должности все оперативные распоряжения, вызываемые настоящею стратегическою обстановкою и действиями противника, должны быть отдаваемы генералом Корниловым и его Штабом. Распоряжения эти подлежат точному исполнению со стороны главнокомандующих и всех войск. Все оперативные перевозки, указанные генералом Корниловым, подлежат немедленному исполнению, если они были прерваны. Из этих перевозок должны быть, однако, исключены перевозки к Петрограду, Москве и на Дно, а равно и в районе Могилева, так как современное положение дел не требует сосредоточения войск к указанным пунктам и районам. Никаких других приказов, воззваний, приказаний, кроме оперативных распоряжений и таковых, связанных с оперативными перевозками и довольствием войск, генерал Корнилов и его Штаб до прибытия генерала Алексеева делать не может. Министр председатель А. Керенский. Комендант г. Могилева полковник Квашнин-Самарин»IV.
Относительно обстоятельств ликвидации конфликта между Временным правительством и генералом Корниловым был допрошен генерал Алексеев, который показал следующееv. Должность начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев принял 30 августа и тогда же, вызвав к аппарату генерала Корнилова, просил его не прерывать оперативной деятельности. Результатом этого разговора и доклада генерала Алексеева Верховному главнокомандующему А.Ф. Керенскому было распоряжение о том, что генерал Корнилов обязуется до приезда в Могилев генерала Алексеева руководить операциями армии, и стратегические перевозки по железным дорогам должны продолжаться.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
327
Обстоятельства требовали скорейшего выезда генерала Алексеева в Могилев, и он просил отправить его в 6 ч. утра 31 августа, но, однако, отъезд задержался из-за ожидания генерала Крымова. Доклад генерала Крымова был крайне неутешителен: под влиянием идущих из Петрограда распоряжений и агитации дивизии корпуса нравственно развалились, и это разложение производило угнетающее впечатление на генерала Крымова. Генерал Алексеев выехал в 10 час. утра 31 августа. На пути он видел несколько эшелонов Кавказской туземной дивизии. Всадники были сбиты с толку развращенными солдатами кадра, то есть русскими писарями, обозными и другими нестроевыми, настроение которых было скверное. На пути к Могилеву стали достигать слухи, что в Могилеве расклеены какие-то объявления, что генерал Алексеев ожидается в качестве уполномоченного для переговоров, а в Витебске к генералу Алексееву явились представители CP и СД, из бесед с которыми генерал Алексеев выяснил, что1 в г. Орше собирается отряд полковника Короткова235, который на основании телеграммы А.Ф. Керенского должен двинуть свой отряд к Могилеву и там действовать по указаниям В.В. Вырубова и председателя Чрезвычайной комиссии. Генерал Алексеев не мог допустить вооруженного столкновения в Могилеве, ибо это явилось бы преступлением и совершенно не вызывалось положением дела. Обстоятельство это нужно было выяснить, и генерал Алексеев всю ночь с 31 августа на 1 сентября вел из Витебска беседу по прямому проводу со Ставкой. Выводы из этой беседы следовали такие: 1) генерала Алексеева ожидают не как уполномоченного для переговоров, а как полномочного руководителя армиями; 2) никакого сопротивления в Могилеве не готовится, но столкновение возможно, если туда будут войска11 введены или подвезены из других пунктов; и 3) следовательно, генерал Корнилов готов передать себя в распоряжение следственных властей111. (Подлинная юзограмма при деле)w. В Орше не сразу удалось устранить возможность движения к Могилеву частей полковника Короткова. Штаб-офицер этот указывал на категорическое приказание Верховного главнокомандующего и, видимо, находился под сильным впечатлением разговора по аппарату с помощником начальника Политического отдела Кабинета военного министра прапорщиком Толстым. Настаивая на необходимости занятия вооруженною силою Могилева, сей прапорщик давал сведения о местности, расположении пулеметов, делал указание, как удобнее брать город. Полковник Коротков указывал генералу Алексеевуv, что движение его войск будет полезно и генералу Алексееву, так как создаст «бутафорию» атаки и заставит генерала Корнилова быть более сговорчивым. Приказав остановить двигавшиеся уже от Орши эшелоны на ст. Лотва, генерал Алексеев продолжал путь в Могилев, куда прибыл в 15 час.
В 15 час. 30 минут генерал Алексеев уже докладывал А.Ф. Керенскому о выполнении им своей задачи. Содержание доклада^ (по подлинной юзограмме, приложенной к делу)та таково: генерал Алексеев, сообщая о своем путешествии
I Союз «что» впечатан над строкой.
II Слово «войска» впечатано над строкой.
III Запись разговора по прямому проводу генерала М.В. Алексеева с генералом Л.Г. Корниловым в ночь с 31 августа на 1 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 87-104.
w Пояснение документа.
v Слова «генералу Алексееву» впечатаны над строкой.
w Здесь и далее излагается и цитируется запись разговора по прямому проводу генерала М.В. Алексеева с А.Ф. Керенским от 1 сентября 1917 г. Запись разговора см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 109-114. (См. документ № 8 —т. 1).
vu Примечание документа.
328
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
и переговорах из Витебска со Ставкой, говорит: «Необходимость длительных переговоров с Могилевым вытекала из следующего серьезного обстоятельства: при отъезде я принял перед Вами на себя обязательство путем одних переговоров окончить дело, не сомневаясь нисколько, что задача эта должна быть во что бы то ни стало достигнута. Мне не было сделано даже намеков на то, что уже собираются войска для решительных действий против Могилева. Между тем уже в Витебске я получил безусловные сведения от организаций, что такой отряд собирается в Орше под начальством полковника Короткова, что Витебский и Смоленский комитеты сделали распоряжение о сборе войск и отправлении их в Оршу. В Орше имел разговор с полковником Коротковым и комиссаром Западного фронта. Полковник Короткое предъявил мне вашу телеграмму, кажется, за № 525, предписьшаюшую начать решительные действия против Могилева».
АФ. Керенский перебивает доклад генерала Алексеева, объясняет свое распоряжение полковнику Короткову получением «за сутки целого ряда сообщений устных и письменных, что Ставка имеет большой гарнизон из всех родов оружия, что она объявлена на осадном положении, что на десять верст в окружности выставлены сторожевые охранения, произведены фортификационные оборонительные работы с размещением пулеметов и орудий», и передает генералу Алексееву распоряжение «передать генералу Корнилову, что он должен сдать вам должность, отдать себя в распоряжение властей, демобилизовать свои войсковые части немедленно». АФ. Керенский повторяет: «Я жду добровольного подчинения восставших, что может облегчить многим из них участь». Генерал Алексеев: «Прежде прошу Вас выслушать мой доклад, ибо я по существу не успел еще ничего изложить. Первое, безопасность и свобода действий моя и Следственной комиссии вполне обеспечены. В Могилеве никакой артиллерии нет, никаких фортификационных сооружений не возводилось, войска вполне спокойны, и только при наступлении полковника Короткова столкновение неизбежно. Головные части полковника Короткова находятся на станции Лотва в 20-ти верстах от Могилева. Я предложил полковнику Короткову до моего указания далее войск не продвигать. В минуту приезда в Штаб я был вызван к аппарату генералом Верховским. Вот содержание, а главное тон, которым сей генерал нашел возможным говорить со мною: «Сегодня выезжаю в Ставку с крупным вооруженным отрядом для того, чтобы покончить то издевательство над здравым смыслом, которое до сих пор имеет место. Корнилов, Лукомский, Романовский, Плющевский-Плющик, Пронин и Сахаров должны быть немедленно арестованы и препровождены. Это является целью моей поездки, которую считаю совершенно необходимой. Вызвал вас к аппарату, надеясь услышать, что эти аресты уже произведены. Верховский»1. «Продолжаю я (генерал Алексеев), если я принял на себя обязательство окончить это дело совершенно спокойно без кровопролития, то я исполню...». А.Ф. Керенский, перебивая: «Это и моя задача. Телеграмма Верховского вызывается тем нарастающим возбуждением, якобы от слабости власти, которая будто бы не может третий день добиться подчинения. Поэтому-то я и предлагаю Вам в кратчайший срок, чтобы избежать безумных дальнейших волнений и самочинных действий. Отряд Короткова послан в Ваше и Вырубова распоряжение, Москва же не может выступить без моего приказания. Очень рад, что сообщение об артиллерии не подтвердилось. Если Вы уже вступили в должность, а генерал Корнилов и дру-
1 Цитируется запись разговора по прямому проводу генерала А.И. Верховского с генералом М.В.Алексеевым 1 сентября 1917г. Запись разговора см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 106-107.
ЧАСТЫ. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
329
гие подчинились Временному правительству, то тогда и наступление прекратится. Только об этом нужно армию и флот оповестить». Генерал Алексеев: «Войска Короткова могут быть подчинены только мне, и никаким образом не могут быть подчинены или поступить в распоряжение В.В. Вырубова. Только я являюсь ответственным перед законом и Родиной за ход событий в Могилеве, куда я прибыл менее полутора часов назад и пока еще не могу отойти от аппарата. Убедительно прошу раз навсегда избавить меня от подобных вмешательств генерала Верховского и от его повелительного тона, ибо нести мои тяжелые обязанности при таких условиях будет трудно, и мне придется беспокоить Вас просьбой отчислить меня от должности. Сейчас отдал приказ о вступлении в должность и оповещу о том начальствующих лиц. Теперь же приступлю к выполнению Ваших приказаний». Далее разговор продолжался между А.Ф. Керенским и В.В. Вырубовым1, причем А.Ф. Керенский преподал следующие указания: «Необходимо сегодня же арестовать пять-шесть человек, о чем широко известить ввиду быстро распространяющегося слуха о нашем бездействии и даже некоторой сознательной мягкости. Слух этот вызывает разложение в войсках и масс". Скоро приедет Чрезвычайная комиссия. Убедительно прошу Вас, чтобы нужное существо не вкладывалось бы в неприемлемые для демоса формы. Жду от генерала Алексеева скорейших известий». В 22 час. 1 сентября из Петрограда вызвал к прямому проводу В.В. Вырубова полковник Барановский и сказал111: «Верховный главнокомандующий требует, чтобы генерал Корнилов и его соучастники были арестованы немедленно, ибо дальнейшее промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Демократия взволнована свыше мер, и все грозит колоссальным взрывом в форме выступления Советов и большевиков. Дальше медлить нельзя: или промедление и гибель всего дела спасения Родины, или немедленные решительные действия, аресты указанных Вам лиц и тогда возможна еще борьба. Для Вас должны быть понятны те политические движения, которые возникли и возникают на почве обвинения власти в бездействии [и] попустительстве. Советы бушуют, и разрядить атмосферу можно только проявлением власти и арестом Корнилова и других». В это время подходит к аппарату генерал Алексеев, перебивает речь полковника Барановского и в отчете о своих распоряжениях в Могилеве сообщает: «Около 22 часов вечера генералы Корнилов, Лукомский, Романовский, Плющевский-Плющик арестованы».
В целях выяснения того, при каких обстоятельствах, когда, где и в каком количестве печатались изложенные выше приказы, воззвания и объявления, Чрезвычайной комиссией был допрошен старший в наборной мастерской типографии Штаба Верховного главнокомандующего и председатель командного комитета Степан АфанасьевIV. Он показал, что первое воззвание, связанное с конфликтом генерала Корнилова с Временным правительством, было принесе-
I Запись разговора по прямому проводу помощника начальника Штаба Верховного главнокомандующего по гражданской части В.В. Вырубова из Могилева с Верховным главнокомандующим А.Ф. Керенским от 1 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 116.
II Так в тексте.
I" Далее цитируется запись разговора по прямому проводу начальника Кабинета Верховного главнокомандующего В.Л. Барановского с помощником начальника Штаба В.В. Вырубовым и начальником Штаба Верховного главнокомандующего генералом М.В. Алексеевым от 1 сентября 1917 г. Запись разговора см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 118-120.
w Протокол допроса старшего мастера наборной типографии Штаба Верховного главнокомандующего С.Л.Афанасьева от 3 сентября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 32-35. (См. документ № 8 — т. 2).
330
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
но в их типографию в ночь на 28 августа после трех часов ночи. В этом воззвании генерал Корнилов обвинял Временное правительство в том, что оно идет на поводу у большевиков, в числе которых много изменников. Воззвание принес в типографию подполковник Гринфельд. Афанасьев разъяснил содержание воззвания наборщикам, и они решили его не печатать, с чем согласился и подполковник Гринфельд, заявивший, что он пойдет с командой под арест. Днем 28 августа помощник начальника типографии чиновник Ревин принес из Комендантского управления оригиналы еще двух воззваний и сказал, что, по словам коменданта полковника Квашнина-Самарина, город объявлен на осадном положении, и потому, если принесенные воззвания не будут напечатаны, то весь состав типографии будет расстрелян. Под такой угрозой большинством было решено исполнять работу. В последующие дни приносились все новые приказы и объявления, которые и печатались в количестве от 1 до 10 тысяч экземпляров каждое. В ночь на 31 августа комендантский адъютант капитан Никольский по телефону распорядился отпечатать приказ № 897 в количестве 100 тысяч экземпляров. Распоряжение это исполнено не было, так как подполковник Гринфельд потребовал письменного приказания дежурного генерала, какового приказания не последовало. Одновременно с типографией Штаба Верховного главнокомандующего работала и типография «Бюро печати». Начальник этой типографии капитан Брагин показал1, что 28 августа часов в 10 утра его вызвали в Комендантское управление. Там он застал большое количество офицеров. Вышел комендант и чрезвычайно внушительным тоном сказал: «Верховный главнокомандующий приказал типографии Штаба отпечатать это воззвание, но наборщики забастовали. Сегодня с трех часов пополудни вводится осадное положение в Могилеве. Поэтому неисполнение приказания грозит смертной казнью. Потрудитесь напечатать это воззвание в Вашей типографии и как можно быстрее». С этими словами комендант передал капитану Брагину оттиск воззвания генерала Корнилова к железнодорожникам. Прочитавши его и увидя всю серьезность этого документа, капитан Брагин попросил коменданта дать ему письменное предписание, что тот и сделал". (Подлинное предписание за № 9928 приобщено к делу)1". Капитан Брагин поехал в типографию. Опасаясь, что забастовщики не ограничатся прекращением работ у себя, а попытаются прекратить работу и типографии «Бюро печати», а, может быть, и испортить дорогие машины, капитан Брагин попросил ехавшего во главе патруля прапорщика-текинца сопровождать его в типографию и окарауливать ее вплоть до распоряжения свыше о наряде охраны. Прапорщик согласился и заехал во двор типографии. Выйдя к наборщикам, капитан Брагин очертил им предстоящую задачу и рассказал о том, как начальство ввиду устанавливаемого осадного положения решило расправиться с бастующими наборщиками типографии Штаба. Затем капитан Брагин сказал, что хотя их машины и стоят и им придется работать на ручных станках, но они обязаны выполнить приказание начальства, за сверхурочную же и успешную работу он обещает им выхлопотать по 100 руб. каждому по окончании всех заказов. Капитан Брагин вызвал желающих, вышло 8 человек, а после этого все наборщики согласились стать на работу. Обо всем об этом капитан Брагин донес генералу Лукомскому и просил его распоряжения
1 Показания капитана А.П. Братина см.: от 4—5 сентября 1917 г. — ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 84-88 (см. документ № 11 — т. 2); [не позднее 7 сентября]: Там же. Д. 28. Л. 16.
" Приказ коменданта Главной квартиры Штаба Верховного главнокомандующего полковника С.Н. Квашнина-Самарина капитану АП. Брагину см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 89.
111  Примечание документа.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
331
о даче электрического тока на моторы плоских машин. Тем временем к капитану Брагину беспрестанно заезжали служащие в комендантском управлении и брали отпечатанные партии воззваний и приказов Верховного главнокомандующего. Вскоре был пущен ток к машинам, и работа пошла без особых происшествий до самого приезда генерала Алексеева. Впоследствии капитан Брагин узнал, что тайком от него в его типографии отпечатали в большом количестве приказы АФ. Керенского о неподчинении генералу Корнилову. В общем положение было настолько неясное, что не только солдаты говорили, что они ничего не понимают, но и для офицеров создавалось странное чувство: не то они все бунтовщики, но очень хорошо исполняющие свой долг, не то они все честные офицеры, исполняющие свой долг, а бунтовщики те, кто не слушает генерала Корнилова. И это ощущение все усиливалось, а с ним вместе росло и беспокойство.
Обращаясь к рассмотрению той агитации, которая в дни конфликтов между Временным правительством и генералом Корниловым велась в пользу последнего, представляется прежде всего необходимым отметить «Воззвание Главного комитета Союза офицеров»1, как единственный пример агитации, исходящей от коллектива и к тому же в печатной форме. Содержание этого воззвания следующее: «В дни небывалых бедствий и несмываемого позора, накануне перелома настроения армии и в период нового строительства ее, для возрождения боеспособности и мощи, — самому сердцу России, ее армии, безумной рукой наносится новый и, быть может, смертельный удар. В Петрограде вновь подняли голову немецкие наемники-большевики и шпионы. Власть их растет ежечасно, и в последние дни они совершенно опутали сетью своих интриг и козней всех членов Временного правительства и подчинили их своей воле. Временное правительство, не надеясь справиться с приближающимся восстанием своими силами, сделало через управляющего Военным министерством Савинкова и бывшего обер-прокурора Святейшего Синода Владимира Львова предложение генералу Корнилову разделить власть с некоторыми членами Временного правительства и войти в состав Кабинета на каких угодно началах. После долгих колебаний и уговоров генерал Корнилов дал на это свое согласие, желая лишь блага Родины и надеясь, что этим может быть достигнуто соглашение между армией и тылом и начнется новое, здоровое и разумное государственное строительство.
Но сегодня совершенно неожидано была получена телеграмма от Керенского с отставкой генерала Корнилова, и вместо него Верховным главнокомандующим был назначен генерал Клембовский, который от этой должности отказался. Вслед за этим генералы Клембовский, Деникин, Балуев и Щербачев поддержали требования генерала Корнилова о реформах в армии и заявили об этом Временному правительству и генералу Корнилову, указав, что в настоящий критический момент власть может принадлежать лишь генералу Корнилову. Нет места колебаниям в сердце нашего первого народного Верховного вождя генерала Корнилова. И он с твердой решимостью отклонил предложение Керенского и остался во главе нашей Великой армии. Правительство, уже неоднократно доказавши нам свою государственную немощь, ныне обесчестило свое имя провокацией и не может дальше оставаться во главе России, не может и далее распоряжаться судьбами всех русских граждан. Да не будет же никаких колебаний и сомнений и в сердцах офицеров и солдат нашей Армии. К Вам, дорогие
1 Далее цитируется воззвание Главного комитета Союза офицеров армии и флота от 28 августа 1917 г. Возвание см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 5. (См. приложение № 8 — т. 2).
332
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
соратники, четвертый год беззаветно исполняющие свой тяжелый долг, мы, Главный комитет Союза офицеров армии и флота, обращаем свой призыв: «Будьте тверды и непоколебимы в решении идти за нашим Верховным Вождем генералом Корниловым. Вы понимаете, что правительство, отдающее себя в руки продажного большевизма и не отвечающее за свои действия, такое Правительство не может рассчитывать на доверие всей Армии и Флота, и должно подчиниться совершившемуся факту. В тяжелые дни мы все наши надежды и помыслы устремляем лишь на нашего Верховного Вождя генерала Корнилова, и мы все, офицеры Армии и Флота, молим его1 и далее быть твердым в своих решениях, сохранить власть в своих руках, спасти Россию и довести ее и ее Армию до Учредительного собрания, без этого гибель и позор всем нам, всем русским гражданам, и превратимся в немецких батраков. Все Ваше влияние, весь ваш авторитет употребите на раскрытие колеблющимся тяжелого создавшегося положения — истинного положения дел в стране. Да здравствует ныне вождь генерал Корнилов, избранник страны и армии, ставший во главе России для спасения ее от врагов внешних и внутренних.
Ваша честь, доблестные офицеры Армии и Флота, и ваша горячая любовь к Родине служат порукой тому, что Россия не погибнет. 28 августа 1917 г. 10 ч. 45 м. Ставка. Главный комитет Союза офицеров». Как видно из показаний генерала Корнилова и членов Главного комитета, изложенное выше воззвание было составлено и написано самим генералом Корниловым и затем передано через подполковника Пронина — капитана Роженко — полковнику Сахарову с приказанием напечатать его. На этом основании на подлиннике воззвания полковником Сахаровым была сделана пометка: «Напечатать 10 ООО штук. П. Сахаров 29/VIII», что и было потом типографиями исполнено. Однако прежде на-печатания это воззвание было доставлено в Главный комитет Союза офицеров на обсуждение. Воззвание Главным комитетом было принято, подписано председателем Комитета подполковником Новосильцевым и сдано на телеграф. При обсуждении воззвания некоторые из членов Комитета (полковник Сазонов11, подполковник Шайтанов) не присутствовали, однако впоследствии сочли долгом заявить, что вполне к нему присоединяются. Из объяснений членов Комитета следует, что они, как представители профессионального союза, имели перед собой одну цель — поднятие боеспособности армии. Они знали, они видели, они верили, что достижение этой цели возможно лишь при одном условии осуществления военной программы генерала Корнилова.
Безгранично доверяя ему как патриоту и боевому начальнику, они не могли не поддержать его в тот момент, когда он стал жертвой провокации, как они узнали о том из ранее объявленных его приказов. Конкретно не поддержать генерала Корнилова было тем более трудно, что перед ними было уже готовое, заранее составленное воззвание.
Обращаясь затем к случаям индивидуальной агитации, направленной в пользу генерала Корнилова, Чрезвычайная комиссия полагает необходимым указать, что таковые случаи ей становились известными или вследствие представления ей соответствующих переписок революционными организациями — комиссарами и комитетами — или же путем запроса со стороны Комиссии воинских команд и частей. Последний способ был применен в отношении нестроевых частей и команд г. Могилев, причем поручение это было исполнено упоминавшимся выше членом Временного] бюро охраны революции гор. Могилева Засориным.
I Слово «его» впечатано над строкой.
II В тексте ошибочно: «Созонов».
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
333
Из ряда заявлений об агитации в гор. Могилеве должны быть отмечены следующие:
1. Заявление Управления авиации и воздухоплавания при Штабе Верховного главнокомандующего1 о том, что подлежат немедленному и даже экстренному арестованию «шесть офицеров, чему приводятся «мотивы», а [также] подполковник Ткачев. Активное и явное поддержание контрреволюции мятежа, выразившееся в том, что в день отдания генералом Корниловым приказа о неподчинении Временному правительству и самочинного назначения себя явочным порядком Верховным главнокомандующим подполковник Ткачев допустил, во-первых, по собственной инициативе дал распоряжение о немедленной присылке пяти самолетов из Минска с «надежными летчиками»; во-вторых, собрав общее собрание офицеров и солдат Управления (хотя это не может быть собранием, когда чины выстроены по приказанию в две шеренги) и прочитав телеграмму министра-председателя Керенского о сложении с Корнилова Верховного главнокомандования, заявил, что таковой телеграммы не признает, считает Временное правительство явно провокационным, действует в полной солидарности с приказами и распоряжениями генерала Корнилова, и что всякие выступления против его распоряжений будут подавляемы всеми мерами до применения оружия включительно, и, в-третьих, арестовав солдата Севостьянова за его разговор против генерала Корнилова (до отдачи приказа об осадном положении) и на просьбу Севостьянова простить его, заявил, что «хотя бы Вас вели сейчас на плаху, я Вас простить не могу».
Подъесаул Экеспарре. Один из инициаторов Союза офицеров армии и флота — контрреволюционного ядра, состоя товарищем секретаря Исполнительного] комитета] этого Союза, принимал в мятеже самое активное участие, находясь все время в Ставке мятежников.
Капитан Николаев. Явный корниловец, вполне разделяя и поддерживая деятельность двух вышеуказанных офицеров и 31 авг[уста] на собрании офиц[еров] и солдат Управления, когда уже ясно для всех и определенно обрисовалась картина мятежа и что виновные подлежат немедленному аресту, открыто выступил в защиту мятежников.
Чиновник Малафеев. Шпионская деятельность среди Управления в пользу мятежа и донос о печатании в Управлении копии приказа и телеграммы полковника] Верховского, благодаря которого" начальник Управления приказал установить надзор за шапирографом.
Капитан Канищев. Явный контрреволюционер, называющий советы открыто «собачьими депутатами» и министра-председателя, ныне Верховного главнокомандующего, «хамодержцем». 29 августа, в связи с мятежом в 4 ч. ночи, экстренно, по распоряжению «Ставки мятежников», на автомобиле выехал в Витебск, откуда не вернулся.
Подъесаул Клевин, действующий в полной солидарности с названными офицерами. По убеждениям и наблюдениям команды, контрреволюционер (тонкий и очень осторожный дипломат). Кроме того, поименованные офицеры сегодня 2 сентября на общем собрании Управления, при возникновении обсуждения «текущих событий», демонстративно покинув зал заседания, лишний раз подчеркнули свое отрицательное поведение по отношению к Временному правительству».
I Далее цитируется заявление военнослужащих Управления авиации и воздухоплавания при Штабе Верховного главнокомандующего от 2 сентября 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 16-17.
II Так в тексте.
334
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
2. Заявление членов Командного комитета автомобильной команды1 Штаба Верховного главнокомандующего с просьбой расследовать деятельность бывшего начальника команды капитана Вредена и делопроизводителя чиновника военного времени Белецкого", «которые все время ведут агитацию в руку контрреволюции и идут против Советов и Временного правительства, называли Временное правительство и Советы Р. и СД провокаторами и хулиганами; говорили, что они ограбят страну и уедут за границу; они также говорили, что Керенский и Родзянко жиды в ермолках, а жидам генералы подчиняться ни в каком случае не будут. И утверждали, что в первых числах марта немцы возьмут Петроград. Чиновник Белецкий даже не давал приказы Временного правительства. Многие приказы выходили через месяц и более, изданный же приказ изменника Корнилова чиновник Белецкий пришел до дежурной комнаты и своеручно расклеил все приказы генерала Корнилова, говоря солдатам команды, что вашим комитетам и вам скоро будет виселица. После его ухода солдаты сорвали корни-ловские приказы. Он вторично пришел, и наклеил новые, и оставался продолжительное время возле помещения дежурной комнаты, наблюдая за целостью приказов, и на второй день уехал за бензином в г. Оршу, где и был арестован».
3. Заявление солдат Управления полевого инспектора артилерии с указанием тех офицеров и чиновников, которые особенно проявили себя как приверженцы изменника генерала Корнилова, с кратким описанием выступлений против Временного правительства"1: «1) полковник Драке, как ярый сторонник Корнилова, всегда шел против Временного правительства, насмехался над Керенским, выражаясь: «Сашка Керенский попался»; 2) подполковник Шайтанов, как организатор Союза офицеров армии и флота, с чего и имела начало контрреволюция; 3) полковник Турбин и капитан Войцеховский на каждом шагу унижали солдата и старались забрать его в руки, как это было в Романовское время, и вообще они ничуть не изменились в отношениях к солдату за период с падения старого режима; 4) чиновники Рождественский, Гончаров и Козловский открыто агитировали за Корнилова и поносили Керенского как неспособного к введению порядка внутри государства и ведению™ войны. Чиновник Гончаров очень часто, в особенности в последние дни событий, выражал по адресу Керенского ругательные слова. Козловский пропагандировал ложные слухи, как-то, Москва и Петроград присоединяются к Корнилову, и даже по телефону из Управления передавал своим знакомым эту радостную для него весть, говоря: «Наша берет, Петроград в руках войск Корнилова и т.п.».
Из всего указанного выше можно заключить, что все эти офицеры и чиновники ярые сторонники Корнилова и способствовали последнему в предательском заговоре. По поводу этого списка офицеров Управления полевого инспектора артиллерии, имеющего под собой 32 подписи солдат, в Комиссию доставлено адресованное в Военный комитет охраны революции заявление еще четырех солдат того же Управления, которые приводят «список тех лиц, которые, по нашему убеждению, являются сочувствующими выступлению генерала Корнилова»,
1 Так в тексте.
" Далее цитируется заявление членов Комитета автомобильной команды Штаба Верховного главнокомандующего от 3 сентября 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 35-36 об.
111 Здесь и далее цитируется заявление солдат Управления полевого инспектора артиллерии в следственную комиссию Могилевского гарнизона [не позднее 8 сентября] 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 25, 25 об.
w Слово «ведению» впечатано над строкой.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
335
с изложением следующих фактических данных1: «29 августа сего года в присутствии офицеров и солдат Упарта были прочитаны воззвания генерала Корнилова. После чего выступал ряд офицеров с зажигательными речами, направленными в сторону Корнилова и явно порицая Временное правительство, которое, якобы, не может стоять у власти, потому что оно находится во власти большевиков. Генерал Ханжин после прочтения воззваний сказал, что он знает Корнилова, так как был вместе с ним в училище и знает его как человека определенных взглядов, затем знает его работу на фронте. Все время генерал Ханжин смотрел в пол, и говорил очень вяло и как будто неохотно, и вообще сказал очень мало. После него выступил генерал Барсуков, который сказал, что генерал Ханжин не все сказал нам и я хочу вам кое-что добавить. Последний сказал, что мы должны молиться Богу, что он дал нам такого человека, который только может спасти Россию и довести ее до Учредительного собрания, и в настоящий момент только он может создать такую власть, которая привела бы Россию к желанному результату, а потому молитесь Богу и мы твердо будем выполнять волю доблестного Верховного главнокомандующего генерала Корнилова. Затем он сказал, что так быть не может, такая власть (это он указал на Временное правительство и Петроградский CP и СД). Он сказал: «Разве можно допустить, чтобы была власть, а над ним совершенно без всякой ответственности какая-то собранная шайка». Далее сказал, что разве эта была свобода, когда мы не имели права открыто говорить. В своей речи генерал Барсуков проявлял сильное волнение и со слезами на глазах, забываясь, хотел, надо полагать, сказать, что все то, к чему призывал нас, уже осуществилось. В этот момент чиновник Пятницкий доложил, что в Ставку приезжает Временное правительство к генералу Корнилову».
В ответ на речь предь1дущих ораторов фейерверкер Горячев (первый из числа четырех солдат, подписавших настоящее заявление) заявил, что принятая ими присяга обязывает их оставаться верными Временному правительству. Чиновник Пятницкий сказал: «Ну, так что же, ведь Временное правительство едет сюда». Я (фейерверкер Горячев) опять заявил: «А будут ли в этом составе те министры, которым доверяется революционная демократия», — и указал как таковых Керенского, Авксентьева, Чернова, Скобелева и других. Пятницкий заявил, как Чернова и других министрами никто не признает. Все эти министры привели к разрухе страну; все, что от них исходит, — есть утопия. Я опять сказал, что Керенский гениальный по уму и что ему доверяется весь народ. Подполковник Угрюмов перебил и сказал, что Керенский как артист. Артист, например, имеет успех на сцене, потому что обладает для того талантом. Так и Керенский, он обладает талантом говорить, как артист на сцене, больше он ничего делать не может. Разве можно доверяться такому человеку в такой критический момент и оставить его у власти, чтобы он строил Россию. Дальше он заявил: «Прежде чем начать строить здание, для этого приглашают опытных и хороших архитекторов, а разве можно доверить строить здание тому, кто мешал известку». Я, Горячев, приведу здесь еще несколько слов генерала Барсукова совместно со словами подполковника Угрюмова, которые убедительно призывали, что в такой исторический момент и верить только им, ибо они могут сказать нам правду, и никаким сторонним слухам не верить, а главное газетам. Барсуков сказал, что из газет вы правды не прочтете».
1 Далее цитируется заявление группы солдат и офицеров Управления полевого инспектора артиллерии в Военный комитет охраны революции [не поздее 19 сентября] 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 18-19. (См. документ №39 —т. 1).
336
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ I
4. Заявление1. «Общим собранием команды гусар постановило11 и принято единогласно. Быв с[его] ч[исла] на собрании вся команда, и обсуждалось то, что случилось в дни смутного времени, и нашли нужным донести в Особую следственную комиссию о своем командире ротмистре Варун-Секрет, что он в те дни этого тяжелого времени как наш начальник, от которого мы должны были получить какие-либо советы по поводу этого тяжелого времени, но, увы, он всецело придерживался генерала Корнилова. И даже клялся своими детьми, что генерал Корнилов выведет Россию на правильный путь, и генерал Корнилов есть правильный человек, и нас эти слова Варун-Секрета очень волновали нас111. Но мы на его слова не обратили внимания, а всецело придерживались Временному правительству, в чем и удостоверяем».
5. Резолюция солдат Гвардейского ординарческого эскадрона, вынесенная на общем собранииw. «После обсуждения фактов, то есть которые выказали наши офицеры своим поведением в период с 27 по 31 августа включительно: 1) наш командир полковник Скрипчинский явно ввел нас в заблуждение тем, что всячески старался склонить нас на сторону бывшего Верховного главнокомандующего генерала Корнилова и не подчиняться Временному правительству, как однажды заявив, что такого больше не существует, чему, конечно, со своей стороны был очень рад, что бывшие временные правители есть вожди, предатели страны и свободы, которые, всецело работая совместно за деньги с германским генеральным штабом, во-первых, а во-вторых, что Керенский, как штатский человек, военным министром быть не может; 2) офицер эскадрона штабс-ротмистр Анненков всецело был на стороне командира эскадрона полковника Скрипчинского и поддерживал его слова, когда же солдаты эскадрона спросили его, Анненкова, к чему приведет нас борьба двух партий, то он открыто заявил, что интересы наши с Вами разны, и поэтому мы будем бороться до последнего; 3) офицер эскадрона поручик Анненков, вероятно, подготовляя поход контрреволюции, еще 13 августа на эскадронном заседании горячо старался убедить солдат эскадрона, дабы вынести резолюцию для какой-то поддержки генерала Корнилова. Но мы солдаты эскадрона эту резолюцию отвергли и сказали, что мы верим генералу Корнилову, и верим только до тех пор, пока ему доверяет Временное правительство. Просили Верховную следственную комиссию рассмотреть дело о вышеупомянутых офицерах, как явно выступающих контрреволюционеров. Мы, солдаты эскадрона, со своей стороны считаем дальнейшее пребывание названных офицеров в эскадроне невозможным».
6. Заявление солдат 146-го тылового этапа Западного фронтаv. «Мы, нижеподписавшиеся делегаты этапного и ротных комитетов 154-ой и 158-ой этапных рот при 146-ом тыловом этапе Западного фронта, желая помочь Родине и Временному правительству в борьбе с контрреволюцией, доводим до сведения, что командир этапа полковник Плюто — ярый контрреволюционер, приверженец старой династии Романовых, при восстании Корнилова принимал деятельное участие, доказательством чему могут быть следующие факты: 28 августа около 12 ч.
I Далее цитируется заявление, принятое общим собранием команды гусар от 3 сентября 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 20.
II Так в тексте.
III Так в тексте.
17 Далее цитируется резолюция собрания солдат Гвардейского ординарческого эскадрона от 3 сентября 1917 г. Резолюцию см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 26-27.
v Далее цитируется заявление солдат 146-го тылового этапа Западного фронта от 9 сентября 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 109-110.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
337
дня полковник Плюто возвратился от коменданта Главной квартиры, куда был приглашен по телефону, и принес с собой отпечатанное на шапирографе воззвание Корнилова о том, что Корнилов объявил себя диктатором, и прочитал его с радостью в канцелярии, и приказал воззвание это немедленно прочитать всем солдатам рот, причем в разговоре с офицерами он сказал, что если какая-нибудь прокламация будет от Керенского, в роты не допускать, потом распорядился немедленно командировать одного из писарей с двумя вестовыми в Ставку к командиру Глав [ной] квартиры, чтобы тот все сведения и распоряжения Корнилова доставил оттуда на этап для прочтения ротам, и распорядился, чтобы солдаты этапа и рот не выходили на улицу после 9 часов вечера, так как он был в Ставке и знал, что будет издан Корниловым приказ об объявлении города на осадном положении. Солдаты Зайцев и Ровнейко доказывают, что слышали, как полковник Плюто говорил, если кто приказы Керенского будет распространять, а Корниловские срывать, будут немедленно повешены. Солдат Зиневич доказывает, что полковник Плюто, издеваясь над ним, сказал ему: «Как ты себя чувствуешь теперь, гражданином или полугражданином?» (это было 29 августа).
Кроме того, в этом же горячее участие принимал и командир 154-ой этапной роты подпоручик Дубровин, который заявил, что Керенский есть большевик и изменник нашей Родины, и притом подкупленный евреями на предательскую измену своей родине и передачу всей нашей России в руки немца, и работает совместно с германским штабом. Кроме того, полковник Плюто всех тех мер1, которые шли против распоряжений генерала Корнилова, старался подвергать аресту или вообще какому-либо наказанию, что и было сделано им с двумя солдатами, которые в настоящее время находятся в отсутствии, дабы избегнуть этого незаслуженного наказания, отстаивая интересы свободы и революции. Вообще на этапе служба требовалась комендантом по старому режиму, в чем и подписываемся».
7. Заявление солдат (имеется только две подписи) Отдельной пулеметной роты для стрельбы по воздушному флоту". В этом заявлении подписавшие его сообщают, что «в Ставке проживает некто пор[учик] Игнатьев, бывший командир отдельной пулеметной роты при Штабе Верховного главнокомандующего», и «доводят до сведения Следственной комиссии несколько фактов, характеризующих названного пор[учика] Игнатьева».
Факты все эти относятся к периоду времени с первого дня революции до последовавших в августе месяце событий и к этим событиям никакого отношения не имеют. Указывая далее на недостаточно заботливое отношение пор[учи-ка] Игнатьева к интересам роты, заявители пишут, «что пор[учику] Игнатьеву не хотелось канителиться с делом, а, вероятно, нужно было работать в другом направлении, а именно в заговоре об его участии, в котором мы нисколько не сомневаемся, во-первых, потому что он даже два года, как здесь, ему все знакомы; во-вторых, сама-то революция ему не по душе, да, кроме того, он, кажется, состоит членом Комитета Союза офицеров армии и флота», и
8. Заявление гражданина P.M. Шебло1". «Я, Шебло, исполнял должность начальника уездной милиции до приезда корниловцев, а с приездом их я был
I Так в тексте.
II Здесь и далее цитируется и излагается заявление офицеров Отдельной пулеметной роты в Чрезвычайную комиссию о необходимости расследования деятельности поручика Игнатьева от 3 сентября 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 2-3. (См. документ №38-т. 1).
III Далее цитируется заявление и. д. начальника уездной милиции P.M. Шебло [не ранее 3 сентября] 1917 г. Заявление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 4. (См. документ № 65 — т. 1).
338
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
уволен от занимаемой должности комендантом города Могилева. Исполняя эти обязанности, мне пришлось зарегистрировать несколько лиц в контрреволюционном заговоре: 1) Власа Волкова, который находился у меня на службе и уволен мною. Он все время говорил, что вот скоро вы узнаете, как жиды министры полетят в воздух. В дни тяжелых переживаний он усиленно вел пропаганду против А.Ф. Керенского и Чернова, называя их жидами, что он, Волков, лично знает, что Керенский — германский шпион, точно то же говорил бывший пристав Корнеев. Земские служащие уездной земской управы Васильев, Москалевич и Игнатиус, которые все время торжествовали над победой Корнилова, и Васильев даже выезжал в уезд для агитации за Корнилова, и в городе наводили панический страх, говоря, что министры, большевики и советы все состоят из жидов, и все они стали на ложный путь, но мы во главе с Корниловым доведем страну до лучшего. Прошу Следственную комиссию во избежание эксцессов со стороны народонаселения, чтобы Вы изъяли их от общества, иначе не знаю чем кончится».
Изложенными фактами исчерпываются все случаи агитации в пользу генерала Корнилова, имевшие место в гор. Могилеве за время конфликта генерала Корнилова с Временным правительством, ставшие известными Чрезвычайной комиссии.
Что касается случаев агитации за тот же период времени в пользу генерала Корнилова, происходивших вне Могилева, то о них Чрезвычайная комиссия осведомлялась или местными комиссарами и комитетами, или местными органами судебной власти, или, наконец, потерпевшими и их близкими. Из ряда таковых случаев могут быть отмечены следующие:
I. 30 августа в гор. Кременчуге был арестован полковник Погребняк по следующим мотивам, изложенным в протоколе общего собрания членов Совета СД Кременчугского гарнизона1: «Совет, выслушав доклад делегации о явных стремлениях полковника Погребняка к поддержке контрреволюционной борьбы, выраженных в том, что полковник Погребняк, посетив отделение склада на Песчаной горе, в частном разговоре выразился: «Нельзя обвинять генерала Корнилова в его противозаконной деятельности, таким человеком, по-моему, следовало бы дорожить, так как он не мало пролил крови за эту войну, бежал из плена, чем заслужил доверие, и что газеты и телеграммы его называют изменником и предателем Родины, то это еще не есть факт доказательства в его измене, так как сгоряча газеты могут обвинять самого невинного человека», — постановил: «Полковника Погребняка немедленно устранить от занимаемой должности, и просить Кременчугский комитет охраны революции немедленно арестовать полковника Погребняка революционным порядком, как опасного контрреволюционера, идущего в разрез завоеванной революцией свободы».
И. Дело «об агитации лиц командного состава 421-ой Полтавской дружины в пользу генерала Корнилова»236, присланное Чрезвычайной комиссии на заключение, состоит в следующем. 29 августа в Быхове, где стояла дружина, в караульное помещение заехал командир дружины с двумя офицерами. После ухода командира дружины из караульного помещения один из офицеров заговорил о событиях и спросил, как на них смотрят солдаты. Один из солдат ответил так: «Как видно из газет и слов других, больше стоят за Керенского, чем за Корнилова». По этому поводу офицер заметил: «За Корнилова больше стоят, чем за
1 Далее цитируется протокол № 88 общего собрания членов Совета солдатских депутатов Кременчугского гарнизона от 30 августа 1917 г. Выписку из протокола см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 136.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
339
Керенского, а он лучше нас доведет, чем Керенский, мы должны все стоять за Корнилова, так как за ним стоят польские полки, которые находятся здесь; хотя я знаю, что Вы и стоите за Керенского, но Вы молчите, так как нас малое количество». После этого офицер ушел, а вернувшийся командир дружины продолжал разговор на ту же тему и сказал: «Я старый служака, как и Корнилов, и стою за Корнилова, и весь состав офицеров за ним, не знаю только, как прапорщик Пилипенко, так как он украинец; кто вас будет спрашивать, то и вы говорите за Корнилова».
III. Постановлением ротного комитета 9-ой роты 38-го пех[отного] запасного полка от 31 августа 1917 года1 арестовываются два прапорщика (Егоров и Си-ницын) «за то, что первый сегодня же при дежурном по роте ст. унт.-оф. Муж-чинском, при ротном писаре мл. унт.-оф. Николае Воросове и прапорщике Шабанове выразился с клятвой, что он дает на отсечение свою голову за Корнилова и ему доверяет, а не нашему правительству, а второй при опросе всей ротой, кому он доверяет — к новому правительству или же к Корнилову, — то он выразил при всей роте: «Я остаюсь при особом мнении».
IV. На имя председателя Чрезвычайной комиссии поступило заявление «комиссии по рассмотрению контрреволюционной деятельности военных [и] гражданских лиц гор. Мстиславля Могилевской губернии11» с просьбой «рассмотреть это дело в самом непродолжительном времени и арестовать указанных лиц». Преступные действия военных и гражданских лиц города Мстиславля усматриваются из следующего доклада комиссии. «Днем 30 августа по приказанию начальника Мстиславского гарнизона капитана Соколова офицеры Евгений Иванович Младов, Георгий Антонович Ляскарис и Георгий Николаевич Марченков собрали весь Мстиславский гарнизон и на собрании заявили, что Корнилов бывший флотский офицер, что даже до революции он не требовал никаких почестей и подчинений, и вообще выставляли его в самом лучшем виде. Эти офицеры всячески сознательно искажали истину, говорили, что Корнилов единственный человек, могущий спасти Россию. Потрясая в воздухе кулаками, они говорили: «Если попадется жид, бей его в морду и выкидывай в окно». Это все происходило после того, как им прочли телеграммы Корнилова и провозгласили «ура» в честь Корнилова. Вечером того же 30 августа на заседании Советов PC и КД те же офицеры громогласно заявили следующее: «Ввиду того, что Временное правительство, благодаря неумелости и преступности, сознательно ведет страну к гибели, примером чего может служить сдача Риги, в чем вина падает исключительно на Керенского. Мы, военные, не должны поддерживать ни Керенского, ни Временное правительство, а только Корнилова». Явившись на это заседание вооруженными, они своим поведением терроризовали солдат и всех присутствующих. Все офицеры заявили, что как они, так и солдаты всецело присоединяются к Корнилову. Писарь воинского начальника Никифор Бе-лоножко громогласно заявил, что никакие советы, комитеты им не нужны, что они не пойдут за Временным правительством, а только за Корниловым. Все те, кто стоял за Корнилова, старались распространять заведомо ложные слухи и сведения, как то, что Керенский жид. Прапорщик Младов заявил агроному
1 Далее цитируется постановление ротного комитета 9-й роты 38-го пехотного запасного полка от 31 августа 1917 г. Постановление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 176, 176 об.
и Здесь и далее излагается и цитируется заявление Комиссии по рассмотрению контрреволюционной деятельности военных и гражданских лиц г. Мстиславля Могилевской губернии. Заявление и собранные комиссией материалы см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 78-86 об.
340
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Федору Григорьеву Мякото, что при первом удобном случае он открыто становится на сторону контрреволюции. Комиссия считает особенно важным подчеркнуть деятельность служащих Комиссариата Андрея Михайловича Гуданца и секретаря Петра Осиповича Раевского, которые, являясь служащими Временного правительства, всячески чернят и поносят Временное правительство. Комиссия также находит необходимым принятие самых репрессивных мер по отношению к бывшему председателю Союза руского народа237 Громыко, который является главным идейным вдохновителем всех контрреволюционеров. Наиболее яркую контрреволюционную пропаганду вел местный учитель Чуркин. Ходя по городу и срывая объявления, вывешенные Исполнительным! ком[итетом] Мерцаловского уездного Совета крестьянских] д[епутатов] о том, что Корнилов арестован, он говорил, что это провокация, что такой человек, как Корнилов, арестован быть не может. Скорее будет арестован весь состав Временного правительства, чем генерал Корнилов». Как видно из приложенных к докладу Комиссии показаний, конкретная деятельность Гуденца и Чуркина выразилась в том, что «житель гор. Мстиславля Гуденец в самый острый день паники на базаре призывал народ к погромам, натравливая христианскую часть населения на евреев, распространяя заведомо ложные слухи о том, что жид Керенский арестован, что Петроград взят войсками Корнилова. Он говорил, что наступил момент, когда все истинно русские люди должны расправиться по-своему со всеми советами, комитетами и прочими общественными организациями. Он говорил, что кроме вреда эти организации ничего не приносят». Что же касается Чуркина, то он 30 августа по поводу назначенного собрания Совета Р и СД Мстиславля говорил некоему Глибовскому: «Идем, там жиды устраивают сборище, желают выступить против Корнилова, мы — корниловцы, не допустим, разгоним, если будет нужно, даже силой».
V. Переписка по делу полковника Лихачева и чиновника Борушкова1 с просьбой комиссара Северного фронта «о предании суду чиновника Борушкова» и с уведомлением, что дело о полковнике Лихачеве, возбужденное Исполнительным] ком[итетом] Солецкого Совета PC и КД «за отсутствием обвинительного материала, прекращено»11. Как видно из переписки, дело возникло по постановлению 50 человек нестроевой команды Черкесского конного полка следующего содержания: «Постановили единогласно об аресте заведующего хозяйством полковника Лихачева и делопроизводителя зауряд-военного чиновника Борушкова; по данным показаниям: 1-ое, полковника Лихачева материал подан; 2-ое, о чиновнике Борушкове. Показание младш[его] унт.-оф. Харитона Шемета, что на станции Вырица при остановке эшелона чиновник Борушков явился с растерянным вопросом, почему остановился эшелон. Ему был дан ответ кондуктором этого эшелона, что разобран путь. Он же, Борушков, категорически выразил не подобными словами, что повесит Керенского и правительство. Показание ветеринарного фельдшера стар[шего] унт.-оф. Василия Подлесного, что он же, Борушков, выразил, что приедем в Петроград и повесим Керенского, Церетели и Чхеидзе, который 18 лет был в каторге и поставил свое правительство»111. Обвинение, возникшее против полковника Лихачева, усматривается из следу-
I Здесь и далее в документе фамилия указана ошибочно: «Борошков».
II Материалы дознания Следственной комиссии Исполнительного комитета Солецкого Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов по делу полковника СД. Лихачева и чиновника Борушкова см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 7-15.
III Здесь цитируется постановление собрания нестроевой команды Черкесского конного полка от 2 сентября 1917 г. Постановление см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 10, 10 об.
ЧАСТЬ I. ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ: МЕЖДУ ОБЩЕСТВОМ И ВЛАСТЬЮ
341
ющей части дознания: «При опросе всех солдат нестроевой команды Черкесского конного полка ими заявлено: что мы предполагаем, что полковнику Лихачеву заранее было известно, для какой цели был прицеплен к нашему эшелону вагон с оружием при сопровождении сотника Ситникова и двух казаков, причем при обращении к нему, полковнику Лихачеву, наших делегатов, что это за вагон с оружием, то он ответил: «На что Вам знать?» — на что делегаты ответили, что «этот вагон для нас подозрительный». Тогда он ответил: «Я не знаю, что это за вагон с оружием, но раз я начальник эшелона, то он в моем ведении». Спустя несколько времени, когда уже был вагон арестован и передан под охрану дежурного офицера по ст. Сольцы от Осетинской бригады и об этом узнал полковник Лихачев, то позвал делегатов Алексея Пытьева и Николая Несливцева, спросил: «По чьему приказанию вы передали вагон с оружием в чужую часть, так как это оружие нужно нам». На это делегаты ответили, что «это оружие принадлежит не нам и тем более что мы его считаем подозрительным». На это он ответил: «А почему вы это оружие считаете подозрительным, и откуда это вы почерпнули?» На что делегаты ответили, что «по данным документам сотника Ситникова». Тогда он ответил: «Почему вы не обратились к своему начальству об этом?» Делегаты ему ответили, что «уже обращались к начальнику обоза, который нам ответил, что я по поводу этого вагона ничего не знаю и тоже сомневаюсь». Тогда полковник Лихачев сказал: «Почему мне не доложили?» Делегаты сказали: «Мы вам докладывали, а вы отказались». На что он возразил, что «я вам об этом не говорил». На вопрос делегатов, почему полковник Лихачев, находясь в одном вагоне с сотником Ситниковым, не проверил документов сотника, полковник Лихачев ответил, что «я верю только офицерам, а не солдатам». На что делегаты ответили, что «в настоящее время нельзя верить не каждому и офицеру». На это полковник Лихачев ответил: «Вы служите в Черкесском полку, а не верите и не подчиняетесь своему начальству, через это у нас в армии распад идет». На этом разговор окончился»1.
Чиновник Борушков по поводу возбужденного против него обвинения показал, что когда он узнал на станции Вырица, что им дальше не проехать, так как разобран путь, то «в сердцах выругался сам себе: «Власть на власть напала. Корнилов хочет Керенского повесить, а Керенский — Корнилова. Если бы моя власть была, набил бы Корнилову морду и то же и с Керенским поступил бы. Везут черт знает куда, только время теряем, так как у меня работы очень много, а писарей нет, и придется через такое распоряжение целый месяц по ночам работать». Ни имени Церетели, ни имени Чхеидзе Борушков не упоминал. С мл. унт.-оф. Шеметом и ветеринарным фельдшером Подлесным у Борушкова были неоднократные столкновения по службе, еще когда Борушков был солдатом-писарем, а также и после, в бытность делопроизводителем. При этом Шемет и Подлесный угрожали ему, что сорвут с него погоны и посадят на двуколку, то есть обратят в обозного.
VI. Переписка, возникшая на основании предложения комиссара VIII «о немедленном аресте корнета Панфилова, доктора Романова, вахмистра Магомета Сулеймана-Гирея, прапорщика Кособиева и предании их суду»11.
I 3 сентября 1917 г. Исполнительным комитетом Солецкого Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов было допрошено несколько человек, в том числе полковник Черкесского конного полка СД. Лихачев и чиновник военного времени К.С. Борушков. Протокол допроса от 3 сентября см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 12-15.
II Переписку о следствии по делу корнета Панфилова, доктора Романова, вахмистра Магомета Сулейман-Гирея см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 114-115.
342
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Из переписки видно, что обвинение каждого из названных лиц основывается на показании какого-нибудь одного свидетеля. Фельдшер Миронкин показал1, что корнет Панфилов, «неоднократно проявлявший во время пребывания в полку контрреволюционность перед отправлением полка из д. Тырнова на ст. Липка-ны, говорил, что надо монархию поддержать, и показывал листки с именами представителей Совета С и РД, говоря, что это все немцы и что мы в Петрограде будем разгонять на автомобилях Советы С. и РД». Фельдшер показал, что 29 августа в пути около ст. Сарны" он получил от доктора Романова следующую записку: «Прошу распределить спирт в следующем количестве: Ивану Федоровичу — 500 гр., Баденко — 150 гр., 1350 — мне. Вместе с офицерами пьем за здоровье Корнилова». Пулеметчик Макаров засвидетельствовал, что вахмистр Магомет Сулейман-Гирей в разговоре заявил, что «мы едем рубить своих в Петроград», и «что сейчас нет никаких депутатов, и что через два дня я с Вами покончу». Тот же вахмистр на ст. Ровно «пил за здоровье Корнилова и старого режима». Наконец, по показанию кузнеца Житного, прапорщик Кособиев заявлял: «Что мы поедем в Петроград или Москву или вообще до места назначения», и что «там мы должны требовать русского императора, для того чтобы держать в руках русского солдата, так как по вине последних отданы Рига и Двинск и неприятель подходит к Петрограду». Свидетель Житный признается, что в тот же день прапорщик Кособиев нанес ему побои.
Дагестанский полк, к которому принадлежат обвиняемые, имел направление на Могилев, куда шел на развертывание Туземной дивизии и корпус. Полк до места назначения не дошел, застигнутый в пути событиями, связанными с выступлением генерала Корнилова против Временного правительства. По настоящему делу, помимо свидетелей-заявителей, никто более допрошен не был.
Изложенным исчерпываются случаи индивидуальной агитации в пользу генерала Корнилова, насколько они стали известными Чрезвычайной комиссии. Чрезвычайная комиссия не имела возможности обследовать все эти случаи, как по причине отсутствия состава уголовно-наказуемого деяния в одних из них, так и по причине невозможности получения ответов на свои запросы — в других. Независимо от изложенного, до сведения Чрезвычайной комиссии доводилось об арестах разных лиц, производимых в различных местах в связи с делом генерала Корнилова. По причинам только что указанным обстоятельства этих арестов равным образом остались не обследованными. Что касается случаев агитации в войсках, входящих в состав действующих фронтов, то об этих случаях будет изложено ниже в частях, посвященных описанию того, как выступление генерала Корнилова против Временного правительства отразилось на фронтах.
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 31. Л. 1-125 об, 126 е, 126 е об, 127-153 об. Копия. Машинопись. РГА ВМФ. Ф. Р-315. On. 1. Д. 10. Л. 1-38 об. Копия. Машинопись.
I Протокол допроса комиссией из представителей VIII армии ветеринарного фельдшера В. Миронкина, медицинского фельдшера Красикова, пулеметчика Макарова, кузнеца Житного, всадника 3. Мурталалиева, урядника А. Гасийнова, подполковника Федорова, всадника Богатырева, поручика Слободинского от 11 сентября см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 48. Л. 116-117 об.
II В документе название станции указано ошибочно: «Сарни».
ЧАСТЬ II
СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ
О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ
№1
Из воспоминаний члена Чрезвычайной комиссии помощника военного прокурора Петроградского военно-окружного суда Н.П. Украинцева о создании и деятельности комиссии1^
20 ноября 1936г.
[...]■ 30 августа для расследования мятежа ген. Корнилова была назначена Чрезвычайная следственная комиссия. Председателем Комиссии был назначен главный военно-морской прокурор Иосиф Сигизмундович Шабловский, а членами полковник Раупах, я и судебный следователь по особо важным делам Колоколов. Комиссия была назначена особым постановлением Временного] правительства и была облечена почти неограниченными полномочиями. В основе этих полномочий лежали" права сенаторов, производящих ревизии, но несколько расширенные как вследствие необычайного положения обвиняемых, так и необычайности условий времени239. Как известно, сенаторские ревизии назначаются обычно в случаях не столько особо важных, как сложных, требующих исключительной опытности и авторитетности. Обстановка с очевидностью подсказывала, что налицо именно такого рода казус, и, однако, правительство не нашло для себя обязательным назначение сенаторской ревизии, а остановилось на полумере: составленную Комиссию облекло правами сенаторской ревизии, а председателем ее назначило не сенатора, а технически совершенно неопытного главного военно-морского прокурора Шабловского. Насколько мне известно, выбор этот был сделан лично Керенским и имел в основе личное доверие к И.С. Шабловскому со стороны министра-председателя. И.С. Шабловский — рижский присяжный поверенный, товарищ Керенского по ряду политических процессов периода революции 1905 года. Наряду с другими присяжными поверенными после революции Шабловский был призван Керенским на государственную службу и назначен на сложный и щепетильный по переживаемому моменту пост главного военно-морского прокурора. Назначение это состоялось приблизительно в июне240. Шабловский не принадлежал ни к какой политической партии, и я затрудняюсь даже сказать, к какой из партий он мог бы принадлежать в ту пору по своим убеждениям. Для меня несомненно лишь одно, что при всяких условиях и во всякое время в партии высокопорядочных людей И.С. Шабловский был бы лучшим представителем. Полковник Раупах был на-
1  Из воспоминаний Н.П. Украинцева опущена часть, в которой дано описание событий, предшествовавших выступлению генерала Л.Г. Корнилова. " Далее зачеркнуто: «полномочия».
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    345
значен в состав Комиссии также самим Керенским, и это назначение также имело в основе личное знакомство с Раупахом министра-председателя, относящееся к тому же периоду 1905-6 года, о чем я уже упоминал.
Мое назначение состоялось по рекомендации главного военного прокурора генерала Апушкина, при этом было принято во внимание, что я только что заканчивал работу в качестве следователя в деле о восстании Петроградского гарнизона 3-5 июля, то есть в деле, по внешним признакам аналогичном делу о ген. Корнилове241.
Мое назначение не могло встретить возражения со стороны Шабловекого, так как с ним мы были несколько знакомы и после назначения его главным военно-морским прокурором он даже просил меня быть1 его помощником, рассчитывая на мое знакомство с технической стороной дела, которое ему вверялось, и с законодательством в этой области за все время войны и революции, которое я провел в Петроградском военно-окружном суде.
Состав Комиссии первоначально предполагалось ограничить тремя лицами. Назначение Колоколова состоялось в самый последний момент, когда уже писался проект соответствующего постановления Временного] правительства в ночь с 30 на 31 августа в присутствии Керенского, министра юстиции Зарудного, намеченных членов Комиссии и Колоколова. Кем был приглашен на это совещание Н.А. Колоколов, я не знаю.
Мотивом его назначения было то соображение, что по делу может выясниться виновность лиц гражданских и поэтому присутствие в составе Комиссии гражданского следователя было бы желательно.
До этого дня я не знал Колоколова, не знали его ни Шабловский, ни Раупах.
Что касается Раупаха, то его я не только знал, но был с ним в приятельских отношениях. После вызова Керенским" из Финляндии Раупах жил у меня приблизительно с марта до начала августа. Отношение Раупаха к революции к этому времени было явно отрицательно, он просто ею был подавлен. Он видел в революции на первом плане вырвавшегося на свободу дикого и грубого зверя, которому нужно «прописать Кузькину мать», и упорно ждал ту сильную власть, которая бы сумела это сделать. Мнение Раупаха о Керенском было невысоким, если не сказать больше. Приятельские отношения мои с Раупахом не исключали111 того, что каждый из нас имел свой собственный круг знакомых, я не знал, где он бывает, а его гости в моем доме никогда не бывали. Не зная, где бывает и что делает Раупах, я был как-то удивлен его обращением ко мне с просьбой поговорить о том, какими законами руководствуются сейчас (это было, я думаю, в конце июля или начале августа) военные суды и какие изменил этих законов должны17 бы быть сделаны для нормального отправления правосудия hv в целях подтянуть распустившуюся солдатскую массу. Дело в том, что, служа в Финляндии и работая в узких рамках военного следователя, Раупах, конечно, мог быть не в курсе всего новейшего законодательства в военно-судебной области. Для нас обоих было очевидно, что военные суды революционного времени имели много пороков, и потому беседа на тему об их исправлении была естественна, но меня несколько удивило то, что к теме этой Раупах подошел как-то не совсем спроста, а как будто имея какие-то особые цели, которые он от меня
I Слово «быть* вписано над строкой.
II Слово «Керенским» впечатано над строкой. "I Далее зачеркнуто: «впрочем».
w Слово «должны» вписано над зачеркнутым: «могли».
v Слово «и» вписано от руки.
346
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
скрывал. На первый раз я отговорился недосугом и пошутил над Раупахом, спросив его, уж не собирается ли он стать главным военным1 прокурором. Спустя несколько дней Раупах опять обратился ко мне с тем же. Я удивился его настойчивости и поинтересовался узнать, что он имеет в виду. Раупах ответил уклончиво, сказав, что обстоятельства могут измениться и сведения, которые его интересуют, могут пригодиться. Разговор наш и на этот раз не состоялся, не помню уже почему, и больше к этой теме Раупах не возвращался.
Наступили корниловские дни. Раупах в это время жил в «Астории». 27 или 28 августа я забежал к нему, чтобы поделиться слухами о событии. Раупах был возбужден, непоколебимо верил, что генерал Крымов доведет войска до Петрограда, и с большим удовольствием ждал, как он покажет..." Керенскому. Мне казалось со слов Раупаха, что ген. Крымов будет «показывать» Керенскому главным образом за обвинение ген. Корнилова, а также и за все те обиды, которые офицерство переносило благодаря попустительству Керенского.
Мне не верилось, чтобы ген. Крымову при организованном противодействии правительства удалось вообще дойти до Петрограда, но Раупах меня разуверял с такой горячностью, как будто он не только верил в силу Крымова, но и знал средства, находящиеся у того в распоряжении. Вопроса о том, что толкнуло ген. Корнилова на такой рискованный шаг, как ультиматум правительству, я не касался, так как телеграммы Корнилова еще не дошли до Петрограда, и я просто верил сообщению Керенского1", что тут дело идет о перевороте, задуманном Ставкой. 29 августа я опять зашел к Раупаху. В этот день борьба Корнилов — Керенский достигла крайнего напряжения. Слухи называли станции, к которым подходят головные части Крымова™, наряду с мерами обороны, принимаемыми правительством, и все внимание сосредоточилось на чисто военном вопросе: чья возьмет. Все остальные вопросы, почему и как произошло выступление, отошли на второй план. Со стороны правительства раздавались твердые голоса о своей силе, но им мало кто верил. Зато немало было острот по поводу военного таланта селянского министра, выехавшего на фронт242, и смысла рытья окопов где-то на окраинах города (которые, кстати сказать, остались вырытыми всего лишь на бумаге). Вместе с тем с гораздо большей тревогой следили за мерами, принятыми советами. Советы не были воинственными и посылали на фронт против ген. Крымова не отряды войск, а агитаторов в лице представителей мусульманского духовенства, применительно к составу войск противника. Еще большую тревогу вызывало вооружение рабочих, производившееся, по слухам, по требованию советов для народной защиты завоеваний революции.
В этот день 29 августа объективно мне казалось, что успех борьбы склоняется на сторону правительства. В таком настроении я и пришел к Раупаху. Он, однако, не разделял моего мнения, говорил загадочно: «Вот вы увидите», — и по секрету сообщил, что у Крымова одна беда — отсутствие связи, но что сегодня из Петрограда ему посылают навстречу автомобиль, очевидно, с какими-то известиями, от которых Раупах ждал важных последствий. Я попытался узнать, откуда у него такие сведения, но ответа не получил. При обилии в эти дни вообще всяких сплетен и слухов, связанных с корниловским выступлением, я решил, что и эти новости Раупаха принадлежат к той же категории.
1 Слово «военным» вписано над строкой.
и Отточие документа.
ш См. документ № 1—т. 1.
п Слово «Крымова» вписано над зачеркнутым: «Корнилова».
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    347
I Далее зачеркнутый текст неразборчив.
II Далее зачеркнуто «людей».
III Слово «Корнилов» впечатано над строкой. п Далее зачеркнуто «уже».
v Слово «мои» впечатано над строкой.
Таинственность Раупаха несколько разъяснилась только на следующий день — 30 августа, когда была назначена комиссия.
Вечером в этот день я был в театре. Когда я оттуда вернулся, прислуга мне сообщила, что в моем отсутствии два раза заезжал Раупах и просил предупредить, что и еще раз приедет, так как имеет ко мне очень важное дело. Действительно, скоро он приехал1. Взволнован он был до крайности.
От него я узнал, что назначена Комиссия по делу Корнилова и что в эту Комиссию попали и он и я. Говоря о себе, он сказал: «Я не знаю, что мне делать, я чувствую, что должен пустить себе пулю в лоб, и если бы у меня не было детей, я бы это уже сделал».
В последовавшем разговоре он мне объяснил, какой для него ужас быть следователем в деле, по которому обвиняемым угрожает неизбежная смертная казнь, тогда как среди этих11 обвиняемых есть целый ряд людей, с которыми он не только знаком, но и которым он всецело сочувствует в этом деле, и сам до известной степени в нем замешан. Что нужно было понимать под словом «замешан», Раупах прямо не сказал, но оговорился, что генерал Корнилов111 должен был его вызвать в Ставку под предлогом назначения следователем по делу о взрыве Казанского порохового завода, но в действительности для обсуждения вопросов, имеющих общее с происходящим движением. Тогда я спросил Раупаха: «Так, значит, вы знали о движении Крымова?» «Нет, это для меня полная неожиданность», — ответил он. В абсолютной уверенности, что вся суть корниловского дела заключается именно в этом военном выступлении против столицы силами крымовского корпуса, я сказал Раупаху, что раз он не связан непосредственно с тем фактом, для обследования которого Комиссия назначается, то ему нет основания отказываться от участия в ней.
«Ну, а вы, — спросил меня Раупах, — считаете ли вы для себя возможным участвовать вместе со мной, зная то, что я вам о себе сказал?» Что мог я ему ответить? Ясно было, что он ко мне пришел и о детях заговорил только затем, чтобы я не вздумал отказаться от участия в Комиссии, рассчитывая, что мое в ней присутствие для него лично в какой-то степени увеличивает шансы благополучно вылезти из дела. Тем, что он мне ™ сказал, он уже связывал меня.
Одно только молчание по такому важному государственному преступлению обеспечивало обвинение в недоносительстве. С другой стороны, симпатии моиу были всецело на стороне обвиняемых, и возможность быть им как-нибудь полезным, а равно возможность соприкоснуться со всеми главными героями нашей революции представляла такой интерес, что я решил, что игра стоит свеч и рискнуть нужно. И все-таки Раупаху я сказал так: «Если вы говорите, что не участвовали в преступлении, которое мы должны расследовать, и если вы не ждете от меня, чтобы я пошел против моей совести и долга, то я не вижу причин, почему бы я не мог работать вместе с вами». Раупах стал очень горячо уверять меня, что само собой разумеется, он и не думает оказывать давление на мою совесть, и вопрос был исчерпан.
Немедленно после этого мы вместе поехали в Министерство юстиции, где собрались Керенский, Зарудный, Шабловский, Колоколов и мы с Раупахом. Керенский приехал несколько позже нас. Он, видимо, был переутомлен, но
348
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
старался быть бодрым и приятельски держал себя с Шабловский. Беседа носила очень бестолковый характер. В сущности, вопрос сводился к тому, чтобы средактировать постановление правительства о назначении Комиссии и определить ее полномочия. Дело осложнялось тем, что со стороны правительства уже последовал приказ о предании генералов военно-революционному суду243. Понятно, что назначение следствия после акта о предании суду было нелепым, на что и было указано Керенскому. Керенского — первого революционного министра юстиции — это нисколько не смутило, и он стал убеждать нас, что предание суду выражало лишь принципиальное решение правительства дать делу направление именно в этом порядке, а потому оно не исключает возможности назначения следствия в данное время. Вообще при обсуждении всех юридических вопросов Керенский был величествен, на все замечания Комиссии отвечал снисходительно, с улыбкой, как говорит учитель бестолковому, но симпатичному ученику. Так, он не без иронии говорил Шабловскому1 о том, что раз он был вынужден вернуться к полевым судам и, не без настояния Шабловского, к смертной казни, то репрессия эта должна одинаково распространяться как на солдат, так и на генералов: «Перед революцией они все равны, и каждый солдат должен знать, что революционная власть ставит их перед лицом закона на одну доску». На это Раупах заметил, что по закону военно-революционному суду подсудны только офицеры и солдаты, но не генералы. Дело в том, что по Уставу воинские чины разделяются на три категории: на генералов, офицеров и солдат, и потому, если упоминаются только офицеры и солдаты, то генералы должны почитаться изъятыми из этой подсудности. Керенский, ныне главнокомандующий, по-видимому, не понял этого замечания, так как стал доказывать, что генералы — те же офицеры и что революционное правосознание не может делать такой разницы. Раупах продолжал отстаивать свое мнение и обратился за поддержкой ко мне. Я не помнил точной редакции закона и предложил попросту перечитать его. Зарудный стал перебирать книги на столе, жалуясь на то, что министр юстиции получает не все законоположения. Через несколько минут выяснилось, что положения о военно-революционных судах в кабинете министра юстиции не имеется.
Вопрос выдохся, и Зарудный приступил к составлению постановления.
Когда постановление было готово и переписано вызванным дежурным чиновником Домичем, оно было дано на подпись Керенскому. «Какое же число ставить», — спросил Керенский. Времени было около часа ночи, следовательно, нужно было бы поставить 31 число. Между тем постановление должно было появиться в тот же день в утренних газетах, и было бы непонятно, когда же оно составлено. «Ну, значит, поставьте 30», — сказал Зарудный. «Нет, мне не хочется, чтобы этот акт носил дату 30, по личным моим интимным причинам». Все с недоумением молчали, Керенский, щурясь и улыбаясь, смотрел вокруг себя.
«Да ведь сегодня день Александра, вы не именинник ли?» — спросил Зарудный. «Да, и мне не хочется в этот день ставить свою подпись под таким актом, вы ведь меня понимаете. Давайте я поставлю 29 число». Акт был подписан 29 числом, и, таким образом, министром-председателем, в кабинете министра юстиции, в присутствии Чрезвычайной следственной комиссии, был учинен подлог. Как ни незначителен он был сам по себе, но на меня, воспитанного в духе строгого обращения с официальными бумагами во времена старого режима, такая вольность произвела неприятное впечатление.
Слово «Шабловскому» вписано над зачеркнутым «Керенскому».
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    349
<3атем Керенский с любезной простотой и непринужденностью заговорил об арестах старглих генералов Ставки как о вопросе, не подлежащем даже обсуждению: «Первым делом, Иосиф Сигизмундович, помните, Вы должны сейчас же по приезде в Могилев арестовать Корнилова, Лукомского, Романовского и еще кого-нибудь там из старших чинов и телеграфировать мне для объявления во всеобщее сведение. Пусть знают все, что власть не дремлет. Вам ведь известно, как в Совете шум подняли... Да, обязательно арестуйте еще Аладьина, если он не удрал еще оттуда. Это очень подозрительная личность. Я слышал, что он и в Англии черт знает чем занимался. Потом еще Завойко. Он, кажется, и есть один из вдохновителей заговора. Вы увидите, что они чуть ли не министрами собирались быть в новом правительстве... Вообще, лучше сразу побольше арестовать. Правительство должно показать, что оно стесняться не будет. Обратите особое внимание на Союз офицеров. Я давно говорил Савинкову, что его надо перевести куда-нибудь из Ставки...»>'.
По существу дела в эту ночь разговоров почти никаких не было. Керенский11 заметил Шабловскому, что он ему передал протокол допроса Львова и Миронова244, который присутствовал при разговоре Львова с Керенским, а также ленту разговора его с Корниловым по прямому проводу111. «И это все, что я могу вам сказать», — заявил он.
Говоря это, Керенский как бы подчеркивал, что преступление так ясно и очевидно, так искусно им зафиксировано, что собственно не о чем даже и говорить. Еще яснее слов о том говорил тон и самый вид Керенского.
В то же время Керенский настаивал на том, чтобы Комиссия выехала в Могилев немедленно. Он вызвал адъютанта и приказал ему распорядиться, чтобы к 6 часам утра был приготовлен экстренный поезд. Через минуту адъютант вернулся и доложил Керенскому, что к 6 часам поезд не может быть подан, так как по имеющимся сведениям железнодорожный путь еще не собран. Керенский резко оборвал адъютанта и, положительно крича на него, сказал: «Потрудитесь исполнять приказания, приказания вам отдаются для исполнения, а не для рассуждения». Адъютант сказал: «Слушаюсь», — и вышел, а Керенский, сильно прищурившись, обвел всех присутствовавших взглядом, как бы желая прочесть, какое впечатление его начальнический тон произвел на окружающих. А впечатление было неважное... При старом режиме такие окрики начальства в кругах, к которым принадлежал Керенский, назывались самодурством.
Вскоре после этого мы разъехались, а к 6 часам собрались на вокзале. Там поезда для нас не оказалось, а стоял поезд генерала Алексеева, который согласился принять должность начальника Штаба Верховного главнокомандующего Керенского, и должен был отправиться в Могилев для наиболее безболезненной ликвидации мятежа Ставки, и принять власть от генерала Корнилова. Поезд генерала Алексеева был приготовлен еще накануне с вечера, но не мог отправиться из-за повреждения пути.
Желая выполнить распоряжение Керенского о немедленном выезде в Могилев, Шабловский решил ехать в поезде ген. Алексеева и с этой целью разбудил ген. Алексеева и имел с ним беседу. Генерал Алексеев не противился этому
I Текст, заключенный в угловые скобки, напечатан на отдельном листе и вклеен, как вставка, в документ. (См.: ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 687. Л. 51 а).
II До слова «Керенский» зачеркнуто: «Шабловский».
III Запись разговора по прямому проводу министра-председателя А.Ф. Керенского с Верховным главнокомандующим генералом Л.Г. Корниловым от 26 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 40-41. (Опубл.: Революционное движение в России... С. 443).
350
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ I
намерению, однако находил, что для него будет удобнее, чем для Комиссии, первому переговорить с ген. Корниловым, причем он не сомневался в том, что сумеет убедить ген. Корнилова подчиниться воле правительства, и брался осуществить принципиально решенный правительством вопрос об аресте высших чинов Ставки. Соображения эти вполне разделял и Шабловский, который поэтому отменил нашу поездку до доклада днем об этом Керенскому.
Днем мы, члены Комиссии, впервые ознакомились с материалами по делу. Это было показание Львова, в котором он кратко и решительно утверждал, что ген. Корнилов «его уполномочил потребовать от правительства» передачи ему всей власти, записка, написанная Львовым при первом разговоре с Керенским1, по требованию последнего, в которой Львов письменно излагал в трех пунктах «требования» генерала Корнилова, показание Балавинского" (или Миронова), то есть того чина контрразведки, которого Керенский заставил присутствовать, невидимо для Львова, в своем кабинете, когда он заставлял Львова повторить «требования» Корнилова, и лента разговора Керенского с Корниловым по прямому проводу, разговора, который имел место вслед за разговором Керенского со Львовым и который имел целью проверить показания Львова. Как это было ясно по всему и было затем подтверждено при допросе Керенским, требование им письменного документа от Львова, создание третьего — «достоверного» — свидетеля в лице Балавинского (или Миронова) и, наконец, разговор по прямому проводу должны были гарантировать Керенского от возможной ошибки при принятии им решительных мер против Корнилова.
С первого взгляда, при том загипнотизированном объявлениями Bp. правительства и движением корпуса ген. Крымова состоянии, в котором мы все находились, все эти доказательства создавали картину «чистого дела» и абсолютно подтверждали правильность объявлений правительства. Гипноз был так велик, что внимание не останавливалось на замене в записке Львова слова «требует» словом «предлагает» — «Ген. Корнилов предлагает», хотя в показаниях своих Львов решительно говорит именно о требованиях Корнилова. Исключение составляла лишь лента разговора по прямому проводу. При этом разговоре ответы ген. Корнилова были коротки, точны и определенны, между тем подсовывавшиеся ему вопросы были запутанны и туманны. Было ясно, что Керенский спрашивал о чем-то гораздо большем, чем то, на что отвечал Корнилов, толкуя этот документ буквально, в нем нельзя было найти подтверждения Корниловым тех требований, которые от его имени были переданы Львовым Керенскому. Но разговор этот был уже истолкован, причем сделано это было самим министром-председателем и в такой безапелляционной форме, что сомнения как-то замирали. Чувствовалось только, что обыкновенный смертный, одаренный здравым смыслом, по столь важному вопросу в условиях непосредственности переговоров по прямому проводу стал бы спрашивать проще и определеннее. Были, конечно, и другие сомнения: почему Корнилов избрал посредником именно Львова, почему он передал свои требования на словах, а не письменно, почему Керенский счел нужным в разговоре по прямому проводу с Корниловым сослаться на присутствие Львова, когда его в действительности, как это сейчас же выяснилось, не было и т.д. Но ведь следствие только что начиналось, и никаких выводов не хотелось делать, в особенности до встречи с генералом Корниловым и другими чинами Ставки.
1 Записку В.Н. Львова от 26 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 9. (Опубл.: Революционное движение в России... С. 442). "  Здесь и далее в тексте ошибочно: «Балабинский».
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    351
Днем вернулся от Керенского Шабловский и сообщил нам о том, что министр-председатель чрезвычайно рассержен тем, что наш выезд не состоялся, как им было указано, и предупредил, что вечером нам предстоит допросить двух свидетелей, только что приехавших из Ставки и бывших у министра-председателя. Свидетелями этими были: солдат-еврей Рутер и дипломатический представитель при Ставке кн. Трубецкой1. Эти два свидетеля не только не выяснили нам положения, но своими противоречивыми показаниями только запутали его. Первые впечатления от нового дела всегда бывают особенно яркими, а по делам выдающимся тем более. Я отчетливо помню нашего первого свидетеля Рутера. Откормленный еврейчик с самодовольным лицом, преисполненный сознанием важности данного ему поручения — он имел «мандат» от Могилевского совдепа к «товарищу Керенскому», — он нарисовал нам чисто батальную картину. Могилев окружен проволочными заграждениями, впереди Могилева вырыты окопы, над городом носятся аэропланы, а в городе свирепствует террор. По словам Рутера, Могилевский совдеп продолжает, однако, свое существование и внимательно следит за событиями. Выезд из Могилева запрещен, и только благодаря связанным с риском маневрам11 Рутера ему удалось выбраться из города111 под вагоном товарного поезда. Показание произвело свое впечатление: очевидно, Ставка хорошо продумала свою игру, приняла меры к обеспечению своей безопасности и дешево своей жизни и свободы не отдаст. Вторым свидетелем был кн. Трубецкой. Пришел он к нам поздно вечером, мы торопились, чтобы подготовиться к отъезду, и решили для скорости показание его записывать по мере его рассказа, как бы стенографировать. И вот началась наша каторга. Пока мы сидели сложа перья и слушали его свободную речь, речь эта лилась свободно, плавно, как только перья™ появлялись в наших руках, князь начинал волноваться, по десять раз исправлять каждую сказанную фразу, заменять одно сказанное слово другим. В этой манере давать показание чувствовалась не только жилка почтенного бюрократа, но и боязнь сказать на одно слово больше того, что намеревался сказать свидетель. А показание было не легкое. Из уст кн. Трубецкого впервые раздалось слово «недоразумение». Недоразумением был Львов, недоразумением было объявление Временного] правительства и принятие всех военных мер в Петрограде. Князь с большим вниманием остановился на личности В.Н. Львова, б[ывшего] обер-прокурора Св[ятейшего] Синода в составе Временного] правительства. Князь удивлялся, как Львов, заведомо для всех ограниченный человек, мог оказаться в роли посредника в таком щекотливом и важном деле. Еще больше удивляло его то, что Керенский, который, в противоположность Корнилову, знал Львова, мог довериться ему и не проверил его слов в разговоре по прямому проводу с Корниловым от «а» до «зет», а ограничился лишь частичными вопросами, в основе которых уже лежало доверие ко всему сказанному Львовым. Наконец, князь решительно не видел никаких объективных данных для разглашения инцидента и принятия решительных мер против Корнилова, видя в этом прежде всего серьезную политическую опасность. Жизнь в Ставке, по словам свидетеля, носила мирный характер, и показание Рутера в них не нашло себе подтверждения.
I Протокол допроса временно и. о. директора дипломатической канцелярии Верховного главнокомандующего Г.Н. Трубецкого от 31 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 1-7. (См. документ № 64 — т. 2).
II Так в тексте. Вероятно, следует читать: «с рискованными маневрами». ш Слова «из города» вписаны над строкой.
п  Слово «перья» вписано над строкой.
352

No comments:

Post a Comment

Note: Only a member of this blog may post a comment.