16 Дело генерала Л.Г.Корнилова Том 1

ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Моя деятельность в дни 28 авг[уста] — 31 авг[уста].
В дни 28-31 авг[уста] я почти все время был в Комитете, т.к. к нам приходили1 за справками офицеры приезжие и местные. Всех приезжавших в Комитет офицеров, не имевших своей определенной службы, я отправлял к коменданту, т.к. ему нужны были офицеры для назначения цензорами и дежурными. По поручению Гл[авного] комитета я ходил в Ставку для ориентировки и 30/VIII был вместе с прапорщиком] Ивановым у г. Лукомского, чтобы получить сведения о происходящем, т.к. Гл[авный] комитет был не в курсе событий. 30 [августа] я дежурил по Управлению генкварверха.
О роли отдельных лиц
Роль Львова, Савинкова и Филоненко мне известна только из речи г. Корнилова и разговора с г. Лукомским, в котором он сказал, что эти лица вели переговоры с г. Корниловым о преобразовании Bp. правительства и предлагали11 г. Корнилову взять на себя это преобразование.
Деятельность п[олковника] Сахарова и господина Аладьина мне совершенно не известна. О п[олковнике] Новосильцеве знаю, что он, приехав из Москвы 28 авг[уста], был или в Комитете, или в Ставке, а 29-го —уехал кого-то (Родзянко) встречать в Оршу и по слухам был там арестован.
Подполковник] Пронин был при г. Корнилове, но роль его мне не известна.
Указывая на роль отдельных лиц в выступлении г. Корнилова, я сознательно умолчал о многом, так как не считал себя обязанным о них говорить. Сейчас же об этом уже можно говорить.
Роль первых трех лиц достаточно обрисована в других воспоминаниях280 и вкратце описана и мною, а потому я не буду повторяться.
Щолковник] Сахаров особой роли не играл не только при выступлении, но и при Ставке вообще. Он был недавно назначен начальником Военно-политического отд. при Ставке и формировал его, так как раньше подобного отделения при Ставке не было. Принимая некоторое участие в вызове офицеров с фронта для Корниловской организации и в обсуждении политических вопросов, он, в общем, не принимал особо активного участия в выступлении г. Корнилова, но знал очень много.
Госп[один] Аладьин приехал в Ставку незадолго до выступления г. Корнилова и ничего не знал о Корниловской организации. Желая принять активное участие в политике в роли одного из первых лиц, он принял участие в разговорах с г. Корниловым о способах создания нового правительства и хотел получить в нем министерское место. Некоторое участие он принимал вместе с Завойко при составлении воззваний, хотя во многом как будто с ним не соглашался, по крайней мере, будучи в Быхове, он сильно бранил Завойко. Влияния на г. Корнилова он не имел, но хотел бы иметь и на него лично, и на события. Будучи случайно втянутым в выступление, он почел долгом чести стать целиком на сторону г. Корнилова и нести все последствия сего. В силу ли честолюбия или по другим причинам, но он приписывал сам себе больше, чем на самом деле он сделал при выступлении г. Корнилова; влияния на г. Корнилова он не имел, а позже и вовсе разошелся с ним, а особенно с г. Деникиным.
Далее зачеркнуто: «офицеры».
Далее зачеркнуто: «Вр. правительству».
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    415
Щодполковник] Пронин играл большую, но неудачную роль в подготовке к выступлению в Петрограде и вообще в Корниловской организации, во время выступления он, являясь доверенным человеком г. Корнилова, принимал участие в составлении приказов, передавал распоряжения г. Корнилова и пр. Насколько я помню, в его руках сосредоточивались все распоряжения, шедшие к г. Крымову, и составление плана ликвидации большевиков при предполагаемом их выступлении в Петрограде. Совместить несовместимое он не мог, нельзя было работать на такой ответственной роли в организации и одновременно выполнять служебные обязанности в Ставке, а потому у него не было достаточно разработано то дело, которое ему было поручено в связи с ликвидацией большевиков, вероятно, страдало и другое — служебное. В Быхове, а позже в Добровольческой армии он уже не играл той роли, которую мог, если бы в нем не разочаровались Корнилов, Лукомский1 и Романовский, опубликование же большевиками его письма с критикой порядков Добровольческой армии, которое он послал в штаб ад[мирала] Колчака ген. Лебедеву и которое было захвачено вместе с ген. Гришиным-Алмазовым, окончательно рассорило его с главным командованием Добровольческой] армии.
При Корнилове играл, недолго правда, большую роль г. Завойко, помещик и общественный деятель юга России, он был большой мастер составлять всякого рода воззвания, и ему г. Корнилов и поручал их писать во время своего выступления; до него же он принимал участие в составлении планов по реорганизации власти и намечался как один из министров, на г. Корнилова он имел влияние, хотя и недолго, после ареста г. Корнилова он пропал без следа. Большую роль до выступления в Корниловской организации играл г. Романовский, это был очень мужественный, честный и способный генерал. Я не могу себе представить, почему вся подготовка к выступлению в Петрограде на случай выступления большевиков была так плохо им подготовлена, он не был легкомысленным человеком, тем более увлекающимся, только одно могу предположить, что он так же, как и г. Корнилов, не готовился к выступлению в такой короткий срок, против же Bp. правительства и вовсе не предполагал выступать. Решение г. Корнилова отказаться от исполнения приказа Керенского и его застало врасплох.
Чтобы не возвращаться больше к нему, я добавлю еще о г. Романовском следующее. Во время борьбы на Юге России он занимал ответственное место начальника штаба г. Деникина, против него были настроены очень многие, как среди офицеров, так и среди общественных деятелей, особенно против него были монархисты. Я должен сказать, что эти нападки были в большой степени несправедливы. Он был прекрасный работник, честный и благородный человек. Ему много портило его неприветливость и нежелание искать популярности. Пожалуй, можно поставить ему в минус, что он хотел в своих руках сосредоточить все нити по управлению армией и влиять на политику, для этого у него не хватало времени, а Наполеоном он не был.
О роли г. Лукомского я говорить не буду, он в своей книге сам лично описал свою деятельность. Я могу только сказать, что в упрек г. Лукомскому можно поставить его пассивность, которую он проявил и до выступления г. Корнилова против Bp. правительства, и во время его. При его уме он мог многое направить иначе. Думаю, что эта пассивность" была следствием его неверия1" в успех всего предприятия, а может быть, я и ошибаюсь.
Фамилия «Лукомский» впечатана над строкой. Далее зачеркнуто: «произошла».
Слово исправлено. Первоначально было: «недоверия».
416
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
5 сентября утром мы были приятно поражены, когда, подойдя к окнам, не увидели на улице зевак, толпившихся предьщущие два дня; вообще этот день был полон приятных событий: мы получили известие, что некоторых из арестованных выпустят в ближайшие дни, разрешено нашим близким навещать нас, мы получили доказательство, что часть могилевского общества, а особенно молодежи, расположены к г. Корнилову и к нам. Среди дня к г. Корнилову была пропущена депутация из местных гимназистов, которые принесли ему цветы и лакомства, последние в таком количестве, что часть попала и к нам. Гимназисты в наивных, но милых выражениях приветствовали г. Корнилова и просили передать их привет и всем сидящим под арестом вместе с ним. Приход этих юношей обрадовал г. Корнилова, который томился в заключении, хотя и мало это показывал. В этот же день приехал из Петрограда член Гл[авного] к[омитета] п[олковник] Шайтанов и добровольно явился к нам разделить нашу участь, к счастью, ему не пришлось долго томиться, так как за отсутствием преступления его через два дня выпустили вместе с п.п.1 Плющевским-Плющик и Сазоновым. Но взамен их было привезены двое других, еще менее причастных: подполковника] Дидковского — ехавшего пассажиром в автомобиле, посланном в Киев к г. Драгомирову11, и корн[ета] Собацкого111, читавшего воззвание г. Корнилова на какой-то станции, других «преступлений» за ними не значилось.
8 сентябряw на ст. Могилев приехал Керенский, предполагалось, что новый главковерх приедет в Ставку и примет начальствующих лиц, но он не приехал, нау станцию для доклада выезжал к нему г. Алексеев и несколько других генералов, дорога на станцию проходила мимо нас, и мы видели носящиеся взад и вперед автомобили. На улице опять появилась толпа, на этот раз рассматривать не нас, а Керенского. Какие-то штатские наводили порядок и выстраивали публику вдоль тротуаров, их старания оказались не награжденными, главковерх не проехал мимо них, и толпа, простояв часа два, разошлась.
После отъезда Керенского нам сообщили, что нас собираются перевести из Могилева и посланы квартирьеры в Быхов, Рогачев, Оршу и Рославлев^. Желание нас перевести из Могилева появилось у Керенского после того, как он убедился, что Корнилова не только сторожат, но и охраняют, и во всякий момент он может совершенно спокойно выйти из-под ареста и занять Ставку. Могилев-ский совдеп провоцировал драки с текинцами и требовал их увода, как равно и отправления из Могилева другого верного Корнилову полка — Корниловского ударного™. Керенский всячески хотел нас упрятать в Петропавловскую крепость, благо по дороге туда можно было инсценировать гнев возмущенного пролетариата и попросту нас ликвидировать, но благодаря Шабловскому, который требовал держать нас в спокойной обстановке, желание Керенского не осуществилось. Наша охрана текинцы не были уведены от нас благодаря соединенным усилиям Шабловского, Алексеева и самих текинцев. Корниловский полк не удалось удержать, так как он охраны не нес, а другого предлога не было. Кор-
I П.п. — полковники.
II В тексте документа фамилия указана ошибочно: «Драгомилова».
III Так в тексте. Вероятно, следует читать: «Но взамен их были привезены двое других, еще менее причастных: подполковник] Дидковский — ехавший пассажиром в автомобиле, посланном в Киев к г. Драгомирову, и корн[ет] Собацкий».
w Дата указана ошибочно. А.Ф. Керенский приехал в Ставку 5 сентября 1917 г.
v Далее зачеркнутое слово неразборчиво.
щ  Так в тексте. Вероятно, следует читать: «Рославль».
vn  См. документ № 46 — т. 1.
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    417
ниловцы особенно возмущали и Керенского и местный пролетариат тем, что, проходя мимо нашей гостиницы, что они нарочно делали чуть ли не каждый день, командир полка командовал: «Смирно», — а солдаты громко и радостно здоровались с выходящим на балкон г. Корниловым и кричали: «Ура!» Поведение явно контрреволюционное.
Полку приказано было отправиться на Юго-Западный фронт. Получив это приказание, командир полка пришел к Корнилову за приказаниями, и только получив его разрешение и убедившись, что текинцы остаются с нами, он согласился на погрузку полка в вагоны и отправку из Могилева. Перед отъездом он зашел проститься с нами, так как мы были однокашники по Академии Генерального штаба. Прощаясь, мы не ожидали, что через каких-нибудь 2-3 месяца мы увидимся на Дону.
Наша жизнь в заключении проходила в условиях не очень тяжких, так как мы имели возможность, хотя и не постоянно, сообщаться друг с другом, наши комнаты не были заперты, и в те часы, когда не было в здании посторонних лиц, мы переходили из номера в номер и обменивались впечатлениями и предположениями на будущее. Большинство из заключенных держало себя мужественно, но было 3-4 человека, которые нервничали и боялись предстоящих событий. Масса свободного времени и желание оставить в «памяти потомства» пережитое нами и правильно осветить выступление г. Корнилова навело нас на мысль издавать Альманах Корниловцев. Редактором был выбран п[олковник] Сахаров. Начали' намечать темы и сотрудников, желающих писать было немного, редактор склонялся к мысли предложить каждому написать свои воспоминания, а потом выбрать для альманаха наиболее подходящие. Ген. Корнилов очень одобрительно отнесся к нашей идее и обещал свою помощь. К сожалению для альманаха и к счастью, конечно, для редактора полковника] Сахарова, его 11 сентября освободили по просьбе его опасно заболевшей жены, жившей тогда где-то на Волге. Злые языки говорили", что болезнь жены была мифическая, а просто п[олковнику] Сахарову надоело быть под арестом. Дав подписку прибыть в случае надобности на суд, он уехал. «Отозвался след» его в армии адмирала] Колчака, он занимал там ряд видных мест до командующего армией включительно, он же является автором книги: «Белая Сибирь». Офицер он был очень способный и умный человек, но в"1 своих действиях часто руководился громадным честолюбием.
Издание альманаха не состоялось, будучи в Быхове, я собрал автографы Бы-ховцев281 и вел краткую хронику событий™, других письменных памятников не осталось от нашего заключения.
11 сентября вернулись посланные квартирьеры, и после переговоров коменданта Ставки с г. Корниловым было решено, что нас перевезут в маленький городок Старый Быхов, лежащий в 40 вер[стах] от Могилева ниже по течению Днепра. Там нам будет покойно, так как кроме текинцев в Быхове будут нас неофициально охранять польские войска, стоящие там и бывшие совершенно в порядке. Командовал Польским корпусом г. Довбор-Мусницкий, бывший в отличных отношениях с г. Корниловым. Начальник Польской дивизии, стоящей в Быхове, получил от него соответствующие инструкции, и во все наше пребывание в Быхове он и его дивизия неизменно относились к нам отлично.
Далее зачеркнуто: «собирать те».
Слово «говорили» впечатано над зачеркнутым: «доказывали». Далее зачеркнуто: «его».
Краткую «хронику событий» корниловцев см.: ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 84-89.
418
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Наш отъезд предположен был сначала И, но ввиду большого любопытства, проявленного публикой к нашему отъезду, он был отсрочен до 3 часов ночи 12-го1. К этому часу к подъезду гостиницы «Метрополь»" были поданы автомобили, и в них в сопровождении офицеров комендантского управления или Текинского полка заключенные офицеры были перевезены в поезд, состоящий из нескольких вагонов и поданный не к перрону, а к товарной платформе. В последнем автомобиле в сопровождении г. Лукомского и коменданта Ставки приехал и г. Корнилов. В Могилеве мы мало его видели, он был занят составлением своего показания и почти не выходил из своей комнаты. Здесь мы воспользовались случаем немного с ним поговорить. Он очень приветливо поздоровался с нами, и мы несколько минут поговорили с ним, обсуждая условия будущей нашей жизни в Быхове. Долго говорить нам не удалось, так как поезд должен был отправляться, да и наш разговор на платформе начал привлекать внимание посторонних лиц, которые могли донести о свободе, которой пользуются заключенные корниловцы, и могли быть неприятности как коменданту, так и нам. Мы разошлись по своим купе. Железнодорожное начальство отнеслось к нам весьма любезно и предоставило нам вагоны 1-го и 2-го класса так, что мы могли поспать. Чтобы не приезжать в Быхов ночью, нас по пути задержали на промежуточной станции несколько часов, и мы проснулись на рассвете уже на станции Быхов.
ГЛАВА 3. В Быхове
Было чудесное раннее утро начала осени. Солнце еще не показалось, но было совершенно светло. Воздух был полон запахом опавшей листвы. Маленькая станция Быхов была необычно оживлена нашим приездом. В автомобилях и довольно скверных экипажах нас повезли в городок, отстоящий от станции в 1—2 верст[ах]. Быхов спал. Это был маленький полуеврейский город западной России, дома деревянные, улицы наполовину немощеные. Украшением города служил бывший замок польского магната, в котором в то время помещались какие-то казенные учреждения. Замок стоял на выступе, круто спускавшемся к Днепру, небольшой овраг, отделявшего"1 от костела и старинного здания католического монастыря, в котором помещалась женская гимназия, к этому-тоN небольшому двухэтажному с маленькими v окнами и необычайно толстыми стенами, стоящему в глубине двора рядом с большим фруктовым садом, зданию и подвезли нас наши экипажи. Разместили нас в обоих этажах. Наверху поместили генералов и часть молодежи, внизу остальных, в том числе и нас с к.^ Роженко. Для г. Корнилова сначала отвели 2 комнаты, когда их ему показали, то он в шутку сказал, ну одну я займу сам, а другую оставлю для товарища Керенского. Комнат оказалось немного, и отдельные комнаты были предоставлены только г.г. Корнилову и Лукомскому, остальные же поместились по 2—4 в одной. В нижнем этаже была оставлена для нас столовая и кухня, а также отведены та комнаты для дежурного офицера и караула текинцев. Нам с к. Роженко повезло и мы попали в бывший кабинет директора гимназии. Эта комната была
См. документ № 47 — т. 1.
Слово «Метрополь» впечатано над зачеркнутым: «Могилев».
Так в тексте.
Далее зачеркнуто: «дому».
Слово «маленькими» впечатано над зачеркнутым: «небольшими». Здесь и далее в документе к. — капитан. Слово «отведены» впечатано над строкой.
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    419
лучше обставлена и более уютна, чем простые классы или библиотека, в которой поместились прочие наши заключенные. Осмотрев быстро нашу новую тюрьму, стали мы «товарищей считать». Переехало нас в новую тюрьму 19 человек:
1. г. Корнилов,
2. г. Лукомский,
3. г. Кисляков,
4. г. Романовский,
5. чл[лен] Государственной] Д[умы] Аладьин,
6. к. Брагин,
7. подполковник] Аракелов,
8. подполковник] Пронин,
9. п[одполковник] Аловский,
10. подполковник] Соотс,
11. подполковник] Гринцевич,
12. ес[аул] Родионов,
13. к. Ряснянский,
14. к. Роженко,
15. ш[табс]-к[апитан] Андерсон1,
16. ш[табс]-к[аггитан] Чунихин,
17. пр[апорщик] Никитин,
18. пр[апорщик] Иванов и
19. кор[нет] Сабоцкий.
Этот состав заключенных в течение более чем двухмесячного сидения в Быхове несколько раз изменялся: 25 сентября в Быхов были перевезены из Витебской тюрьмы председатель Гл[авного] к[омитета] Союза оф[ицеров] п. Новосильцев, член Государственного совета А.А Римский-Корсаков и заведующий Отд. печати Геор[гиевского] комитета И.В. Никаноров. В Витебске их всех опрашивала комиссия местного С.С. и Р.Д.П Причем во время опроса обращала главное внимание не на дело г. Корнилова, а на их отношение к С.С. и Р.Д. и солдатам вообще, и на знакомство их с разными общественными деятелями.
28 сентября около 4 ч. дня прибыли в товарном вагоне в сопровождении 12 человек представителей... бердичевской толпы: г.г. Деникин, Марков, Эрдели, Ванновский, Эльснер, Орлов и пор. Клецанда111. 1 октября привезли военного] чиновника Будиловича, причастного к выступлению г. Деникина в Бердичеве. Начиная с 24 сентября Следственная комиссия постепенно выпускала заключенных, наименее замешанных в выступлении, и к 18 ноября в Быхове оставалось только 5 старших генералов.
Наш переезд в Быхов, хотя и был решен за несколько дней до переезда сюда, но дом еще не был приготовлен для нашей жизни, уже при нас начали приносить кровати, столы, стулья. До обеда время ушло на устройство на новых местах. После обеда нам было разрешено гулять во дворе и у стоящего рядом костела. Все с радостью высыпали на двор — удовольствие, которого мы были лишены в Могилеве. Наш дом примыкал к усадьбе католического священника, даже, правильнее, входил в состав ее, так как никакой ограды не было со стороны дома священника. Усадьба тянулась до берега Днепра, от разливовw которого
I В документе фамилия указана ошибочно: «Андерсен».
II См. документы № 35, 36, 37 — т. 1.
III См. документы №31, 32 —т. 1.
17 Слова «от разливов» впечатаны над зачеркнутыми: «со стороны».
420
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
она была ограждена высоким валом. На этот вал прежде всего мы пошли1 полюбоваться чудесным видом долины р. Днепра и бесконечными лесами за ней, расцвеченными уже красками осени. Позже на этот вал нас уже не пускали, а на нем днем ходил часовой-текинец. Прогулки нам были разрешены во внутреннем дворе — между домом гимназии и домом священника, у костела, обнесенного каменным забором, и в старом запущенном саду ксендза, там было лучше всего, так как высокий деревянный забор ограждал нас от посторонних взоров. Разбросанные по саду деревянные скамейки позволяли не только гулять, но и посидеть в саду с книгой или за беседой. Уже темнело, когда мы с неохотой вернулись в дом и собрались вниз в столовую к ужину. Сопровождавший нас комендант рассказал нам порядок нашего дня. После короткой беседы все разошлись по своим комнатам, скоро свет остался только в коридорах, где неподвижными изваяниями стояли живописные текинцы. Первый день в Быхове прошел. Порядок дня был установлен такой:
Между 8 и 9 часами подавался кофе или чай в общую столовую, исключение было только для г. Корнилова, который вообще мало выходил из своей комнаты и там и обедал и ужинал.
От 11 до 1 [часа] дня прогулка, в 1 [час] дня обед в общей столовой, от 3 до 7 [часов] прогулка и прием посетителей, в 8 час. ужин и чай. Около 10 час. полагалось гасить огни в комнатах. Точно соблюдались только часы обеда и ужина, в остальное время заключенным предоставлена была внутри здания полная свобода. Выход на прогулку вовсе не означал выгон на прогулку, шли гулять те, кто хотел и куда хотел (в пределах, указанных ранее). Почти все время пребывания в Быхове погода нас баловала, стояли теплые дни, по утрам в октябре и ноябре подмораживало, но дождей почти не было, а потому выходили гулять все и сколько только можно было проводили [время] сначала у костела, а позже в саду. Ложились спать также не все одинаково, в общем ложились рано, но когда вечерние собрания затягивались, то расходились и позже 10 часов в[ечера]. Поздно ложился г. Корнилов, который много писал по вечерам. Охрана наша, так же как и в Могилеве, распределялась между охранявшими нас текинцами, занимавшими все внутренние посты в доме и у выходов, и сторожившил/м нас георгиевцомы, выставлявшими" часовых снаружи. Благодаря тому, что в Быхове стояло 3 эск[адрона] текинцев и всего 1—2 взвода георги-евцев, последние, чувствуя свою слабость, очень сбавили тон по отношению нас и вели себя"1 прилично. Комендантом нашим был полк. Эргард™, офицер v Текинского полка, вполне преданный г. Корнилову, и все, что нам нужно было41 для облегчения нашей жизни, он делал.
Таким образом, в отношении охраны мы были поставлены в наилучшие условия и за свою жизнь могли не бояться. Проникать к нам могли только или по распоряжению Комиссии, или по нашему желанию. Совсем иное было в Бердичеве, где были заключены г. Деникин и арестованные с ним генералы. Подробно об их содержании описал г. Деникин в своей книге «Очерки русской смуты»у",
1 Слово «пошли» вписано над строкой.
" Текст исправлен. Первоначально было: «стороживших нас георгиевцев, выставлявших». Части слов, выделенные курсивом, вписаны над строкой.
111 Далее зачеркнуто: «очень».
w В тексте документа фамилия указана ошибочно: «Ерхард».
v Слово «офицер» вписано над зачеркнутым: «пол[ковник]».
ж Далее зачеркнуто: «он».
w См.: Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 1. Вып. 1. Париж, 1921. Т. 2. Париж, 1922.
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    421
и потому я не буду говорить об этом, а расскажу лишь об их приезде1. Когда нам сообщили со станции, что приехали Бердичевские узники, то мы все собрались у калитки, и как только они подъехали, бросились к ним навстречу, но велико же наше было разочарование, когда они, не отвечая на наши приветствия, быстро прошли в здание, их мрачные лица не осветились ответным приветом. У всех был до крайности" утомленный вид, у некоторых какие-то царапины на лице, а у г. Орлова сильно подбит глаз. Вслед за ними во двор пытались проникнуть какие-то мрачные типы, но наши текинские офицеры быстро их вытолкали за решетку и недвусмысленно показали на шашки, тогда они удалились, но их протесты еще долго доносились издали. Оказалось, что прибывшие были в крайне нервном состоянии после всех ужасов перевозки и пути через г. Бердичев, когда их чуть не растерзала толпа, только самоотвержение юнкеров спасло их от смерти, но все же они"1 пострадали от бросаемых в них камней. Они никак не ожидали той свободы и безопасности, в которой мы живем, и боялись с нами разговаривать на дворе, т.к. указанные мрачные личности были представители бердичевской толпы, которые сопровождали их из Бердичева и не давали им покоя и в вагоне. Только на следующий день, придя в себя и отдохнув, они рассказали нам о своем шествии на «Голгофу»17. Приехавшие к нам из Витебской тюрьмы тоже жаловались на чисто тюремный режим, примененный к ним там, причем даже прогулки им не разрешались.
Свободного времени у нас было масса и поэтому старались наполнить его чем можно. Благодаря преданности текинцев, а особенно адъютанта г. Корнилова Хана-Хаджиева, у которого на квартире была передаточная станция для нашей корреспонденции, мы получали все главные газеты, выходящие в Петрограде и Москве, сводки Ставки, приказы по армиям, книги и журналы и были благодаря этому в курсе дел. Обыкновенно утро уходило у большинства из нас на чтение газет и сводок. Во время прогулок мы играли в городки, мяч, бегали, боролись и7 занимались гимнастикой. После обеда Аладьин давал уроки английского языка для желающих. Мой сожитель71 по комнате к[апитан] Роженко изучал стенографию, я лично, найдя в гимназической фундаментальной библиотеке книги по истории и географии, увлекся чтением их. По вечерам мы почти все собирались для бесед. Делились воспоминаниями, своими знаниями, строили планы на будущее. Г[енерал] Корнилов рассказывал нам о своем бегстве из австрийского плена, гг. Лукомский и Кисляков делали доклады об организации власти и армии. Во время этого доклада упоминались имена государя, в[еликих] к[нязей] Николая Николаевича и Михаила Александровича и многих генералов, напр[имер] Куропаткина, Редигира и пр.711 (Во время7111 доклада мне пришла мысль, что мог бы подумать шпион, <а таковые были среди прислужив [авших] солдат>1Х, подслушивающих у дверей о нашем докладе при условии, что за дверь не все долетало, я представил себе это и написал маленький шутливый рассказ, которому на следующий день мои соузники долго смея-
I Далее зачеркнуто: «Мы, быховцы, ждали их с нетерпением и готовились к радостным».
II Слова «до крайности» вписаны над строкой.
III Далее зачеркнуто: «бросали». 17 Далее зачеркнуто: «Режим».
7 Союз «и» впечатан над строкой.
vl Слово «сожитель» впечатано над зачеркнутым: «сосед».
'" Далее зачеркнуто: «Этот до».
111 Далее зачеркнуто: «этого».
к Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой.
422
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
лись). Эрдели говорил о литературе и музыке, <Новосилыдев — о работе в Государственной Думе>', Никаноров — о выборах патриарха и церковной общине, Аладьин — о спиритизме, оккультизме и масонстве, Брагин — о четвертом измерении, я — о знаменитой атаке 10 кав[алерийской] див[изии] гр[афа] Келлера в11 1914 г. в Галиции. Наши беседы затягивались иногда поздно, и только нежелание причинять неприятности нашим111 милым охранителям заставляло нас прерывать наши разговоры. Ценерал] Корнилов бывал на наших собраниях довольно редко, почти все время он проводил в своей комнате, вначале он много писал, давая показания Следственной комиссии, потом вел большую переписку с общественными, политическими и финансовыми деятелями, настаивая на их вмешательстве в его дело для скорейшего освобождения всех невиновных, просил денег для семей офицеров, лишившихся места благодаря участию в его выступлении, и для семей текинцев, т.к. в 17 г. на их родине был неурожай и семьи текинских всадников голодали. Будучи всегда замкнутым, он здесь особенно не хотел показывать, как он тяготится своим арестом. Когда к нему приезжала его семья, то они все почти не выходили из комнаты г. Корнилова.
Среди нас оказались поэты: Будилович и Брагин, первый была17 лирик, второй больше писал на злобу дня; писатели: Родионов — автор романа «Наше преступление»v и г. Деникин — автор многих рассказов из армейской жизни; журналисты: Никаноров — сотрудник «Нового времени»; фотографы: подполковник] Соотс и к. Роженко, которые составили две серии снимков из нашей жизни, — все они так или иначе вносили свою лепту для заполнения наших досугов. Мы пользовались каждым случаем, как, например, днем ангела71 или производство в следующий чин кого-либо из заключенных, чтобы тем или иным способом отметить этот день.
Вспоминая наше общество, я ясно помню и отношение отдельных его членов к нашему аресту711, по этому признаку заключенных можно было разделить на 2 группы, большую — оптимистов, твердо верящих, что все кончится благополучно, причем часть оптимистов была уверена, что и суда вовсе не будет, меньшая часть была [подвержена] панике; эти мрачно смотрели на будущее, им рисовался суд неправый и заключение, а временами даже и самосуд. Наиболее проявлял себя нервным из старших г. Кисляков, погибший трагически в Полтаве от самосуда282, которого он так боялся в Быхове. Самим арестом, конечно, тяготились все, но не все одинаково его проявляли, особенно это вынужденное бездействие было тягостно для таких активных натур, как гг. Корнилов и Марков, но насколько первый был наружно спокоен, настолько второй негодовал и бранился. Очень спокойно и мужественно переносили арест г.г. Деникин, Лукомский, Романовский и Эрдели, г. Ванновский, вообще религиозный по натуре, во время ареста сделался особенно7111, подчеркнуто религиозным. Среди младших офицеров были также и паники и оптимисты, но от первых нам удалось быстро избавиться, попросив Комиссию выпустить их в первую голову, заверив, что они непричастны совершенно к выступлению г. Корнилова и самое воззвание
I Текст, заключенный в угловые скобки, впечатан над строкой.
II Далее зачеркнуто: «время».
III Слово «нашим» впечатано над зачеркнутым: «своим». 17 Так в тексте.
7 Далее зачеркнуто: «журналисты: Никано[ров]».
71 Далее зачеркнуто: «кого-либо из заключенных».
'и Далее зачеркнуто: «в этом отношении]».
111 Далее зачеркнуто: «верующим».
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    423
подписали под влиянием более активных; в сущности, это была правда, они по справедливости получили свободу раньше, а мы были избавлены от нытиков. Часто настроение у многих менялось в течение дня, зависело это, главным образом, от слухов, приносимых к нам «с воли». Наиболее нервные, обсуждая утром будущее и веря в благоприятный исход и возможность принять участие в строительстве новой России, к вечеру мрачно говорили о возможности над нами самосуда. [...]'
Между собою мы все быховские заключенные жили очень дружно, особенно после отъезда нескольких «паников» из состава Гл[авного] к[омитета]. Среди старших генералов образовалась тройка друзей г.г. Деникин, Марков и Романовский, они и жили все в одной комнате. К г. Корнилову все относились с особым уважением и преданностью, он как-то был над нами всеми, и11 старшими и младшими. Выходя на прогулку, он гулял почти всегда со старшими генералами111 или Новосильцевым, Аладьиным, но очень часто разговаривал со всеми нами и держал себя всегда совершенно просто, но не с искуственной простотой важного сановника, а естественной, как и он сам был всегда искренен и прост.
Так в общем текла наша жизнь <внутри нашей «тюрьмы»>1У, скрашиваемая присутствием в Быхове наших жен, навещавших нас ежедневно.
Как я говорил выше, мы не были изолированы от внешнего мира, наши сношения с ним можно было бы разделить на 2 категории: официальные — через Следственную комиссию и коменданта и неофициальные — через того же коменданта, офицеров Текинского п[олка] и Георгиевского бат[альона], офицеров Ставки и родных и друзей, неофициальные сношения, как можно видеть, были гораздо более развиты. Наши официальные сношения ограничивались главным образом дополнительными опросами членами Следственной комиссии некоторых из заключенных, главным образом г. Корнилова и других генералов и двух-трех из членов Главного] к[омитета]. Путем этих дополнительных расспросов Следственная] к[омиссия] пыталась по настоянию Керенского найти корни «заговора». Во время нашего сидения в Быхове в состав Следственной] к[омиссии] вошло несколько новых членов из состава С.С. и Р.Д. На этом включении представителей революционного пролетариата настоял президиум С.С. и Р.Д. Первый и если не ошибаюсь, то и последний визит одного из них, товарища Либера, состоялся 24 сентября, приехал он вместе с прочими постоянными членами Комиссии7 и с нами держал себя очень корректно и как будто бы даже был доброжелателен к нам. Почти официальный характер носили посещения нас помощником начальника Штаба Верховного [главнокомандующего] по гражданской части Вырубова, он несколько раз приезжал узнавать, так ли мы живем, как о нас пишут в анонимных письмах многочисленные и часто добровольные шпионы. Приезжал он иногда один, иногда в сопровождении офицеров Генерального штаба, бывших в его подчинении, особенно он нам не мешал и в нашу жизнь не вторгался, чаще всего он приходил к г.г. Корнилову или Лукомскому и с ними беседовал, отношение его к нам было вполне доброжелательное, он-то нас предостерегал Об окружающих нас шпионах и
I Далее опущена часть тексте, содержащая стихотворения А.П. Братина. (См.: ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 38-40).
II Союз «и» вписан над строкой.
III Слово «генералами» впечатано над строкой.
17 Текст, заключенный в угловые скобки, впечатан над зачеркнутым словом: «внутренняя». 7 Далее зачеркнуто: «во время виз[ита]»
424
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
просил быть сдержанными в разговорах при солдатах. Наши враги врали о нас неистово, к сожалению, Керенский верил этому вранью (особенно слухам о новом заговоре, который устраивает в Быхове г. Корнилов) и старался всячески нас стеснить, благодаря ему нам были сокращены прогулки, затруднен доступ к нам посторонним лицам, даже жалование наше он приказал нам не выдавать283. Это приказание, помимо того, что свидетельствовало о его злобной мелочности по отношению людей, не могущих активно1 сопротивляться, было, кроме того, и незаконно, так как мы не были ни под судом, ни под следствием, на что и указал председатель Следственной комиссии в следующей бумаге № 69 (копию прилагаю)11:
«Начальнику штаба Верховного главнокомандующего.
Чрезвычайная комиссия доводит до вашего сведения, что офицерам, лишенным свободы в связи с делом о г. Корнилове, обвинений до настоящего времени не предъявлено, ввиду чего при удовлетворении этих офицеров содержанием они не могут почитаться состоящими под судом и следствием.
За председателя Ком[иссии] п[олковник] УКРАИНЦЕВ»111
На этой бумаге была сделана следующая резолюция наштаверха: «Это положение доложено главковерху (т.е. Керенскому), и им отдано распоряжение пока приостановить выдачу содержания».
Мы не удовлетворились таким ответом и продолжали настаивать на выдаче нам нашего содержания. По нашей просьбе комендант подал рапорт дежурному генералу о выдаче нам денег, на него он получил следующий ответ:
«Коменданту Главной квартиры Верховного главнокомадующего. На докладе моем начальнику штаба Верховного Главнокомандующего от 1 ч[ис-ла] сего месяца за № 1317 об испрошении указаний, надлежит ли выдавать содержание и полевые порционы генералу Корнилову, г.л. Лукомскому, г.м. Романовскому и прочим офицерам, лишенным свободы в связи с делом о г. Корнилове, начальник Штаба Верховного главнокомандующего положил следующую резолюцию: «Впредь до выяснения обстоятельств следствия главковерх приказал остановить выдачу содержания арестованным, семьям же выдать пособие для жизни из экстраординарных сумм.
2/Х-1917г. Г[енерал]-л[ейтенат] ДУХОНИН».
Означенную резолюцию наштаверха прошу доложить всем вышеуказанным генералам и офицерам. Щолковник] Ковалевский»17
I Слово «активно» впечатано над строкой.
II Примечание документа.
III Цитируется отношение и. о. председателя Чрезвычайной комиссии Н.П. Украинцева начальнику Штаба Верховного главнокомандующего от 1 октября 1917 г. Отношение см.: ГА РФ. Ф.5881. Оп.2. Д. 163. Л. 75.
п Цитируется отношение Управления дежурного генерала Штаба Верховного главнокомандующего коменданту Главной квартиры Верховного главнокомандующего от 5 октября 1917 г. Отношение см.: ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 74.
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    425
Не желая принимать подачки от Керенского, мы отказались от получения пособий, но не успокоились и решили продолжать настаивать на выдаче нам жалования. Среди нас оказался знаток законов прапорщик] Никитин, долго служивший в Сенате. Он достал соответствующие законы и составил нам прошение в Сенат с жалобой на Керенского. Старшие генералы отговаривали нас от подачи нашей жалобы, но мы, молодежь, решили доставить несколько неприятных минут Керенскому и жалобу подать1. Первым подал ее автор прапорщик Никитин, а после него еще некоторые11 из нас. Содержание этой жалобы было таково:
«В Правительствующий Сенат. По 1-му департаменту прикомандированного к Управлению генерал-квартирмейстера Штаба Верховного главнокомандующего Генерального штаба капитана Сергея Николаевича Ряснянского, находящегося под арестом в здании женской гимназии в г. Старом Быхове Могилевской губ.
ЖАЛОБА
На докладе дежурного генерала Штаба Верховного главнокомандующего от 1 октября с.г. за [№] 1317 об испрошении указаний, надлежит ли выдавать содержание и полевые порционные офицерам, лишенным свободы в связи с делом о г. Корнилове, начальник названного Штаба положил резолюцию: «Впредь до выяснения обстоятельств следствия главковерх приказал остановить выдачу содержания арестованным, семьям же выдать пособие для жизни из экстраординарных сумм. 2/Х-1917г. Г[енерал]-л[ейтенант] Духонин»,— о чем мне и было объявлено 6 того же октября.
Не касаясь вопроса о незаконности содержания меня под стражей без предъявления обвинения в течение свыше полутора месяцев и категорически отвергая предлагаемое главковерхом моей семье, в порядке милосердия, пособие, долгом считаю представить на благоусмотрение Правительствующего Сената нижеследующие соображения.
На точном основании ст.ст. 197 и 198 кн. XIX Св[ода] в[оенных] постановлений] 1869 г., изд. 1910 г., офицерам, которые во время нахождения под следствием состоят арестованными, или, оставаясь на свободе, были отчислены от должности по случаю назначения над ними следствия и суда, производится в содержание половинное жалование.
Таким образом, если бы я даже состоял под судом, то и тогда имел бы право на получение жалования в половинном размере. Между тем, согласно доложенному 4 сего октября Верховному главнокомандующему начальником его Штаба сообщению председателя Чрезвычайной комиссии, назначенной для расследования дела о г. Корнилове от 1 октября с.г. за № 69, я не только не состою под судом или следствием, но мне до настоящего времени не предъявлено даже
I Далее зачеркнут текст, впечатанный над строкой: «Мы были похожи на запорожцев, составляющих письмо султану».
II Слово «некоторые» впечатано над зачеркнутым: «несколько».
426
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
никакого обвинения, а потому, казалось бы, в правовом государстве никто не вправе лишить меня присвоенного мне по закону содержания, каковое надлежит выдаче полностью.
Ввиду изложенного и принимая во внимание, во-первых, что упомянутое распоряжение главковерха о прекращении выдачи мне содержания представляется явным нарушением приведенного выше закона, и, во-вторых, что распоряжение это последовало несмотря на категорическое разъяснение председателя Чрезвычайной следственной комиссии, что я ни под судом, ни под следствием не состою, имею честь покорнейше1 просить Правительствующий Сенат: 1) таковое распоряжение главковерха отменить со всеми последствиями и 2) привлечь присяжного поверенного Александра Керенского, по должности Верховного главнокомандующего, к ответственности по ст.ст. 338, 341 Улож[ения] о наказаниях] (ст.ст. 141 и 145 кн. XXII Св[ода] в[оенных] постановлений] 1869 г., изд. 4-е) за превышение власти.
Настоящая жалоба подлежит подаче через Верховного главнокомандующего. Приложение]. Копии: предписания дежурного генерала от 5 октября с.г. № 23160 и сношение Чрезвычайной комиссии от 1 октября № 69.
8 октября 1917г. Старый Быхов»11.
Чтение составленной нами жалобы доставило нам немало веселых минут; мы походили на Репинских запорожцев, составлявших письмо султану.
Когда г. Духонин получил наши жалобы, то он прислал сейчас же к нам «для уговоров» п. Кусонского и через него просил нас взять наши жалобы обратно, но мы оказались упрямцами сверх меры и жалоб, привезенных им, не приняли. Пришлось г. Духонину их подать Керенскому.
Впечатление от наших жалоб было потрясающее: он «рвал и метал». Какие-то капитаны и прапорщики, да еще арестованные смеют подавать на главковерха жалобу в Сенат и привлекать его «как присяжного поверенного» к ответственности. Несмотря на все негодование Керенского и желание нас «упечь», ему было еще раз разъяснено, что право на нашей стороне, и он, скрепя сердце, уступил. Жалование нам было выдано, и мы торжествовали одержанной победе111 над нашим врагом.
Наши неофициальные сношения с внешним миром были чрезвычайно оживленные. Помимо наших родных, частью живших в самом Быхове, к нам со всех концов фронта приезжали наши друзья и просто офицеры узнать «правду» о г. Корнилове, постоянно приезжали офицеры Ставки за поручениями от г. Корнилова и г. Лукомского. Бывали дни, когда у ворот нашей гимназии стояло по несколько автомобилей. С воли мы получали информацию, подарки и приветы, а сами посылали просьбы, протесты. Г[енерал] Корнилов вел большую переписку, и его пакеты с верными офицерами почти ежедневно отправлялись в Москву, Петроград и Ставку. Особенно они участились после падения Временного правительства. В нашей комнате, служившей также и нашей общей канцелярией, иногда по часам стучала пишущая машинка.
Жизнь17 Быховских узников интересовала не только друзей и врагов, но и печать, и не раз к нам налетали всякого рода корреспонденты. Первый раз они
I Слово «покорнейше» впечатано над строкой.
II Жалобу С.Н. Ряснянского в Правительствующий Сенат от 8 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 73, 73 об.
III Так в тексте.
17  Слово «жизнь» впечатано над строкой.
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    427
застали врасплох нашу стражу и нас и под видом знакомых г. Корнилова и подполковника] Пронина проникли к нам в здание. Корресп[ондент] Филатов, назвавшись другом подполковника] Пронина, в этот час гулявшего в саду, пытался получить от нас новые сведения, не известные печати, о нашем деле, а его спутница, тоже корреспондентка, г-жа Рихтер решила прямо «брать быка за рога» и сразу прошла к г.г. Корнилову и Лукомскому за получением интересующих ее сведений, генералы не очень любезно ее приняли, и она пошла по комнатам1 расспрашивать офицеров о нашей жизни. Их расспросы" показались нам подозрительными, подполковник] Пронин отрекся от своего знакомства с г. Филатовым, и мы немедленно попросили дежурного офицера удалить назойливых посетителей, которые видели больше, чем мы хотели бы. Оказалось, что корреспонденты не всегда уходят, когда их просят. Г-жа Рихтер убегала от дежурного офицера несколько раз и все пыталась узнать то, что ей нужно было, но, наконец, и ее удалось увести из здания. Не желая впредь новых налетов подобных не известных нам людей, мы просили коменданта больше не пропускать корреспондентов без нашего ведома284. Как-то раз с нами пытался заговаривать корреспондент какой-то газеты во время нашей прогулки у костела, но мы уклонились, он долго еще стоял за решеткой и что-то записывал в свою записную книжку, наконец, кто-то из нас"' сообразил послать за дежурным офицером, который и удалил любопытного корреспондента.
Г[енерал] Корнилов даже заключенный был опасен врагам России. С.С. и Р.Д., не имея возможности ликвидировать г. Корнилова и его соузников при помощи в [оенно]-полевого суда, решили инсценировать народный гнев и покончить с нами в Быхове, для этого во все солдатские эшелоны, проходившие по железной дороге мимо Быхова, были высланы специальные агитаторы, которые подбивали солдат ликвидировать «гидру контрреволюции», притаившуюся в Быхове. Агитация имела некоторый успех, и раза два или три на станции Быхов были попытки со стороны солдат высадиться из эшелона и идти в город давить эту самую «гидру». Благодаря доброжелательному отношению кг. Корнилову начальника станции наша охрана и Польская дивизия бывали вовремя уведомлены о предполагавшихся высадках «разнузданных товарищей», и на станцию немедленно высылались дежурный эскадрон текинцев и рота польской пехоты, которые немедленно же водворяли буянов в вагоны и отправляли поезда дальше. Если не ошибаюсь, то после первой попытки на станции был даже установлен специальный пост от Текинского полка и Польской дивизии. Часто мы даже не знали, что подвергались опасности, и мирно спали в то время, когда верные Корнилову люди спасали его и нас от смертельной опасности.
Одновременно с организацией «народного гнева» старались оторвать от нас Текинский полк. Десятки агитаторов проникали в полк и старались развратить всадников, офицеры-текинцы, в свою очередь, вели контрагитацию, и благодаря обаянию имени «Великого Бояра» работа офицеров была успешна. Керенский обещал (или от имени его) текинским ханам в Туркестане ордена, если они вызовут полк к себе на Родину, соблазн украсить свой халат царским орденом был велик, и в полку было получено несколько бумаг о желательности возвращения полка обратно в Туркестан, тогда ханам было послано несколько писем, если не ошибаюсь, писал и лично г. Корнилов. Одно письмо написал популярный в полку адъютант г. Корнилова Хан-Хаджиев такого содержания: «Текинцы
1 Далее зачеркнуто: «собирать». " Далее зачеркнуто: «навели нас». 111  Слова «из нас» впечатаны над строкой.
428
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
клялись служить верой и правдой России и защищать ее от внешнего врага, теперь должны защищать ее от внутреннего. Россия еще не погибла, придет время и вы пожалеете о своих действиях. Не надо забывать наших законов; помните, нас учили, что, если тебя угостят один раз, ты должен ходить на поклон сорок дней. Россия кормила нас пятьдесят лет, и вот теперь в критическую минуту вы требуете, чтобы мы повернулись к ней спиной; этого не будет. России сейчас фактически нет, есть кучка людей, которые создадут Новую, Великую, Единую Россию, и, охраняя этих людей, мы1 первые будем истинными сынами ее. Нас мало, но с нами Бог и Магомет Пророк Его. Да воскреснет Россия, Аминь».
Попытки ханов вернуть всадников не повторялись, тогда была задумана новая приманка. Полку приказано было идти на Персидскую границу для ее охраны. В мирное время такая командировка сулила большую наживу, и потому и теперь Керенский, наученный, очевидно, соответствующими лицами, полагал, что текинцы не откажутся от поездки в родные места и возможности разбогатеть, но полк и тут выказал себе с наилучшей стороны и отказался.
Приезжал для совращения полка и знаменитый агитатор студент-татарин То-кумбеков, в свое время агитировавший среди «Дикой» дивизии, шедшей к Петрограду в составе корпуса г. Крымова, но и его агитация не принесла желаемого результата. Полк до конца остался верен г. Корнилову.
Много помогала спокойному течению жизни быховцев стоящая в г. Быхове Польская дивизия. Сформированная без комитетов, она представляла собою прекрасно дисциплинированную часть. Ее начальник относился с большим уважением к г. Корнилову и принимал все меры к охране нас от буйных товарищей. После ликвидации польскими караулами попыток к высадке «товарищей» для нашей ликвидации Керенский приказал перевести Польскую дивизию из Быхова, но на это не согласился командир корпуса ген. Довбор-Мусницкий, и, таким образом, и этот способ нас ликвидировать отпал.
Уже после падения Bp. правительства нас хотели «ликвидировать» совдепы, и для этого был пущен слух, что наше пребывание в Быхове небезопасно для нашей жизни и необходим перевод в другое место, называли небольшой городок верстах в 100 от Могилева, вдали от ж[елезной] дороги, в котором стоял распущенный до крайности запасный" пехотный полк. Ясно, что подобный проект был придуман для устройства над нами самосуда. По просьбе нашей комендант послал Шабловскому следующую телеграмму: «Заключенные в Быхове заявили мне: 1) распускаются провокационные слухи об их"1 якобы небезопасности [в] Быхове. 2) По требованию совдепов предположен перевод [в] другой пункт. Заключенные считают перевод подготовкой к17 самосуду, просят Вас прибыть и оградить их от посягательства извне, провокационных слухов и произвола. Прошу телеграфировать, когда можно ожидать вашего прибытия [в] Быхов.
Быхов. 30 октября. № 131. Щолковник] Эргард»у.
Шабловский не приехал, но и нас не перевели. В это время события приняли такой характер, что нас временно оставили в покое. На всякий случай мы
I Далее зачеркнуто: «будем».
II Так в тексте.
III Слово «их» впечатано над строкой. п  Предлог «к» вписан над строкой.
v Цитируется телеграмма коменданта г. Быхова подполковника Эргарда председателю Чрезвычайной комиссии И.С. Шабловскому от 30 октября 1917 г. Телеграмму см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 93. Л. 297. Копию телеграммы см.: ГА РФ. Ф.Р-5881. Оп.2. Д. 163. Л. 76. (См. документ № 54 — т. 1).
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    429
все же запаслись оружием. Каждый имел у себя под подушкой револьвер, а некоторые и шашки или кинжалы.
Коренной перелом в наши планы на будущее и настроение внесло известие о захвате власти в Петрограде большевиками. Наш арест был теперь совершенно бессмыслен. Перед большевиками мы не были ответственны и, конечно, суда их над собою не желали и не ждали, ибо прекрасно понимали, что это будет не суд, а «стенка».
Г.г. Корнилов и Лукомский написали г. Духонину о необходимости нашего освобождения или, в крайнем случае, перевоза на Дон, где под охраной атамана Каледина можно будет ожидать суда, который, вероятно, не состоится вовсе, так как Вр[еменное] правительство, конечно, к власти больше не вернется после того, как так легко уступило ее большевикам. О необходимости нашего скорейшего освобождения писал г. Корнилов и Шабловскому, но тот соглашался отпустить1 всех, за исключением пяти главных генералов. Несмотря на все расположение к11 Корнилову, он не считал себя вправе освободить его и четырех главных сотрудников. Очевидно, Шабловский верил, что Bp. правительство еще вернется, и хотел формальности исполнить.
В ожидании освобождения официального и неофициального, ибо мы решили не ожидать прихода в Быхов большевиков, а своевременно уходить с текинцами или самостоятельно, начали мы намечать планы для будущей работы. К сожалению, у г. Корнилова не созрел тогда еще определенный план борьбы с большевиками, он предполагал уехать или в Туркестан, или в Сибирь и там начать формировать армию, были даже у него планы проехать в Персию или Среднюю Азию и там временно выждать, а когда наступит удобный момент, то вернуться в Россию и начать борьбу с большевиками. О формировании армии на Дону заговорили уже позже, незадолго до отъезда из Быхова. Обсуждая способы формирования будущей армии, г. Марков решительно заявлял, что необходимо вначале формировать только чисто офицерские части, а потом уже разжижать их солдатами.
Благодаря тому, что у г. Корнилова не было определенного плана, а о формировании, начатом на Дону г. Алексеевым, мы узнали поздно, из Быхова не было посланы111 извещения в войсковые части о сборе офицеров и юнкеров17 на Дону, благодаря этому в Добровольческую армию не явились тысячи тех добровольцев, которые позже уже не имели возможности туда пробраться.
Насколько мы все терпеливо и спокойно (за малым исключением) ожидали своего освобождения или суда до падения Bp. правительства, настолько тяготились своим сидением после него. Большинство из нас хотело начать борьбу с большевиками и каждый лишний день сидения в Быхове рассматривали как напрасно потерянный. Шабловский, верный своему обещанию, освобождал постепенно арестованных, но не так быстро, как бы мы хотели. Молодежь с разрешения г. Корнилова решила принимать меры к освобождению, для этого Пронин, Роженко и я решили заболеть, по нашей просьбе был приглашен врач, который и нашел у нас болезни, требующие «изменения меры пресечения и специального лечения». Рапорт об этом был послан Шабловскому285. Подполковника] Соотса (бывшего потом в Эстонии военным министром) мы уговорили подать рапорт об освобождении на том основании, что он желает самоопределиться, рапорт его привожу полностью:
Далее зачеркнуто: «только». Далее зачеркнуто: «нам». Так в тексте.
Слова «и юнкеров» впечатаны над строкой.
430
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
«Генерального штаба Коменданту Главной Квартиры.
Подполковник Соотс 24 окт[ября] 1917 г. №128
Ст[арый] Быхов.
Я уроженец Лифляндской губ., по происхождению эстонец. До сих пор я считался русским верноподданным, состоял на русской военной службе и исполнял все распоряжения начальства, даже в то время, когда учреждениями, считающими себя вправе контролировать государственную власть, выдвигалась формула «самоопределения народностей».
Должно быть, в недостаточно внимательном отношении к этой формуле и заключается моя вина, за что меня вот уже почти два месяца держат под арестом. По крайней мере, мне никакого обвинения до сего времени не предъявлено, и другой вины, кроме упомянутой невнимательности, я за собою не чувствую.
Однако последнее обстоятельство объясняется тем, что мне эстонцы до сих пор не сообщили, что они желают «самоопределиться». Но в последнее время я узнал из газет, что у эстонцев уже сформирован свой Временный Краевой комитет, который, вероятно, и займется «самоопределением» нации.
Ввиду изложенного, раскаиваясь в том, что я до сих пор не «самоопределился», и считая, что я эстонцам в настоящее время действительно1 нужен для организации обороны против наседающих на них немцев, — покорнейше прошу отправить меня в распоряжение Временного Эстонского комитета для «самоопределения».
Настоящий Комитет находится в городе Ревеле.
О последующем прошу меня уведомить, отправив настоящую просьбу председателю Чрезвычайной комиссии на предмет доклада Временному правительству.
Генерального штаба подполковник] СООТС»11
Составляя в то время это прошение, никто из нас и не подозревал, что автор его будет действительно «самоопределившийся» министр. Сам п. Соотс придавал своей просьбе только значение шутки, могущей способствовать его скорейшему освобождению, но никак не «самоопределению», о чем он, по-видимому, тогда и не думал.
3 ноября совершенно неожиданно я получил копию постановления Следственной комиссии об освобождении меня из-под ареста286. Я был свободен и доволен, но не был счастлив, так как за время своей работы в корниловской организации, а особенно за время сидения в Могилеве и Быхове я привык считать себя нераздельной частью нашей группы, а большая часть ее во главе с Корниловым оставалась под арестом. Желая быть ближе к арестованным и по возможности быть им полезным, я попросил г. Корнилова разрешения поступить на службу в качестве начальника штаба или старшего адъютанта в штаб Польской дивизии, стоящий в Быхове. Я получил разрешение и письмо к г. Довбор-Мусницкому с просьбой назначить меня в указанный штаб. Назначение я это получил после моей поездки в Минск, где в то время стоял штаб Польского корпуса, но на службу фактически не поступил по причинам, которые я укажу позже. 12 ноября я последний раз был в Быхове, зайдя к нашим узникам по-
I Слово «действительно» впечатано над строкой.
II Ходатайство подполковника И.Г. Соотса коменданту Главной квартиры Верховного главнокомандующего от 24 октября 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 13. Л. 179, 179 об. Копию ходатайства см.: ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 78.
ЧАСТЬ II. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ    431
прощаться перед поездкой на несколько дней в г. Сумы, куда я поехал повидать своих родных. Эти несколько дней превратились в годы. В Быхов я не попал и попаду ли когда-нибудь, не знаю. Дальнейшие события я опишу со слов наших членов Гл[авного] крмитета] С[оюза] о[фицеров], остававшихся до конца в Могилеве или Быхове, адъютанта г. Корнилова Хана-Хаджиева и самого г. Корнилова.
Члены Гл. К. С. О.1, получив известие о категорическом отказе Шабловского подписать протоколы об освобождении г.г. Корнилова, Деникина, Лукомского, Маркова и Романовского, решили помочь нашим вождям и без их ведома (может быть, знали об этом Марков и Романовский) послали в Петроград кап. Чунихина за получением, во что бы то ни стало, разрешений для освобождения, а если нельзя их получить, то хотя бы получить чистые бланки с печатями11. Под видом распущенного «товарища» доблестный кап. Чунихин два раза съездил в Петроград, проникнуть в который было и трудно и опасно, так как в столице кипели страсти111 новых властителей. С большим трудом удалось ему уговорить некоторых членов подписать освобождение для четырех генералов, для г. Корнилова он взял (стащил) чистый бланк и незаметно поставил на нем печать. Привезенные бланки были соответственно заполнены и предъявлены 18 ноября, т.е. накануне падения Ставки, коменданту. На основании их (формально) комендант освободил указанных выше четырех генералов, а с г. Корниловым сам отправился в поход с Текинским полком.
С освобождением надо было торопиться, так как к Могилеву приближались большевистские войска под командой нового главковерха прап[орщика] Крыленко. С часу на час нужно было ожидать падения Ставки, а затем и появления большевиков в Быхове.
В эти дни г. Духонин проявил17 совершенно непонятное колебание и нерешительность как в отношении самой Ставки, так и [в] решении вопроса об освобождении г. Корнилова. Сначала решено было всю Ставку перевести на Юго-Западный или Румынский фронт, потом под давлением совдепа это было отставлено, и в результате ужасная смерть самого Духонина и захват Ставки большевиками. Для вывоза заключенных пяти генералов предполагалось сначала подать специальный поезд, в который сядут они под охраной текинцев, и поезд отправится на Дон. В последний момент и это решение было отменено. Генералам нужно было спасаться самостоятельно. 19 ноября утром на паровозе, присланном из Ставки с подполковником] Генерального] ш[таба] Кусонским, уехали на юг г.г. Марков в солдатской шинели и Романовский в форме саперного прапорщика. Под вечер уехали в штатском г. Деникин и Лукомский, оба они изменили свои лица, сбрив усы и бороду.
В Быхове остался один г. Корнилов.
Наступил вечер, близилось время отъезда и последнего быховского узника, нашего вождя и руководителя.
Г[енерал] Корнилов получил записку от г. Дитерихса о необходимости ему ускорить свой отъезд из Быхова. Г[енерал] Корнилов приказал Текинскому полку готовиться к выступлению. В это время ему доложили, что прибыло три офицера от проходящих мимо Быхова ударных батальонов с предложением г. Корнилову ехать вместе с ними. Поблагодарив офицеров за любезное предложение, г. Кор-
Гл. К. С. О. — Главный комитет Союза офицеров армии и флота.
Подробнее от этом см. в воспоминаниях Н.П. Украинцева (документ № 1 — т. 1, часть 2).
Далее зачеркнуто: «вновь».
Слово «проявил» впечатано над зачеркнутым: «проявились».
432
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
нилов ответил им, что пока он уходить не собирается, а когда найдет это нужным, то выступит с неизменно верными ему текинцами. Г[енералу] Корнилову доложили, что полк готов к выступлению. Собрав маленький сверток необходимых туалетных принадлежностей, свечи и карты, г. Корнилов помолился и вышел из здания гимназии. В сопровождении дежурного офицера он прошел в комнату, занимаемую караулом Георгиевского бат[альона]. Это был наиболее критический момент выезда, хотя и мало было вероятности, но все же георгиевцы могли попробовать оказать какие-нибудь попытки к сопротивлению.
Г[енерал] Корнилов был спокоен, в лице1 было что-то такое решительное, что не допускало возражений. При виде генерала георгиевцы вскочили и дружно ответили на приветствие генерала: «Здравие желаем Ваше Высокопревосходительство», — совсем по-старому. Затем г. Корнилов сказал им следующее: «Спасибо, молодцы, за добросовестную службу и хорошую охрану, я этого не забуду. Я сам солдат, но меня очернили и предали, как предают сейчас Родину. Сейчас я еду на Дон, где буду ждать справедливого суда, который выяснит мои отношения к Керенскому. Одно знаю, что его Бог наказал и накажет. А пока прощайте, даст Бог увидимся, служите Родине верой и правдой, как служили раньше. От меня примите в награду 1000 р.». «Рады стараться. Счастливого пути. Дай Бог успеха», — кричали солдаты, забыв в этот момент" о контрреволюции и видя в нем своего старого вождя. Внушаемая им ненависть к нему растаяла.
Три эскадрона текинцев стояли, готовые двинуться в путь по первому знаку. Горячие лошади нетерпеливо перебирали ногами и громко ржали. Ночь была светлая, морозная. Кругом было тихо, кое-кто из местных жителей, привлеченные необычным движением конницы, собрались около полка.
Корнилову подали лошадь. Он легко вскочил1" в седло. Снял шапку, перекрестился широким крестом на восток и дал знак к движению. Длинной темной лентой вытянулся полк за своим вождем, спустился к Днепру, перешел мост и рысью двинулся на юг.
Быховская тюрьма опустела.
Густ.у Подкарпатская Русь. Чехословакия.
ГА РФ. Ф.Р-5881. On. 1. Д. 163. Л. 18-38, 40-51, 61. Подлинник. Машинопись. Правленый экз.
I Слова «в лице» впечатаны над зачеркнутыми: «на лице лицо».
II Далее зачеркнуто: «что об агитации».
III Далее зачеркнуто: «на лошадь».
17 Далее опущена глава 4-я «На Дон» и «Заключение». (См.: ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 52-61). v Так в тексте. Сокращение неразборчиво.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Сообщение министра-председателя А.Ф. Керенского о выступлении генерала Л.Г. Корнилова против Временного правительства было опубликовано в экстренном выпуске ряда газет 28 августа 1917 г. и передано в виде радиограммы и по телеграфу. В «Вестнике Временного правительства» сообщение было опубликовано 29 августа 1917 г., № 142 (188). (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 60. Л. 88-90).
2 Сразу после получения устного сообщения об «ультиматуме» Верховного главнокомандующего от В.Н. Львова министр-председатель А.Ф. Керенский связался со Ставкой. Запись разговора по прямому проводу А.Ф. Керенского с Л.Г. Корниловым 26 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 40-41. Опубл.: Великая Октябрьская социалистическая революция (документы и материалы). Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа. М.: Изд. АН СССР, 1959. С. 443 (далее: Революционное движение в России...).
Результатом этих переговоров стала телеграмма Керенского Корнилову с сообщением об устранении его от должности Верховного главнокомандующего (27 августа 1917 г.). (См.: ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 14).
3 28 августа 1917 г. главнокомандующий Северным фронтом генерал В.Н. Клембовский телеграммой, адресованной министру-председателю А.Ф. Керенскому и всем главнокомандующим фронтов, сообщил о своем отказе занять должность Верховного главнокомандующего. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 49. Опубл.: Революционное движение в России... С. 455-456; Корниловские дни. Бюллетени Временного военного комитета при ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов. Пг., 1917 г. С. 117 (далее: Корниловские дни...). Точно так же и начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал А.С. Лукомский — следующая кандидатура на должность Верховного главнокомандующего — телеграммой сообщил о своем отказе от нее. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 101. Л. 3, 3 об.). В результате 30 августа Указом Временного правительства Верховным главнокомандующим был назначен сам А.Ф. Керенский, а начальником Штаба Верховного главнокомандующего — генерал М.В. Алексеев. (См.: ГА РФ. Ф. 1779. On. 1. Д. 179. Л. 63). За генералом Л.Г. Корниловым осталось оперативное руководство Российской армией впредь до приезда в Ставку нового начальника Штаба.
4 Согласно статье 23 «Правил о местностях, объявляемых состоящими на военном положении» (Свод законов Российской империи. Т. 2. СПб., 1892. С. 254-259), в местностях, объявляемых находящимися на военном положении, все гражданские власти и учреждения обязаны подчиняться военным властям.
5 Помимо самого генерала Л.Г. Корнилова от должностей были отстранены и ряд других высших чинов Российской армии, названных «соучастниками» его мятежа. Указами Временного правительства Правительствующему Сенату от 30 августа были преданы суду за мятеж: начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал А.С. Лукомский (см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 120. Л. 180), начальник штаба Юго-
434
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
Западного фронта генерал-лейтенант СЛ. Марков (Там же. Л. 181), а также главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал-лейтенант А.И. Деникин — единственный командующий фронтом, открыто поддержавший Корнилова (Там же. Л. 179). (См. также: Военный вестник. 29/8. № 1424). Указом Временного правительства Правительствующему Сенату от 31 августа от должности был отстранен и атаман Войска Донского генерал А.М. Каледин. (ГА РФ. Ф. 1779. Оп. 2. Д. 120. Л. 186).
6 После переговоров с Л.Г. Корниловым по прямому проводу 26 августа 1917 г. А.Ф. Керенский, получив подтверждение слов В.Н. Львова, отправил в Ставку телеграмму об устранении Корнилова от должности Верховного главнокомандующего. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 14). Телеграмма была подписана — «Керенский». Однако двусмысленность положения заключалась в том, что таким образом Корнилов не мог быть отстранен от должности. 27 августа начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал А.С. Лукомский в ответ направил Керенскому телеграмму, где сообщал об отказе генерала Корнилова сдать должность. (См.: ГАРФ.Ф. 1780. On. 1. Д.43. Л. 10). Только с момента выхода указа Временного правительства Правительствующему Сенату Корнилов мог считаться отстраненным от должности. Пресса, внимательно следившая за событиями, обратила внимание на неправомочность действий Керенского по отношению к Верховному главнокомандующему, который в должностном смысле должен был подчиняться только решению Временного правительства. Так, в «Петроградских ведомостях» 21 сентября была опубликована статья, где говорилось о превышении министром-председателем своих полномочий в отношении генерала Л.Г. Корнилова:
«Со стороны А.Ф. Керенского был допущен явный деликт — превышение власти, так как А.Ф. Керенский, посылая телеграмму Верховному главнокомандующему о сдаче должности, присвоил себе прерогативы Временного правительства, персонально ему, Керенскому, не принадлежащие» (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 96. Л. 8).
7 Следствие по делу генерала Л.Г. Корнилова было начато 27 августа. Его началом стало постановление судебного следователя 16 участка г. Петрограда Петроградского окружного суда Шульца, основанное на устном распоряжении прокурора Петроградской судебной палаты, в свою очередь базировавшемся на приказе министра юстиции А. С. Зарудного, отданном утром того же дня. Однако указ Временного правительства о предании Корнилова суду издан только 28 августа (см. документ № 2 — т. 1).
После Февральской революции была введена упрощенная практика возбуждения следствия. В столицах были установлены дежурства товарищей прокурора и судебных следователей, в обязанности которых входило немедленное возбуждение следствия по поводу всех происходящих во время дежурства преступных действий в пределах города. Поэтому дежуривший 27 августа судебный следователь Петроградского окружного суда Шульц, получив сообщение о выступлении Корнилова, счел необходимым приступить к началу предварительного следствия. Законным основанием для его действий была глава 3 Устава Уголовного судопроизводства «О законных поводах к начатию следствия», где в ст. 297 (п. 4) говорилось о том, что одним из поводов к начатию предварительного следствия признается возбуждение дела прокурором. (См.: Устав Уголовного судопризводства. Вып. 1. Петроград, 1915. С. 81). В газете «Известия» от 29 августа 1917 г. начало следствия описывалось следующим образом:
«Следствие над ген. Корниловым
Судебными властями начато предварительное следствие по поводу преступных действий генерала Корнилова.
История возбуждения этого дела такова.
Как известно, обновленное после революции судебное ведомство установило непременные дежурства товарищей прокурора и судебных следователей. На обязанное-
ПРИМЕЧАНИЯ
435
ти их лежит немедленное возбуждение следствия по поводу всех происходящих во время дежурства преступных действий в пределах столицы.
В воскресенье 27 августа дежурным судебным следователем при Петроградском окружном суде был судебный следователь 16-го участка г. Петрограда Шульц.
Как только ему сообщили о выступлении ген. Корнилова, он счел себя обязанным в качестве дежурного судебного следователя исполнить веления закона и приступить к началу предварительного следствия.
Судебный следователь Шульц немедленно же составил определение о начатии дела, в котором говорится, что, усматривая в действиях генерала Корнилова признаки преступления, предусмотренного 61 и 100 статьями Уголовного уложения, постановил начать предварительное следствие.
Статьи 61 и 100 Уголовного] уложения предусматривают образование преступного сообщества, поставившего целью своей деятельности посягательство на государственный строй.
Вслед за тем судебный следователь Шульц выехал в Зимний дворец, где первым допросил в качестве главного свидетеля по возбужденному против генерала Корнилова делу министра-председателя А.Ф. Керенского.
Придавая особое значение важности данного дела, А.Ф. Керенский принял судебного следователя и дал показания.
В своих показаниях министр-председатель изложил судебному следователю весь ход переговоров с генералом Корниловым и требования последнего, как переданные через Львова, так и собственные при непосредственных, переговорах министра-председателя с генералом Корниловым по прямому проводу со Ставкой.
Затем судебным следователем был допрошен член Государственной] Думы Львов, уже находившийся в это время под арестом. Как передают, показания г. Львова отличаются от показаний А.Ф. Керенского.
Кроме того, был допрошен еще ряд лиц, присутствовавших при переговорах министра-председателя с г. Львовым.
На следующее утро, 28 августа, дежуривший накануне судебный следователь Шульц доложил о начатом предварительном следствии временно исполняющему] обязанности] прокурора Петроградской судебной] палаты B.C. Моложавому.
Судебный следователь указал при этом прокурору, что как участковый судебный следователь он не имеет права вести следствие по делу генерала Корнилова, так как здесь приходится производить расследование не в одном, а в нескольких смежных судебных округах.
Прокурор Моложавый немедленно выехал с докладом к министру юстиции А. С. За-рудному. При докладе дела прокурор указал министру на необходимость избрать следователя и возложить на него производство этого дела особым ордером.
Первоначально для этой цели был намечен судебный следователь по особо важным делам Александров. Но последний, ссылаясь на переобременение делами и, главным образом, на перегруженность работой по расследованию событий 3—5 июля, а также контрреволюционного заговора, отказался принять на себя производство следствия по делу генерала Корнилова.
После продолжительного обсуждения для расследования дела генерала Корнилова был намечен товарищ прокурора Колоколов, ныне состоящий одним из следователей в Чрезвычайной следственной комиссии.
Однако данный вопрос еще окончательно не разрешен и пока остается открытым» (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 95. Л. 45).
8 Статья 100 Уголовного уложения определяла «насильственное посягательство на изменение в России или в какой-либо ее части установленных основными государственными законами образа правления или порядка наследия престола или на оттор-
436
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ I
жение от России какой-либо ее части», наказанием за которое являлись смертная казнь или срочная каторга. (См.: Уголовное уложение. СПб., 1911. С. 347).
9 В главе 2 Устава Уголовного судопроизводства — «Об условиях производства предварительного следствия» — говорилось о возможности начала судебным следователем следствия, не дожидаясь требований об этом от судебных установлений. (Устав Уголовного судопроизводства. Вып. 1. Петроград, 1915. С. 80). Поэтому отсутствие письменного распоряжения судебных властей не могло воспрепятствовать началу предварительного следствия. Однако именно тот факт, что преступное деяние, против которого было возбуждено дело, а именно выступление генерала Л.Г. Корнилова, произошло не на участке следователя Шульца, затрудняло само следствие. Как участковый следователь Щульц не мог расследовать преступление такого масштаба. Согласно установившейся практике им мог заниматься либо следователь «по особо важным делам», либо специально назначенные следователи в составе особой следственной комиссии.
Московская судебная палата также отреагировала на выступление генерала Л.Г. Корнилова, однако двумя днями позже, чем Петроградская. Опираясь на ту же практику возбуждения следствия, следователь по особо важным делам Московского окружного суда А.В. Коренков 29 августа постановил приступить к производству предварительного следствия. (См. документ № 4 — т. 1).
10 Статьи 100 и 101 Уголовного уложения (глава III — «О бунте против верховной власти и о преступных деяниях против священной особы императора и членов императорского дома») устанавливали меры наказания за посягательство на изменение в России или в ее части образа правления и его приготовление: смертную казнь, срочную каторгу, каторгу на срок свыше 10 лет. (Уголовное уложение, высочайше утвержденное 22 марта 1903 г. СПб., 1903. С. 42).
11 Союз Георгиевских кавалеров был образован в апреле 1917 г. из Всероссийского объединения Георгиевских кавалеров, созданного в 1915 г. В отличие от Всероссийского объединения, в Союз в целях «демократизации» стали принимать не только офицеров, но и солдат. Союз имел отделения на фронтах и на флоте, в Москве и других городах. Исполнительный орган — ЦК во главе с капитаном П.В. Скаржин-ским — находился в Петрограде. Члены Союза вели агитацию за продолжение войны «до победного конца», составляли ядро так называемых ударных частей и частей смерти. В августе 1917 г. по приказу Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова Союз начал формировать запасные полки Георгиевских кавалеров, которые затем были сведены в так называемую Георгиевскую бригаду, непосредственно подчинявшуюся Корнилову.
Интерес к деятельности Союза в связи с делом Корнилова был вызван тем, что «георгиевцы» оказали поддержку генералу. Еще в начале августа Союз выступил против развернувшейся в левой прессе травли Верховного главнокомандующего. (Телеграмму конференции Союза Георгиевских кавалеров министру-председателю А.Ф. Керенскому с выражением поддержки Корнилова и протестом против попыток его смещения с должности см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 77. Л. 1). После августа 1917 г. Союз Георгиевских кавалеров прекратил свое существование.
Протоколы обысков в помещении Московского отдела Союза офицеров армии и флота (гостиница «Дрезден»), Московского отдела Союза Георгиевских кавалеров (Новинский бульвар, дом князя Гагарина) и ЦК Союза Георгиевских кавалеров (гостиница «Дрезден»), произведенных 28 августа 1917 г., см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 21-30.
12 К 29 августа 1917 г. расследованием дела генерала Л.Г. Корнилова занимались два следователя: в Петрограде — следователь по особо важным делам Н.А. Колоколов, в Москве — следователь по особо важным делам А.В. Коренков. Но масштаб-
ПРИМЕЧАНИЯ
437
ность расследуемого события и его значимость не могли допустить ведения следствия в двух разных местах. В связи с этим возникла необходимость создания специальной следственной комиссии. Постановление Временного правительства о назначении Чрезвычайной комиссии от 29 августа (см. документ № 5 — т. 1) не имело полной юридической силы, так как было подписано только министром-председателем А.Ф. Керенским и министром юстиции А.С. Зарудным. Соответствующее решение было принято на заседании Временного правительства 30 августа 1917 г. (см. документ № 6 — т. 1). Подробнее фактическая и юридическая сторона образования Комиссии описаны в воспоминаниях члена Комиссии полковника Н.П. Украинцева (см. документ № 1 — т. 1, часть 2).
13 Первоначально в переговорах и.о. прокурора Петроградской судебной палаты B.C. Моложавого с министром юстиции А.С. Зарудным предполагалось, что председателем Чрезвычайной комиссии будет следователь по особо важным делам П.А. Александров. Однако последний отказался из-за своей загруженности расследованием дела о событиях 3-5 июля в Петрограде. Другая кандидатура — товарищ прокурора Петроградской судебной палаты Н.А. Колоколов — вошел в Комиссию только в качестве ее члена.
14 Позже в состав Комиссии вошли члены Исполкома ВЦИК меньшевики М.И. Либер и В. Крохмаль, а также представитель Совета Союза казачьих войск И.Г. Харламов (см. документ № 44 — т. 1).
15 Текст постановления Временного правительства о создании Чрезвычайной комиссии, принятое на заседании 30 августа 1917 г., полностью совпадает с постановлением, подписанным днем раньше министром-председателем А.Ф. Керенским и министром юстиции А.С. Зарудным (см. документ № 5 — т. 1).
16 Ночь с 31 августа на 1 сентября 1917 г. начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев провел в Витебске, откуда он и вел переговоры с генералом Л.Г. Корниловым. В разговоре обсуждались возможности мирного урегулирования конфликта и условия, на которых Корнилов согласен сдаться Временному правительству. (См: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 60. Л. 140-148). Выдержки из этого разговора позднее были распространены корниловцами в виде отдельного воззвания. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 27. Л. 51). Сведения о ведущихся переговорах просочились и в прессу. В частности, газета «Речь» поместила сообщение о состоявшемся разговоре Алексеева с Корниловым. (См.: «Речь», № 205, 1 сентября 1917 г. С. 3).
17 В ночь с 31 августа на 1 сентября 1917 г. А.Ф. Керенский передал по прямому проводу полковнику Короткову следующий приказ: «Приказываю Вам двинуть подчиненные Вам войска и арестовать в Могилеве бывшего Верховного главнокомандующего и Лукомского и изобличенных соучастников их заговора и мятежа. Главный морской прокурор Шабловский со следственной комиссией выезжает [в] час первого сентября в Могилев. Действуйте в согласии с ним прокурором Шабловский и понаштаверхом по гражданской части. [№] 525. Керенский» (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 188).
Одновременно с этим приказом 31 августа 1917 г. была послана телеграмма А.Ф. Керенского и министра внутренних дел Н.Д. Авксентьева губернским и областным комиссарам в связи с выступлением генерала Л.Г. Корнилова. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 67. Л. 1, 1 об.). Если прежние телеграммы и воззвания министра-председателя сообщали о выступлении Верховного главнокомандующего против Временного правительства, об устранении от должностей его соратников и приказывали не исполнять его распоряжений, то в приказе Короткову и в этой телеграмме речь шла уже об организации вооруженного отпора. Днем раньше, 30 августа, управляющим Военным и морским министерством Б.В. Савинковым во все штабы и комиссарам фронтов была послана радиограмма о предоставлении Временному правительству войск для подавления выступления Корнилова. (См.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 41. Л. 2).
438